— Конечно, посмотрим, приятель! — Кривич обнял Снорри за плечи. — И еще посмотрим, чей меч проворнее! Ставлю свой плащ против твоей кольчуги, что мой клинок отведает крови первых трех печенегов быстрее, чем твой. — Радимир повернулся к Хельги: —А тебя, ярл, прошу быть свидетелем в битве.
— Что ж, пусть будет так, — согласно кивнул тот. — Только вот плащ у тебя, Радимир, какой-то выцветший.
— Да ты что, ярл?! — обиделся кривич. — Настоящая фризская шерсть! А золотая нить по краям? А фибула? Смотри, как блестит! Больно глазам.
— Да прям-таки… — хохотнул Ирландец.
— Так ты вместе с фибулой его ставишь? — потрогав двумя пальцами плащ, уточнил Снорри. — Хорошо, я согласен. Будь свидетелем, Хельги!
— Конечно. А кто выиграет, ставит всем бочку браги!
— Тьфу!
Не в силах слушать весь этот языческий бред, Никифор с отвращением плюнул в воду, что немедленно вызвало среди присутствующих очередной приступ смеха. Лишь один Имат в ужасе смотрел на «варягов», как он, на славянский манер, скопом именовал всех чужаков, включая ромея Никифора, Радимира из славянского племени кривичей и Конхобара Ирландца.
Кончился день, последний погожий осенний денек, с пронзительно синим, прозрачным небом, безоблачным и высоким, с золотом и багрянцем деревьев, купающихся в золотых лучах солнца, с ярко-голубой лентой реки. Уже сразу после полудня спряталось за облаками солнце, небо стало серым, низким, сделалась хмурой река, а к вечеру из сизых, похожих на расплывчатый кисель туч начал накрапывать дождик. Пока еще относительно теплый.
— Вон там хорошее место. — Истома Мозгляк указал рукой на большой черный камень у излучины реки, прямо по курсу судна. На камне была изображена извивающаяся змея — древняя руна, означающая «Путь». — Вели, Лейв, править туда.
Лейв Копытная Лужа, стоявший на носу рядом с Истомой, нехорошо осклабился. Он больше не собирался следовать ничьим советам. У самого голова на плечах есть. В самом-то деле, сколько можно? Вот послушал того же Истому с Хаконом и за просто так лишился нескольких рабов, которые, между прочим, тоже серебра стоят. А дав себя уговорить Альву, так и не получил вожделенной золотоволосой девки, рабыни Мозгляка. Ух, как не вовремя вернулся он с реки! Лейв неприязненно скосил глаза на Истому. Стоит тут и в ус не дует. Надеется выгодно продать свою девку. И ведь продаст же! Эх, жаль, не всем так везет. А не везет из-за непрошеных советчиков. Нет уж, хватит, нечего их больше слушать!
— Эй, ребята! — крикнул Лейв кормчему. — Плывем прямо, не заворачивая.
— Но ведь стоянка… — начал Истома.
— Какая разница, — пожал округлыми плечами Лейв. — Станем чуть позже.
— Так ведь дождь! — не унимался Мозгляк. — Да и место здесь хорошее, тут и родник, и…
— Нет, — сказал, как отрезал, Копытная Лужа. И даже очень себя зауважал за такой ответ. Заметил краем глаза, как одобрительно кивнул старый Хакон. Да и Альв Кошачий Глаз улыбнулся.
— Еще проплывем дотемна, — важно объявил Лейв. — А уж потом встанем. Шатры разобьем прямо тут, на ладьях, чтоб утром долго не собираться.
— Но там же порог! — закричал Истома, но его никто не слушал. До тех пор, пока не налетела на камни передняя ладья.
Хорошо налетела, с разгону: ветер-то попутный был, вот и подняли, на свою беду, парус. Потерпевшее крушение судно снимали с камней артелью. Одни заводили за грудь ладьи крепкие сыромятные ремни и пеньковые канаты, другие тянули, третьи толкали судно баграми. И в конце концов вытянули-таки! Правда, ночь уже наступила — темная, дождливая, холодная. Настоящая осенняя ночка. Разбитые на ладьях шатры намокли враз, так что к утру внутри не осталось ни одного сухого местечка. Все ворчали, и Хакон, и Альв Кошачий Глаз, и, уж конечно, Истома. Один только Лейв радовался, как малый ребенок. Пускай дождь, пускай глупо поступил, да ведь зато всё по его указу вышло! Пусть все видят, кто здесь главный! Это ведь он, Лейв Копытная Лужа, ближайший родич богачу Скъольду, чьи товары и деньги. Вовсе не Хакон, и уж тем более не Альв, а он, он, Лейв, здесь самый главный хозяин. Настоящий хозяин, как сказал, так и вышло!
Истома Мозгляк провел очередную бессонную ночь — всё охранял рабыню, а после того случая с рабом Хакона удвоил бдительность. Что ж, до Итиля недолго осталось, можно и потерпеть. Стучал по мокрым доскам обшивки дождь, проникал во все уголки судна. Под присмотром кормщиков рабы вычерпывали воду. Слышалась ругань и свист бича. Наконец всё стихло. То ли кормщики угомонились, то ли просто решили прекратить до утра это бесполезное дело. Теперь только шум дождя сливался с тихим шепотом волн.
Вымокшая до нитки Ладислава дрожала от холода. Толстые некрасивые фризки давно уже спали, время от времени громко похрапывая во сне. А Ладиславе не спалось. Всё грезился ей молодой варяг на белом коне. Не простой варяг, ярл. Ярл по имени Хельги, Олег. Хельги-ярл…
— Вот, по-моему, неплохое место для стоянки. — Хельги кивнул на излучину, где, прямо по курсу, высился большой черный камень с изображением ползущей змеи.
