А их и подбирать не пришлось. Потому как когда вечером в избу вернулся, — раньше никак не пришлось, — все уже без него решено было.
— Ты вот что, сынок, — сказала ему Ефросинья. — Ты там устраивайся, в дружине-то, в Киеве, а далее — поглядим. Обустроишься, обживешься, может, и мы к тебе. Ну, а если не так случится, как думается, станется — ты к нам.
Не стал Илья ни спорить, ни разубеждать. Время покажет его правоту.
Единственное, в чем он не прав оказался, так это срок не рассчитал. Мнилось ему, неделей управится, ан все две ушло. Сельчане, будто нарочно, к его приезду дел поднакопили, где его силушка востребована оказалась. Наверное, еще больше б нашлось, если б не отговорился заботами срочными да обещанием вскорости обратно быть.
…Снова на коне Илья, в полном вооружении. Летит-поспешает в стольный Киев-град. Никогда прежде там не бывал, только по разговорам себе и представляет. Красивым. Раскинувшимся на несколько верст, окруженным стеной белого камня, с высокими башнями, с золотыми воротами. Это ж какому богатству несметному должно быть у князя киевского, ежели там ворота городские — и те из чистого золота? А еще терема у жителей, самые маковки — те тоже золотом крыты. Так сверкают на солнце — глазам мочи нет. И река возле города, куда как шире той, что возле деревеньки родной. Славутичем зовется. Ладей там, кораблей разных — видимо-невидимо. Со всего свету белого гости съезжаются с товаром красным.
И так это Илье представляется, что блеснет где солнышком озерко, а ему купола золотые мерещатся. Хотя и знает, ежели доберется, то не иначе как ближе к вечеру. Ближе Киев-град гор Сорочинских, однако ж и до него путь неблизкий. Как-то его там примут? Солнышко уж за полдень перевалило. Скоро, скоро Киев-град…
Стал вдруг Илья примечать, что посреди синевы да моря, то зеленого, то желтого, стали какие-то черные пятна попадаться. Не сразу в глаза бросилось, а как-то невзначай. Что бы это могло быть?
Не утерпел, хоть и мнит себя богатырем, а супротив любопытства не устоял. И то сказать, много ли на свете белом таких людей сыщется, чтобы одолеть смогли свойство такое человеческое? Взять, скажем, лису. Опытные охотники говорят, что зверь этот зачастую и пропадает из-за своего этого самого любопытства. Потому как про опасность забывает, сам на ловца идет. В сказках про его хитрость рассказывают, а на деле совсем наоборот получается. Только этим самым охотничкам про самих себя бы вспомнить, сколько раз сами впросак попадали, по причине любопытства, а не на лису кивать.
Придержал Илья коня богатырского, как завидел чернь впереди, благо, не посреди леса виднеется, и даже дорога к ней ведет. А как запах учуял, крякнул с досады. Гарью несет. Село тут где-то спряталось, не разглядел. Пал народ учинил, лес под пашни выжигает, всего и делов-то. И как только сразу не сообразил?.. Ну, раз уж вышла заминка, так тому и быть. Напиться у колодца, коня напоить, передохнуть несколько, порасспрашивать, далеко ли ему еще, не сбился ли с пути. Оно понятно, конь у него необыкновенный, сам дорогу выбирает, а вдруг?.. Всяко бывает. А жгли не толково. Вон, сколько дерев обгоревших стоит. Так и пожар лесной устроить недолго. Совсем, что ли, без головы? Ишь, земли понавалили… Только земля, она полезна, когда огонь понизу идет, а вот ежели поверху… И лесу погорелого понавалили, побросали… Погодь, кажись, не лес это вовсе…
Не лес. Не стволы обгорелые понавалены-поразбросаны. Бревна. Что когда-то избами стояли.
Спешился Илья. Огляделся, прислушался. Научил его Святогор лес слушать, чтоб в засаду вражескую не угодить. Нет впереди засады. Пошел тихо.
Вот оно селение, как на ладони. Все, что осталось. В полную силу погулял здесь огонь, ничего не пощадил. Даже печи, и те в крошево черное обратились. Должно быть, не справились люди с напастью, дождь справился, когда пламя и без того стихало, вволю натешившись. Вон какие потеки на земле, ровно руки, длинные да тощие, такие же пальцы растопырили. Как у кикимор, что из изб горящих выбраться не успели. Чернеют посреди серой земли. Эк ее опалило… У них в деревне тоже случались пожары, но чтобы вот так, все избы дотла, о таком не вспоминали.
А как же люди? Что с ними? Ни живых не видать, ни мертвых. Никто не копошится на пожарище. И вообще никого живого не видать. Ветер пепел да золу гоняет с места на место, а больше никакого движения не видать. Ворон нет, следов зверей диких — тоже. Хотя пожарище свежее, не более недели. А еще тишина особенная, не смотря что звуков всяких полным-полно. Уж не приключилось ли в этих краях болезни какой, от которой только так и спастись можно? Увели скот, увезли хозяйство, да и подожгли? Редко такое случается, однако ж бывает.
Насторожился Илья. Вроде как шевеленье впереди обозначилось, на самом краю пожарища. Поднес руку к глазам, всмотрелся, и впрямь — будто собака в угольях ковыряется. Добро. Собака, она иногда столько же, сколько и человек поведать способна, ежели в глаза ей всмотреться. Многое чего увидеть можно, коли уметь. Не убежит, испугавшись, так и узнаем, что приключилось.
Идет Илья, спокойно, размеренно, чтобы не спугнуть ненароком. А та вроде как не слышит, роется себе. Только когда звякнул ненароком кольчугой о стремя, услышала, прянула в сторону, поднялась на задние лапы и оказалась не собакой, а человеком.
