За председ. ВЦИКа -- П. Залуцкий.
Секретарь А. Енукидзе.
Москва, Кремль, 27 августа, 1921 г.".
Другой документ -- правительственное сообщение. В нем пространно описываются козни "заграничной белогвардейской эмиграции", а также козни "некоторых групп, стоящих близко к правительствам иностранных держав", желавших "использовать Комитет в политических целях". "Руководящие группы мировой реакции и в частности вдохновители французской политики не могли спокойно смотреть на попытку сов. правительства объединить вокруг себя все силы для борьбы с голодом и обратили на Комитет специальное внимание, подсказанное интересами их ни на минуту не прекращающееся борьбы против сов. правительства". Вот от этих козней и хотело правительство "охранить Комитет", предложив ему "отложить посылку заграничной делегации". А Комитет оказался в плену политических расчетов, не имеющих ничего общего с интересами голодающих".
Третий документ -- сообщение ВЧК о преступлении членов Комитета... По лживости подобранных фактов этот документ превосходит самую пылкую фантазию. Оказывается, мы были связаны: с антоновщиной в Тамбове, с активными эсерами (и связан с ними был... гражданин Кишкин!); желали "единой, сильной, национальной власти; считали недопустимой федерацию; желали единой диктаторской власти, ибо парламентаризм к России не применим; имели ряд революционных организаций в Харькове, Мариуполе, на Украине"; особенно прелестно одно место: "Установленное после этого наблюдение за другими членами Комитета дало ВЧК целый ряд новых активных эсеров и белогвардейцев и ряд указаний на участие некоторых членов Комитета в деле подготовки борьбы помещиков и капиталистов против трудящихся".
Итак, вот чем занимался Комитет... С одной стороны, он был -- в тесных связях с антоновщиной в Тамбове, с другой -- с эсерами и белогвардейцами. Старые жандармы должны лопнуть от зависти: они все-таки при аресте революционеров такой поэзией не занимались... Когда теперь читаешь о преступлениях в Шахтинском деле, так и встает в памяти эта связь H. M. Кишкина с бандами Антонова и с "активными эсерами"...14
А стекловская печать заливалась неудержимо... Статьи носили заголовки: "Копоть", "Спекуляция на голоде", "Вечная Память", "Комитет помощи контрреволюции", "С голодом не играют", "Этого мы не позволим" и т. д. и т. д. Во всех этих статьях развивался следующий мотив: "Уже в течение первого месяца существования Комитета выяснилось, что помощь голодающим -- только флаг, а Красный Крест -- не более как ширма, под покровом которых Комитет, опираясь на эмигрантские круги от эсеровских "социалистов" до монархистов включительно, пытается создать по всей стране собственную организацию в целях противодействия сов. власти, используя предоставленные ему "легальные возможности". Всероссийская контрреволюция, еще остающаяся в пределах советской страны, бессильна сама по себе. Отсюда стремление Комитета во что бы то ни стало связаться с эмиграцией, послав за границу свою делегацию. Им нужен был контакт с Черновым и Милюковым, с которыми необходимо было столковаться, да и Константинопольский Дмитрий I был не последней ставкой в этой игре кой кого из членов Комитета" (Ком. Труд, ном. 425).
Для галерки советской также надо было дать пищу. Комитету дано было название "Прокукиш" (кстати сказать, с восторгом подхватываемое и галеркой эмигрантской). Печатались забавные фельетоны. Вот игра в винт, -- по Чехову.
-- Маленький шлем на заграничной делегации!
-- Что за черт! сказал изумленный Кишкин.
-- Хожу с Чернова! Бросайте, Сергей Николаевич, какого-нибудь Зензинова.
-- Зачем Зензинова? Мы Авксентьевым хватим!
-- А мы вашего Авксентьева по шее, по шее. У нас Савинков есть. Показывайте Рябушинского. Нечего вам его, бестию, за воротник класть. И т. д. и т. д. Галерка гоготала... А 3-й съезд строителей встретил весть о закрытии Комитета громом аплодисментов... Диктатура пролетариата показывала миру -- на радость евразийцам -- свое "восточное", антиевропейское лицо...
Но не только вульгарный Стеклов ежедневно строчил все новые и новые доносы на людей, уже запрятанных в Лубянские казематы. Четыре года спустя в том же духе изложил историю закрытия Комитета Милютин в своей книге "Аграрная политика СССР". Милютинские рассуждения показывают, кстати, до какой степени опасны рассуждения эмигрантской прессы о событиях внутри России, особенно, если эти рассуждения делаются без точного конкретного материала и без понимания целей и намерений самих участников этих событий. Вот как описывает события Милютин:
"В июле месяце в советской России организовался "Всероссийский комитет помощи голодающим". В его состав вошли, главным образом, буржуазные лица. В своем стремлении привлечь всех и каждого к борьбе с голодом советская власть не побоялась создать центральную организацию из лиц, заведомо ей чуждых, но которые могут быть полезны в деле помощи голодающим. Комитет был создан, причем главную роль в нем играли: Кишкин, Головин, Прокопович, Кускова и др.
