– Вы же знаете, если не будет добровольцев, я выберу сам. – Ответом ему была гробовая тишина. – Спрашиваю в последний раз, кто будет представлять меня? Забег скоро начнется, мне нужна всего лишь одна лошадка, и она обязана выиграть.
Все молчали. Кажется, я и сама начала ощущать страх окружающих меня лошадок. Заметив справа от себя испуганную девушку, я как можно тише наклонилась в ее сторону и спросила:
– Что за забег?
– Отвали, – огрызнулась она и тихо заплакала.
Вот черт. Так друзей я здесь точно не заведу.
Всхлипывания обратили на нее внимание мора. Он уперся в нее холодным взглядом, склонив голову, поднес два пальца к подбородку и хмыкнул. Потом он снова пришел в движение и, неторопливо добравшись до девушки, пихнул ее в бок белоснежным ботинком. Кажется, она стала еще меньше в размерах, а мор произнес:
– Думаю, ты.
– Нет, нет, – шептала несчастная.
На блеклых губах появилась еле уловимая улыбка, а голубые глаза загорелись триумфом. Он снова склонил голову набок и спокойно заговорил, морально добивая девушку:
– Раз добровольцев нет, то я выбираю тебя. Ты трусливая, и я уверен, что страх заставит тебя преодолеть финишную черту первой.
Мор поднял правую руку вверх, и в тишине щелчок пальцами прозвучал словно выстрел в голову. В то же мгновение в помещение вошли еще два мора. В отличие от первого, в руках они держали автоматы. Моры подошли и начали поднимать девушку на ноги, но она настолько сильно сжалась, что они просто вынесли ее на руках в позе эмбриона. Я провожала ее взглядом и корила себя. Я больше никогда ее не увижу, но крик ужаса, который эхом отражался от стен, навсегда останется со мной. Она кричала и кричала. Вопль постепенно удалялся, в итоге и вовсе затих.
Мор, надменно развернувшись на каблуках, покинул комнату, и за его спиной тут же захлопнулась дверь. Но люди так и остались сидеть, и через минуту я поняла причину гробовой тишины и полного онемения пленников. Дверь открылась снова, и вошел очередной высокомерный белый засранец. Он так же выбрал себе лошадку и ушел.
Так продолжалось двенадцать раз.
И с каждым разом я начинала бояться больше. Когда зашел последний мор, в помещении осталось всего двадцать два человека. Следовательно, рано или поздно мы с Джоном тоже станем лошадками, что бы это ни значило.
Когда последний мор и его жертва покинули помещение, люди зашевелились и начали расходиться друг от друга. Джон тоже встал и подал мне руку. Но я не приняла помощь и поднялась сама.
– Мы должны узнать, где мы и что вообще происходит, – напряженно произнес мой единственный друг во всем этом безумии и отошел от меня.
Я наблюдала за его бесполезными попытками расспросить людей. Он старался как мог, но они все как один склоняли головы и молчали. Замечательно. И виной этому хаосу являлась в том числе и я. Никогда не перестану себя корить за то, что мы развязали руки Тобиасу… И теперь посмотрите на людей. Они больше не люди, а загнанные в угол жертвы. Лошадки.
Я устала наблюдать за безрезультатными попытками Джона разговорить хоть кого-нибудь и, когда он пошел на второй круг, поднялась и отправилась к нему.
– Прекрати, они ничего не скажут. Слишком напуганы. Лучше вернуться на место и все как следует обдумать.
Джон поймал мою руку, я развернулась, а он медленно притянул меня к себе. Он так внимательно всматривался в мои глаза, что я захотела отвернуться, но не успела, а он заговорил:
– Я вытащу тебя отсюда, несмотря ни на что.
Все эти взгляды, касания. Я никогда особенно не любила, когда меня трогают. Объятия подруг и семьи не считаются. Я забрала ладонь, но не отступила.
– Не говори так, – попросила я.
Джон удивился, снова потянулся к моей руке, но я сделала шаг назад.
– Почему? – растерянно спросил он. – Я вытащу тебя.
– Потому что повторение этих слов не сделает их правдой, – сказала я. От его взгляда я чувствовала себя неуютно. Он часто смотрел на меня так, словно между нами что-то было. Но ничего нет. С моей стороны так точно. Я отвела от него взгляд и попросила: – И… прекрати делать это.
– Делать что?
В голове всплыл наш с ним разговор, который произошел месяц назад. Тогда Джон попытался меня поцеловать, но я увернулась и даже ударила его по лицу. Он начал переходить грань. Сперва это были просто разговоры ни о чем, дальше – незаметные касания, потом – его монологи о том, что, несмотря на мир, на то, каким он стал, Джон хочет семью. А я не хотела. Точнее, она у меня уже была. И каким бы милым и отзывчивым ни был Джон, он не входил в число людей, которые мне безгранично близки. Замечала я не только его намеки, но и взгляды Адама. Адам понимал, что Джон пытается добиться моего расположения, и ему это не нравилось, а я не хотела недопонимания.
Я твердо посмотрела на Джона и сказала:
– Джон, мы не будем вместе. Мне это не нужно.
– Но я не прошу тебя об этом, – совершенно серьезно сказал он.
– Не просишь, но делаешь очень прямые намеки. Я не дура, но мы только друзья. Понимаешь?
