О деятельности же Экономического кабинета в годы Второй мировой войны и гитлеровской оккупации Чехословакии любопытные сведения содержатся в публикуемой ниже переписке.
Работы Прокоповича издавались даже в Советской России, о чем в одном из писем упоминает Екатерина Дмитриевна, а на XVIII конференции ВКП(б) уже почти всесильный сподвижник "отца народов" Георгий Маленков счел нужным упомянуть о "фальшивках эмигрантского лжеученого Прокоповича", что вызывало негодующее письмо Кусковой.
Оказавшись в Швейцарии, супруги почти целиком отдаются работе по помощи гонимым войной эмигрантам, так как Екатерина Дмитриевна становится во главе русского зарубежного Красного креста. Особое внимание будущих исследователей наверняка привлекут связи Кусковой с первой женой Горького Е. Н. Пешковой, возглавлявшей Политический Красный крест в России и очень много сделавшей для помощи жертвам большевистского террора. Да и с самим Горьким Прокоповичи поддерживали тесные взаимоотношения в первые годы его эмигрантской жизни. Прервались они только тогда, когда "классик пролетарской литературы" стал все более активно поддерживать крепнущую сталинскую диктатуру. Любопытно, что Екатерина Дмитриевна была одним из немногих адресатов Горького в эмиграции (если не единственным!), перед которым он пытался оправдываться, причем с такой ожесточенностью, которая явно выдавала угнетавший его комплекс вины. "...У Вас есть привычка не молчать о явлениях, которые вас возмущают, я же не только считаю себя вправе и могу молчать о них, но даже отношу это умение к числу моих достоинств. Это аморально? Пусть будет так... Суть в том, что я искреннейше и непоколебимо ненавижу правду, которая на 99 % есть мерзость и ложь... я знаю, что 150-миллионной массе русского народа эта правда вредна..."12.
Супруги Прокоповичи вместо иезуитских софизмов занимались прямой поддержкой бедных и гонимых русских. История помощи советским гражданам (военнопленным и рабочим), бежавшим из Германии в Швейцарию должна заинтересовать исследователей мировой войны.
Несмотря на тяжелое материальное положение (до войны супруги получали грант фонда Карнеги на экономические исследования, а в военное время эти деньги не доходили до адресатов), Прокоповичи находили возможность материально поддерживать живущие в настоящей нужде семьи русских эмигрантов во Франции: историка и политического деятеля Павла Милюкова, литературного критика Константина Мочульского, профессора М. Могилянского и др.
Известный эмигрантский журналист и мемуарист Андрей Седых в очерке о Милюкове неоднократно упоминает Екатерину Дмитриевну в качестве постоянного автора "Последних Новостей" (статьи которой Милюков, тем не менее, постоянно правил, "выдерживая политическую линию"), а в 1940-1942 гг. он вспоминает, что Кускова: "умоляла <Милюкова> переехать в Швейцарию... соблазняла его богатствами женевской Публичной библиотеки, Павел Николаевич отказался -- переезд казался ему трудным и пугала высокая швейцарская валюта... очень ограниченные средства у него еще оставались, но на жизнь в Швейцарии их могло не хватить..."13.
Но одной из важнейших своих обязанностей супруги считали всемерную поддержку русской библиотеки в Швейцарии, основанную замечательным библиофилом Николаем Александровичем Рубакиным и его женой Маргаритой Артуровной Бегман, которые и являются адресатами публикуемой переписки. Подвижнический труд Н. А. Рубакина, огромные архивы которого после смерти были переданы в СССР и составляют существенную часть уникального собрания рукописного отдела Российской государственной библиотеки, донес до нас и эпистолярное наследие Екатерины Дмитриевны Кусковой -- замечательного общественного деятеля, первыми читателями которого в современной России станут читатели данной книги.
(Все материалы публикуются с сохранением современных автору выражений и сокращений, исправлены только грамматические ошибки и опечатки.)
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Кускова Екатерина. Революция, скифы и культура// Воля России. Прага, 1927. No 38. Июль.
2 Ленинский сборник XXXVI. М.: Изд-во ИМЛ, 1975. С. 287.
3 Тыркова А. На путях к свободе. Лондон, 1990. 2-е изд. С. 211.
4 Интересующимся можно порекомендовать монографию А. И. Серкова "История русского масонства 1845-1945". СПб., 1997. С. ?
5 Гиппиус Зинаида. Дневники (запись от 18 мая 1918 г.). М., 2002. С. 234.
6 Власть народа. 1918. No 36. 5 июня.
7 Пайпс Ричард. Струве: Правый либерал: Биография. М.: Моск. шк. полит, исслед., М., 2001. С. 435.
8 Куртуа С, Верт Н. и др. Черная книга коммунизма. М.: Три века истории, 2001. С. 136.
9 Figes Orlando. A People's Tragedy: Russian revolution 1891-1924, PIMLICO. L., 1996. P. 779-780 (пер. наш. -- О. В.).
10 Сегодня. 1997. 21 окт.