В организации этого Комитета контрреволюция увидела центр, вокруг которого можно было объединить свои силы как внутри России, так и за границей.
Милюковская газета "Посл<едние> Нов<ости>" 11-го августа писала: "В России коалиция осуществилась, хотя и в ограниченной форме. Общественный Комитет помощи голодающим свидетельствует об этом достаточно наглядно. Может быть, и не своевременные и слишком преувеличенные разговоры о том, что этот Комитет послужит началом будущего правительства. Но те силы, которые заставили людей различных партий объединиться для общественной работы, заставит их объединиться и для правительственной работы" (ст. "Нелишний урок").
Зашевелилась вся белогвардейская эмиграция всяких оттенков и цветов: кадеты, монархисты, эсеры и т. д.
Всероссийский Комитет помощи голодающим превращается в центр политической борьбы.
Роспуск Комитета вследствие отказа его членов выехать для работы на места в голодающие губернии и, наоборот, явного стремления их переправиться за границу, арест части членов Комитета, произведенный советской властью, -- все это разрушило организационную работу контрреволюции с этой стороны. Центр тяжести контрреволюционных усилий переносится на подготовку вооруженного нападения против советской России".
Все эти разъяснения давались "для масс", "для низов". А когда опять-таки человек, вхожий в Кремль, обратился к Ленину в декабре 1921 г. с вопросом: действительно ли Комитет совершал все эти преступления, красный диктатор с прелестной откровенностью ему ответил:
-- Ничего подобного! Мы отлично знаем лояльность поведения всех членов Комитета. Но нам необходимо было -- по политическим соображениям -- его уничтожить...
Это заявление подтверждалось и тем, что в ВЧК членов Комитета следователям не о чем было допрашивать. Когда допрашивали С. Н. Прокоповича, требовавшего предъявления ему хотя бы какого-либо обвинения, молодой следователь вдруг тихо сказал, озираясь на двери:
-- А я знаю, о чем вы думаете...
-- О чем же, по-вашему?
-- Вы думаете о том, что мы должны арестовать товарища Каменева.
-- Да, вы угадали. Приблизительно об этом...
-- Ну, уж нет! Этого не будет...
Не совершив никакого преступления, мы, инициаторы этого дела, тем не менее, едва не были расстреляны. Лишь телеграммы Нансена и Гувера спасли нас. Тюрьма, ссылка и высылка -- это не в счет, это -- удел всякого русского гражданина, не имеющего счастья обладать так называемым советским мышлением. Или сиди ниже травы, тише воды, или же, если выступаешь, "мысли по-советски", не иначе. Однако месяц "соглашательства" не только не научил членов Комитета "мыслить по-советски", но привел даже к "восстанию против ВЦИКа". Логика общественности оказалась сильнее самовластия диктатуры...
И тем не менее...
И тем не менее политики, признающие лишь одну тактику по отношению к советской власти -- революционную и только революционную, не перестают называть тактику членов Комитета "соглашательством", прибавляя иногда -- для усиления эффекта -- эпитет "жалкое". Жалкое соглашательство... Оглядываясь назад, проверяя мысленно все факты, все поступки членов Комитета, я никак не могу отыскать в них именно этой черты -- соглашательства. И как бы ни была плачевна эта попытка честного соглашения с властью для определенной практической работы, -- таким попыткам суждено повторяться... Фашистская власть, желающая править страной путем "парламента без оппозиции", коммунистическая власть, правящая путем законопослушных советов, не могут, -- ни та, ни другая, -- долго удержаться на этом принципе молчалинства... Подавляя все и всякие проявления чуждых фашизму и коммунизму элементов, -- они нарываются в конце концов на оппозицию в собственной среде. Природа государства не терпит стирания различий, ибо именно в этих различиях -- жизнь народа и его движение вперед. Вот почему не может быть продолжительным управление страной путем неограниченного самовластия. Но не может быть и революция единоспасительным средством приспособления власти к воле населения. "Честное соглашение" или -- на европейском языке -- конституция, проведенная во всех областях жизни, -- от крупных до мельчайших, -- и после фашистско-коммунистических опытов единственным принципом, истинность которого остается непоколебленной. В борьбе за этот принцип честного соглашения будут падать и отдельные люди, и группы, и целые поколения борцов. И тем не менее, снова и снова будут рождаться "соглашатели", взывающие к прекращению гражданской войны -- во имя культуры и интересов народа. Какая власть осуществит это соглашение, та и будет властью нового государства российского, покончившего с самовластными навыками прошлого. Говорят, определенно, что к такому честному соглашению абсолютно неспособна советская власть. Опыт конституции в малом масштабе -- Комитетской -- дейс