Он открыто улыбнулся, провел рукой по темным волосам и сказал:
– Я понял, что мы просто друзья… еще после той пощечины. И если бы на твоем месте сейчас был любой другой знакомый мне человек, я бы попытался спасти его так же, как и тебя. Не из-за каких-то там романтических чувств, а потому, что нас осталось слишком мало и, как говорит Бенджамин, важен каждый. И да, ты мне нравишься, я никогда этого не скрывал, но я не буду давить. Я просто подожду, когда ты сама поймешь, что человек и побочный не могут существовать как пара.
Вот теперь я чувствовала себя отвратно, словно напридумывала себе то, чего на самом деле не было. Да и плевать, сейчас главное выбраться. И не важно как.
К нам подошел мужчина в возрасте. И я как никогда была рада тому, что наш с Джоном разговор прервали.
Озираясь по сторонам, мужчина тихо проговорил:
– Я знаю, как вы можете выбраться.
Я смотрела на него с нескрываемым сомнением, мой внутренний параноик не дремал. После того как нас обманул Тобиас, я везде видела подвох. С чего вдруг этот мужчина с нами заговорил? И если знает, как отсюда сбежать, почему не сделал этого сам? Но тем не менее я спросила:
– Как?
– Вы должны стать лошадками.
Ха! Разбежался. У нас что, на лбу написано: «идиоты»?
Джон сделал шаг к мужчине, тем самым закрывая меня от его взгляда, и спросил:
– Что это вообще значит?
Мужчина переступил с ноги на ногу и бросил взгляд на дверь-решетку. Ничего нового он там не увидел, вновь посмотрел на Джона и пояснил:
– Так моры этого города развлекаются. У них до отказа забиты фермы, мы просто туда не помещаемся, поэтому они придумали своего рода полосу препятствий. Тем, кто побеждает, в качестве награды даруют свободу.
При слове свобода сердце споткнулось.
– Ты уверен? – с сомнением спросила я.
– Нет. Но они так говорят. Я бы попытался, но я здесь самый слабый. – Он поднял штанину, и я увидела металлический протез вместо ноги. – Мне точно не выиграть гонку, а вот вы можете попытаться. Понимаете, чем дольше вы здесь пробудете, тем хуже для вас. От постоянного страха все рано или поздно сходят с ума. Но вы недавно прибыли, вызовитесь добровольцами и попытайтесь выиграть.
Мы с Джоном обдумывали его слова. Я не знала, верить мужчине с протезом или нет. Он мог пытаться оградить от гонки себя, ведь тогда моры будут выбирать всего десять лошадок, а не двенадцать. Значит, его шанс на забег сократится.
А какая, собственно говоря, разница? Мы так или иначе уже мертвы, это вопрос времени.
– А что это за город? – спросил Джон.
– Мор-шесть, – тут же ответил мужчина.
– Что? – глухо переспросила я.
Наш собеседник печально покачал головой и пояснил:
– Они переименовали все города и каждый назвали Мор, а потом просто приписали цифру.
– Самовлюбленные ублюдки, – вырвалось у меня.
Я тут же закрыла рот и посмотрела на оставшихся людей. Те, кто слышал наш разговор, смотрели на меня как на самоубийцу. Ну да. Думаю, не стоило так выражаться в сторону своих тюремщиков.
– Да. А знаешь? – Мужчина резко замолчал и стал всматриваться в мое лицо. – У меня такое ощущение, что я видел тебя раньше.
Сердце замерло в груди. Нет, только этого нам не хватало. Если он узнает меня, то тут же сдаст и получит свободу. А я, наверное, в скором времени буду мертва. Но Джон пришел мне на помощь и сказал:
– Она снималась в рекламе, еще до того, как все случилось.
– А, ну да. Скорее всего. Хорошие были времена, не то что сейчас.
Лицо мужчины стало очень печальным, – кажется, он погрузился в воспоминания о былом.
Не попрощавшись с нами, он ушел в самый угол тюрьмы, сел там и стал разглядывать свои руки. Я выдохнула с облегчением и тихо поблагодарила Джона.
– Всегда пожалуйста. – Он снова взял меня за руку и потянул к стене, подальше от всех. – Они не знают, кто ты. И ты должна вести себя тихо и не привлекать внимания.
– Согласна.
– Вот и славно. Слушай меня: когда в следующий раз они придут выбирать, мы пойдем добровольцами и выиграем этот забег. Поняла?
Минуту я обдумывала ответ, понимая, что нам как минимум нужно выбраться из этой бетонной коробки. Уверена, за ее пределами у нас будет куда больше шансов на спасение. Я рылась в мыслях, как в пыльном шкафу, но ничего более логичного в голову не приходило. Сидеть здесь – не вариант. Ждать спасения? Кто будет нас спасать? Адам не знает, где мы; более того, мы и сами не знаем.
Все время, что я раздумывала, Джон выжидающе на меня смотрел, я повернулась к нему и ответила четко и без сомнений:
– Да.
Прошел месяц, а моры больше так и не приходили за лошадками, но периодически закидывали кого-то в нашу бетонную тюрьму. Раз в три дня нас выводили из заточения, проводили по узкому коридору в другую, но точно такую же комнату. Заставляли раздеваться догола и вставать в шеренгу по одному, а после мыли нас из шланга. Точнее, поливали водой. От охраны я услышала, что они эт