Когда над залом взорвались аплодисменты, Фрэнси повернула голову и увидела Ноя.
— Это было великолепно, — в искреннем восхищении выдохнул он.
— Мы выиграли тогда первенство страны, — просто сказала она, и ее глаза таинственно замерцали, полные воспоминаний.
Ною хотелось спросить, о чем она сейчас думает, что чувствует, но он боялся, что она не ответит. Не настолько они знакомы, чтобы открывать душу. Но все же спросил ее, как прошла встреча.
Она выключила телевизор и вытащила видеокассету.
— Она дала мне пищу для размышлений.
— Что-то связанное с фигурным катанием?.. — решил уточнить Ной.
— Брент просил, чтобы я снова стала его партнершей.
— В профессиональном спорте?
— Нет. Он намерен выиграть олимпийское золото.
— А вы сомневаетесь?..
— Не знаю. Когда-то у нас все получалось отлично.
Ной интуитивно понял, что она имела в виду не только спорт, но решил не подавать вида.
— Как долго вы не тренировались?
Она отсоединила видеоплейер и убрала его в сейф.
— Я никогда не забрасывала спорт окончательно. Каждый день делаю пробежку, поднимаю гири, еженедельно посещаю занятия с хореографом. И легко могу похудеть на пять — восемь фунтов…
— Но…
— Вот именно, что «но». Я совсем не уверена, хочу ли снова вернуться к прежней жизни.
Ной понял, что за ее словами крылось еще что-то, и очень хотел бы понять ее до конца. Приблизившись вплотную, он взял ее за локоть и кивнул на экран.
— Это очень многое значило для вас?
Она прикрыла глаза.
— Мне трудно ответить. Все так сложно и неоднозначно… — Она замолчала и отошла. — Но все это вас совершенно не касается, — вдруг вспылила она. — На моей работе это никак не отразится.
Он даже не заметил, что держит ее за руку. Однако с болью ощутил, когда она освободилась от его ладони.
— К черту эту вашу работу! Я волнуюсь за вас. Я ведь заметил выражение ваших глаз, когда вы увидели Макинтоша. — Ной кивнул на экран телевизора. — Преступно пропадать такому таланту. Уверен, вам не раз говорили это. Так какого же дьявола вы занимаетесь здесь ерундой вместо того чтобы совершенствовать редкий природный дар?
Она с вызовом взглянула на него:
— Что вы понимаете в этом? Вы любили что-то с такой силой, чтобы не помышлять ни о чем другом? Жили этим каждую минуту? Теряли вдруг всякую радость, которая делала ваш труд волшебным? Представьте себе, каково это: вдруг понять, что награда стала важнее искусства, успех выше красоты, а тренировки превратились в бесконечное истязание тела? Вот и скажите — стоит ли мне возвращать прежнюю жизнь?
Он давно познал горечь утрат. Знал, как тяжко пережить крушение веры. Но имел представление и о том, каким мощным стимулом может стать надежда.
— А вы могли бы вновь вернуть радость и красоту?
— Не знаю. Не уверена. К тому же вполне возможно, что я уже опоздала. Тут каждый день воистину на вес золота.
— Все это пустые отговорки. Я видел, как светилось ваше лицо, когда вы смотрели на свое выступление. Этот спорт — часть вашей души.
Она опустила глаза.
— Да нет, вы понятия не имеете, что произошло.
— Какая-нибудь серьезная травма?
— Мне не хочется обсуждать эту тему.
— Вообще? Или со мной?
Она, не мигая, смотрела ему в глаза.
— Мы с вами едва знакомы.
— Иногда значительно легче открыть душу малознакомому человеку. — Ной почувствовал горечь в этих словах и вдруг понял: его совершенно не устраивает роль незнакомца в жизни Фрэнси. — Но вы не собираетесь никому исповедоваться.
— Я давно уже выросла и привыкла без подсказки решать свои проблемы. Каждый сам выбирает свой путь. Так что уж позвольте мне самой поломать голову над этой задачкой и принять решение. Но все равно спасибо за желание помочь.
Девушка ясно дает понять, что это не его ума дело. Надо полагать, она вообще никому не доверяет настолько, чтобы открывать душу. И все же — что у нее произошло? Ее заставили страдать? Это Макинтош? У Ноя хватало собственных демонов в душе, когда речь шла о доверии. Говоря по правде, он и жизнь на колесах вел именно потому, что старался лично проконтролировать все. Да и не оставался подолгу нигде, чтобы не возникало никаких привязанностей, — вот и некому причинить тебе боль.
Но предложение Фрэнси остаться в Геттисберге на несколько недель заинтриговало его. И она сама. И ее семья в конце концов. Можно руководить всеми его катками и отсюда, не обязательно из Ричмонда. Он почти три месяца в разъездах и заслужил передышку.
— Когда вы должны дать ответ Макинтошу?
— Через пару недель. А пока он пригласил меня в Нью-Йорк понаблюдать за его тренировками, покататься вместе и окончательно решить, дам ли я согласие на его предложение. Но не могу же я бросить каток и уехать?
— Почему же нет? Насколько я понял, на Веронику вполне можно положиться. Я прав?
— Не представляю, как бы я обходилась без нее. Она такая организованная, да и персонал ее уважает.
— Тогда в чем дело? Здесь остаюсь я и Вероника. Можете спокойно ехать в Нью-Йорк.