Сколько лет — не определить, до того сажей вымазан. Рубаха, порты, серое все, пепельное. Волосы с одной стороны головы свисают, ровно пакля, с другой — торчмя торчат. И взгляд пронзительный такой, вызывающий.
— Здоров бывай, человече, — остановился Илья.
Тот немного помедлил с ответом, затем буркнул неприветливо.
— Здоровей видали…
Опешил Илья. Не ожидал такого приветствия ответного. Обидным показалось. Нахмурился. Посуровел.
— Ишь, надулся, ровно мышь на гречу… Испугались тебя, как же… Богатырь… Герой… Один такой, али много вас? Остальные где — по лесам прячутся?
— Ты чего несешь-то? Умом рехнулся? — грозно спросил Илья. — Какие-такие остальные? Кто по лесам прячется? С чего бы это?
— С чего бы это… — поддразнил селянин. С какой-то болью в голосе. — Вопросов насыпал, что баба гороху. Где ж ты был, ежели ничего не знаешь?
— Где был, там уже нету, — по-прежнему сурово отвечал Илья. — Далеко был.
— Вестимо, далеко. От степняков подалее…
Вот оно что. Как это он раньше не подумал? Припомнилось, что пятна эти самые черные, непонятные, цепью вытянулись. По-иному вокруг себя глянул. И сразу — заволокло глаза дымкой туманной. Откуда-то из глубины существа его раздался голос Боянов; на всю жизнь оставшуюся, видать, песню его запомнил. Все разглядел, все увидел, как и что случилось, как деревенька крохотная в пожарище обратилась.
— Ты, богатырь, того… Не из черниговской дружины, что ли, будешь? — услышал он сквозь видение. Очнулся. Не сразу в себя пришел. Дышать тяжко, глаза набухли. Не жалость, — злость — солью готова из глаз выплеснуться.
— Черниговской?..
— Ну да, — селянин смотрел на него уже не сердито, а скорее с любопытством. — Ты сам-то откудова будешь?
— Сказано же тебе было, издалека.
— Так ты что ж, и про город не слыхал, который Черниговом прозывается?
— Может, и слыхал… Не упомню.
— А коли не упомнишь, что за нелегкая тебя сюда занесла?
— Про то сам знаю. Скажи лучше, степняки здесь, стало быть, погуляли?..
— Они самые.
— А люди где?
— Кто где. Кто успел — в лес ушел, а кто нет… Видал, как с той стороны ехал, земля навалена? Там они…
— И много их было, степняков-то?
— Так кто ж их считал?.. Налетели тучей, пограбили, попалили, и дальше подались.
— Куда?
— На кудыкину гору. Тебе-то зачем знать?
— А чтоб случаем не встренуться, — хмуро ответил Илья. Ну и народ в этих краях!.. Ты к нему с добрым словом, а он на тебя с дрекольем. Ладно, без него управимся. Взгромоздился в седло, приладился.
— Ты чего это, и впрямь, что ли, вдогонку метишь? — недоверчиво глянул селянин.
Ничего не ответил Илья. Тронул коня, подался шагом. Нечего время понапрасну терять.
— Слышь, погодь…
Остановился Илья. Но не обернулся. Селянин подошел, глянул снизу вверх.
— Ты что, и вправду?.. Много их, очень много. Город осадили, а иные по округе поживы ищут. Какую деревню нашли, тех всех… Кому повезло, те в земле лежат, а кому не судьба — тех в полон увели. Ну и еще, кто в лес успел… Ты погоди, осуждать-то… — сказал он, склонив голову и уставившись в землю. — Помереть, оно особо ума не нужно. А надо ж кому-то и землю поднимать, как хищники окаянные в Степь свою проклятую возвернуться… И жизнь продолжать. И помнить. Ты не взыщи, ежели не по-твоему что сказано. Ждали мы, придет дружина из города на помощь, погонит супостата, да так, чтоб навек зарекся… Не дождались… Так-то вот…
Селянин замолчал. Молчит и Илья. А что тут скажешь? Нешто попрекнешь, что жив остался, что под саблю степную, али под стрелу, не сунулся? Опять тронул коня, но селянин не остался на месте, рядом идет.
— У тебя здесь кто жил? — тихо спросил он.
Кто здесь у Ильи мог жить? Но и отвечать невежеством не хотелось. Как-то само с языка сорвалось.
— Так, мальчонка один…
— А где?
— В Березовом…
— Вон оно как… — протянул селянин и остановился. — Даже не знаю, чего и пожелать…
— А ничего не надо. Чему суждено, того не миновать.
— Оно, конечно, верно… Вот, на, возьми, — вдруг встрепенулся селянин, полез за пазуху, достал грязный кусок полотна, развернул и протянул Илье маленький обгорелый кусочек хлеба. — Бери, бери, я себе, может, еще отыщу.
— Спасибо, — Илья бережно принял хлеб и аккуратно убрал в суму. — Ну, прощай. Не знаю, свидимся ли…
— А тут и знать нечего, — селянин повернулся спиной и неторопливо, не оглядываясь, побрел на пепелище.
— Ну, это еще бабка надвое сказала, — негромко буркнул Илья и пришпорил коня.
Не стал во всю прыть пускаться, дорога-то незнаемая. Сколько тут до этого самого Чернигова? Хорошо бы, конечно, порасспросить кого, ну да на худой конец и сами разберемся. Тут ведь что главное? Подобраться незаметно, высмотреть, что к чему, а уж далее и решать, с какого боку за дело взяться. Ну и в засаду не угодить. Только какая тут может быть засада? С чего бы тут взяться?