Кормчий Иосиф закивал, залопотал что-то по-своему. Радимир перевел, дескать, говорит, всегда здесь и стояли. Ну, всегда так всегда. И вправду удобное место. Вода в излучине спокойная, почти стоячая, рядом поляна, лес, почва сухая, а справа, у камня, журчит небольшой узкий ручей. Вот только плохо, что дождик накрапывает. Что ж, хоть не снег. Слуги быстро растянули шатры, развели костры для обогрева и варева. От заполыхавшего пламени всем сразу стало как-то веселей, кое-где уже послышались песни.
Черные всадники улыбались, слыша близкие песни. Улыбались, предвкушая стремительный ночной набег, когда кони несутся вскачь, свистят стрелы и истошно кричат поверженные враги. Красивые ткани, рабы, серебро — вот чего ждал от этого набега печенежский князь Хуслай. Светловолосый, зеленоглазый, красивый — он совсем не походил на тот образ широкоскулого кочевника-баранджара, которым хазарские матери пугали детей. Скорее, он напоминал славянина или норманна — прямой нос, высокий, без единой морщинки, лоб, тонкие черты лица. Да и в его лихой сотне мало нашлось бы скуластых и узкоглазых, в основном все под стать вожаку — светлоглазые молодые парни. Оставив становище, они рады были испытать свою молодецкую удаль под началом славного Хуслай-бека, уже всем известного вождя, несмотря на молодость и некоторую бесшабашность. Рядом с князем, верхом на вороном коне, нетерпеливо гарцевала его родная сестра Юкинджа — шестнадцатилетняя печенежская красавица с буйными рыжеватыми волосами и чуть вытянутыми глазами, огромными, как ночные звезды.
Выехав на лесную опушку, Хуслай скривил тонкие губы:
— Где же твой человек, Сармак?
Сармак старый знакомец Истомы — поморщился.
— Боюсь, этот предатель забыл, кому служит.
— Да пусть он подавится нашим драгоценным камнем! — немедленно высказалась Юкинджа. — Давай-ка начнем без него, братец! Надо ведь мне испытать хоть когда-то подаренную тобой саблю.
— Помолчи, девица, — покачал головой Хуслай, — время еще есть. Подождем, а уж если не появится этот Истома, тогда что ж, обойдемся и без него.
Юкинджа обиженно поджала чуть припухлые губы.
— Не дуйся, сестрица, — с улыбкой взглянул на нее Хуслай. — Помашешь еще своей саблей — рука устанет. Вообще же, для женщины вовсе не это главное…
— Ах, не это? — Словно рассерженная рысь, Юкинджа спрыгнула с лошади. Подбежала к брату, выхватив саблю: — А ну-ка, бек, сразимся с тобой до первой крови! Посмотрим, что для кого главное. — Девушка азартно покачивала острым концом клинка. — Ну, ну же…
— Отстань от меня со всякими глупостями, — недовольно отстранился от сабли Хуслай. — И помни, со смерти наших бедных родителей я для тебя и мать, и отец. Вот захочу — и вздую тебя, чтоб не выпендривалась! Да не шипи ты, знаешь ведь, как я тебя люблю.
— Знаю, братец. — Улыбнувшись, Юкинджа засунула саблю в ножны. — Просто хотела немного потренироваться.
— Вот женю тебя, на муже и тренируйся, — под смех орды заявил бек. — Боюсь только, негде взять для тебя подходящего мужа. Побьешь ведь его и подчиняться не будешь.
— Не буду, — сверкнув глазами, кивнула девчонка и обернулась к всадникам: — Хохочете, словно жеребцы.
— А мы и есть жеребцы, Юкинджа! — со смехом ответил кто-то. — Вот, пограбив купцов, пойдешь за меня замуж? Я тебе красивое покрывало подарю.
— Засунь его себе знаешь куда?
— Ладно, хватит ржать, — прикрикнул на всех Хуслай. — Кажется, идет кто-то… Нет, показалось. Ладно, больше ждать не будем. Как угомонятся купцы — так и начнем. Лазутчики высланы?
— Давно уже!
— Что ж, тогда в путь. Да смотрите у меня — чтоб ни одна упряжь не звякнула!
Тихо, словно волки, печенежская сотня исчезла во мраке ночи.
Они напали, как и всегда, внезапно. Только раздался вдруг среди ночи дикий разбойничий посвист, полетели стрелы, да с улюлюканьем вырвались из лесу всадники. Впрочем, их уже ждали. Первый десяток тут же попал в специально вырытую и замаскированную пожухлой травой яму. Кони ломали ноги, а всадники, переворачиваясь через головы, летели прямо в костер.
— Смотри, Радимир, — вот мой первый! — азартно вскричал Снорри, нанося быстрый удар. Поверженный всадник захрипел, пораженный в горло. Скоро настал черед и второго, и третьего — панцири из коровьих шкур не являлись преградой для острия франкских мечей викингов. Хельги-ярл с удовлетворением наблюдал, как до того притворявшиеся спящими люди проворно расправлялись с нападавшими. Те не ожидали подобного отпора и, судя по всему, тут же бы и скрылись, как делали обычно все кочевники, да только вот на обратном пути внезапно попадали в засеки, устроенные для них изобретательным ярлом. Это было ударом для печенегов — вместо купцов встретить настоящих воинов, вполне готовых к схватке. А тяжелые, груженные богатством ладьи, как только началась схватка, по знаку ярла быстро отошли на середину реки. Увидев это, печенеги завыли.