11 Ручкин А. Б. Российское зарубежье 20-х гг.: проблемы адаптации ученых-эмигрантов на примере экономического кабинета С. Н. Прокоповича. М.: ИНИОН, 1999. 270 с.
12 Цит. по: Ваксберг А. Гибель буревестника. М.: Терра, 1999. С. 223.
13 Седых Андрей. Далекие близкие: воспоминания. М.: Захаров, 2003. С. 161.
ИЗ НАСЛЕДИЯ Е. Д. КУСКОВОЙ
Месяц "соглашательства"
В избушке мать над сыном тужит:
"На хлеба, на, на грудь, соси,
"Расти, покорствуй, крест неси".
Идут века, шумит война.
Встает мятеж, горят деревни,
А ты все та ж, моя страна,
В красе заплаканной и древней.
А. Блок Коршун
В двух номерах газеты "Возрождение" Б. К. Зайцев написал коротенькие воспоминания о "Веселых днях" в Москве 1921 г., в том числе и о покойном Комитете помощи голодающим, членом которого он состоял. Дни эти были действительно "веселые": миллионы людей истощенных войной и революцией встали перед угрозой голодной смерти... На этом "веселом" фоне и возник Комитет, -- сенсационное предприятие, как назвала его тогда французская газета "Матэн", -- предприятие, не успевшее много сделать для своей непосредственной цели, но зато очень много сделавшее для окончательного осознания политической обстановки того времени. И не только того времени. Поступок членов Комитета до сих пор вызывает споры, суждения и осуждения в интеллигентской среде: политическая сторона действий Комитета выходит далеко за рамки единовременной акции и касается тактики в эпоху большевистской диктатуры также и в других областях жизни. Так, недавнее "соглашение" деятелей церкви почти в точности повторяет тактику Комитета; можно указать аналогичные соглашения в области научной работы, кооперации и т. д. Б. К. Зайцев, -- беллетрист, художник -- коснулся в своих воспоминаниях лишь стороны лирически-бытовой и моральной. Политическая сущность Комитета оставлена им в стороне. Между тем давно пора описать это явление так, "как оно было", и в особенности в главной части его, политической. Пользуясь любезным разрешением редакции "Воли России", я и постараюсь сделать это, насколько позволит мне память и далеко не полный материал, которым я располагаю. Сделать это тем более необходимо, что инициаторы этого деяния, поучившись уму-разуму от зарубежных противников такой тактики, -- так и остались нераскаянными грешниками: солидных аргументов в пользу другой тактики и другого вида "активизма" они здесь не услышали. И остались при убеждении: тогдашнее расположение сил диктовало или эту тактику или никакой, т. е. сидение в созерцательном бездействии...
Интеллигенция и советская власть
Нельзя понять ни действий Комитета, ни психологии его участников, ни, наконец, причины гибели его начинания и едва не случившейся гибели его инициаторов, не остановившись, хотя бы в самых кратких чертах, на положении интеллигенции после октябрьского переворота, на ее тактике и на взаимоотношениях с властью. Только на фоне этих взаимоотношений и можно понять, почему Комитет явился такой "сенсацией".
Совершенно бесспорным является утверждение, что ни октябрьского переворота, ни советской власти интеллигенция духовно не признала и не приняла. Это утверждение повторяется теперь и историками-коммунистами, и политиками советской власти, -- как факт, не подлежащий спору. Вопрос об интеллигенции и ее отношении к советской власти и "до сих пор остается довольно жгучим", писал Луначарский в 1923 г.1 Менее жгучим не стал он и в 1928 г., хотя -- на поверхности -- как будто многое сглажено, многое пережито, многое приведено к какому-то соглашению. Тем не менее вопрос и до сих пор не потерял своей жгучести, и Луначарский дает в своих очерках исчерпывающее объяснение, -- в чем суть этой жгучести. "Интеллигенция, пишет он, нужна нам, -- нужна нам в области техники, сельского хозяйства, в области просвещения, главным образом она нужна нам, как главный контингент, так сказать, государственной агентуры; она нужна нам, и очень, -- в области искусства, которое в лучшей своей части есть облагораживающий души элемент, благоприятный коммунизму, а также сила, облагораживающая быт. Интеллигенция нужна нам, а между тем в большей своей части она все еще находится на разных ступенях враждебности к нам. Тем более драгоценны для нас те, которые целиком перешли к нам или находятся на пути. Тем более важно употребить нам все усилия, чтобы собрать возможно большие силы вокруг новой оси мира -- коммунизма"2. Интеллигенция нужна советской власти исключительно как техническая сила, -- как часть коммунистической машины, без присущих ей духовных особенностей, без индивидуального лица. Рядом с рельсами коммунизма никакие другие рельсы жизни не могут быть проложены. И когда Устрялов и Ко заговорили о "перерождении власти", другой коммунист M. H. Покровский, им ответил: "Перерождать революционную власть нелепо и ничего из этого не выйдет: гораздо легче переродиться самим"3. Из заявлений Луначарского о продолжающейся враждебности "большей части" интеллигенции легко понять, что в отношениях двух сторон коса нашла на камень: если не может переродиться революционная власть, то тем более не может "переродиться" интеллигенци