— Я думала, вы собираетесь уехать.
— А я решил принять ваше предложение. Остаюсь на пару недель.
Она просияла так, словно он поклялся не продавать каток.
— Фрэнси, я пообещал лишь задержаться. Но буду искать покупателя.
Ее улыбка померкла, но не исчезла совсем.
— Я поняла, не волнуйтесь. И все же вы даете нам шанс показать свои возможности. И вы не пожалеете об этом.
Он уже пожалел. Но, глядя в прекрасные глаза Фрэнси, чувствовал, что вознагражден сполна.
Когда Фрэнси пришла на каток в воскресенье после семейного обеда, Ной уже сидел за ее столом. Господи, какую же сумятицу мужчины вносят в жизнь женщины! Из-за Ноя и вновь объявившегося Брента она промаялась почти всю ночь без сна.
— А это здесь откуда? — спросила она, кивнув на компьютер.
— Я всегда вожу его с собой. Подумал, а вдруг вы захотите познакомиться с этим господином?
Ной снял пиджак и закатал рукава рубашки. Курчавые волоски на его руках — что за наказание! — тут же привлекли внимание Фрэнси. И вообще он был сегодня не таким чопорным и официальным, а как-то проще, ближе… Фрэнси с недоумением посмотрела на компьютер.
— Зачем он мне?
— Если удастся продать каток тому, кто захочет продолжать этот бизнес, и вы останетесь на работе, эта машина значительно облегчит вам жизнь. Попробуйте — и вы согласитесь со мной. У вас еще сорок пять минут до начала занятий.
— У меня и так дел невпроворот.
— Мне показалось или вы действительно боитесь его? — Зеленые глаза с иронией смотрели на Фрэнси. Она заколебалась. — Просто следите за инструкциями на дисплее. Садитесь, я вам все покажу.
Решив, что лучше не настраивать его против себя упрямством, она вздохнула и села. Ной сразу же склонился над ней. В ноздри ударил хвойный запах одеколона. Как же тут сосредоточишься? Утешив себя, что это ненадолго, она вдохнула побольше воздуха, чтобы успокоить пульс. Выполняя его указания почти машинально, она добилась кое-чего и внесла в файл данные из гроссбуха, а вот сражение с собственным пульсом было проиграно. Не мудрено — Ной так и проторчал рядом все сорок пять минут.
С облегчением услышав шум роликов на катке, она подняла голову.
— Мне пора. Спасибо за урок. Возможно, когда-нибудь это действительно пригодится.
— Когда у вас появится несколько свободных минут, я покажу, как это распечатать. Вы и сами поразитесь, сколько информации уместится на одном листке бумаги.
Она послушно кивнула, лишь бы не спорить, и встала.
— Отлично. Но сейчас у меня в голове что угодно, только не компьютеры.
— По-моему, вы просто боитесь всего нового.
Ей очень хотелось высказать в эти нахальные зеленые глаза, что ей вовсе не доставляет удовольствия то, что он постоянно торчит рядом.
— Вам просто показалось.
— Я ошибаюсь?
Фрэнси не умела лгать. Поэтому просто пожала плечами.
— Возможно, и нет.
— Чего вы боитесь?
Уловив в его голосе нежность, она опустила голову.
— Это трудно объяснить. Когда большинство детей открывало для себя мир, я была по рукам и ногам связана графиком тренировок. Единственное, что я узнавала нового, — это более сложные прыжки, новая музыка, элементы хореографии — все так или иначе связанное с фигурным катанием, а не с жизнью вообще. Спорт стал моим убежищем, безопасным и хорошо изученным миром.
Он оторопел:
— Но вы рискнули управлять катком, не имея опыта! Разве это не потребовало мужества?
— Нет. — Она покачала головой. — Я просто была на грани отчаяния, и мне нужно было заполнить чем-то жизнь, обрести смысл существования, выплеснуть свою энергию, чтобы… забыть. — Она выболтала больше, чем намеревалась. Расстроившись, что ему слишком легко удалось добиться этого, она направилась к двери.
— Фрэнси! Я оставлю компьютер включенным?..
В его голосе не было ни тени вызова. Он просто предлагал ей научиться чему-то полезному. Она молча кивнула и вышла — ее ждала работа.
Придерживая двумя руками пластмассовую коробку с пирожными, Фрэнси взбиралась по крутым ступеням в квартиру над гаражом. Когда Анджела Пикар предложила ему снять это жилье, Ной не раздумывал ни минуты, мотивируя свой выбор тем, что ему осточертели номера в мотелях. А Фрэнси не рискнула возразить матери. Теперь она послушно тащила наверх их квартиранту очередное проявление материнской доброты и прокручивала в уме все то, над чем не переставала размышлять остаток дня. Для начала было бы замечательно, чтобы мамины пирожные понравились Ною Гордону не меньше лазаньи, потому что он ей нужен в благодушном настроении. Она шла к нему с серьезным предложением. Возможно, это импульсивное решение — попросту ошибка. Но может быть, и самый выгодный вклад ее денег.
Порыв холодного ветра заставил ее поежиться. Она выскочила из дома без жакета, решив, что свитера из ангоры вполне достаточно, чтобы пробежать какой-то десяток метров. И вот теперь мерзла под дверью, за которой стояла мертвая тишина. Фрэнси постучала погромче.