В Копенгагене, в Дании, все настолько благоустроено, все так замечательно, гигиенично, все так отлажено, что просто охренеть… не верьте тому, что говорят!.. там так же, как и везде!.. впрочем… не совсем… там все держится на уборщицах!.. за все, везде и всегда отвечают они! в министерствах, в ресторанах, в политических партиях, в больницах! все решают уборщицы!.. они приводят в порядок досье, статьи, государственные секреты, точно так же, как жмуриков!.. все спят… но только не уборщицы!.. это не женщины! а муравьи!.. к утру все будет в порядке!.. жмурик уже в ящике!.. бедный Йорик! и ни единого вздоха!.. если нужно, они будут вопить!.. если нужно, будут ждать!.. морфий!.. зондаж! о–ля–ля!.. я был у них «на подхвате»!.. добрый самаритянин со звонком!.. предсмертный хрип? дзинь! дзинь! пожалуйте! еще один!.. Эрна… Ингрид… тут как тут… позевывая… выкатывают беднягу в коридор… уверяю вас, так все и было… в госпитале Сонби за главного врача был профессор Грам… опытнейший клиницист!.. субтильный, нервный… за все время моего пребывания там он не проронил со мной ни слова!.. я ведь был заключенный!.. хотя я тоже там лечился… я уже начал заживо гнить… правда, это был не рак! еще не рак!.. просто последствия пребывания в яме, в Вестергфансель… насчет ямы я ничего не преувеличиваю… яма там была настоящая!.. очень сырая, темная, с единственной амбразурой под самым потолком… когда будете в Копенгагене, попросите, чтобы вам показали этот отсек в Вестергфансель… вы ведь собираетесь путешествовать, не правда ли? значит должны осмотреть все!.. а не ограничиваться Nyehavn, Тиволи и Отелем д, Англетер!.. бояться вам нечего, вы же турист!.. в тюрьме у раковых больных было одно существенное преимущество, у них в палатах не было ни решеток, ни амбразур… а были широкие и высокие окна с видом на какие–то луга… травы на севере бледные… совсем как тамошнее небо и Балтика… там все такое: люди, облака, море, травы… ощущение какой–то призрачности происходящего… кажется, вот–вот появятся феи… впрочем, «раковых» феи не интересовали! и я находился там не для того, чтобы их вызывать… а для того, чтобы вслушиваться в предсмертные хрипы!.. дабы не будить Эрну и Ингрид… раньше!.. или позже, чем надо!.. Грам, немного поразмыслив, решил мне это поручить, хотя, оставаясь в течение всей ночи без наручников, я мог оттуда и слинять… в сущности, сделать это было не так уж и сложно!.. но?.. во–первых, Лили осталась бы одна… с Бебером… и потом, куда мне было бежать?.. у всех полицейских была моя карточка… меня бы быстренько сцапали!.. легавые вездесущи! в мире нет такой страны, где бы не было легавых! человек по природе своей сатир, вор, убийца, но более всего: легавый!.. может быть, в соседнюю Швецию?.. в Мальме?.. покорно благодарю!.. там я и ста метров бы не прошел! меня бы схватили!.. заковали в цепи! бросили на дно трюма!.. и отправили обратно! шведы большие специалисты по транспортировке! не верите?.. а хотите, я вам назову сейчас имена тех, кто покончил с собой… там! в том же лечебном заведении!.. прямо у меня на глазах!.. в ожидании военно–полевого суда!.. вот вам и «политическое убежище»! посмотрел бы я на Монтерлана,[168] Морана,[169] Карбуччиа,[170] окажись они на их месте! это вам не на светском рауте потягивать через соломинку коктейль… интересно, что стало бы тогда с их роскошной обстановкой?
Как бы там ни было, но, будучи ответственным за звонок, я имел достаточно времени для размышлений… все умирающие, а в данном случае это были больные раком, вопят, поднимают много шума… поэтому лучше всего, если вы сами приговорены к смерти, тогда вы не будете этого замечать… я и не замечал, а думал, думал много и плодотворно… не то, что сейчас в, лихорадке… пеллагра притупляет зрение, видел я плохо, зато думалка у меня работала прекрасно… ночью, в окружении умирающих, которыми были переполнены два огромные зала… я имел возможность реально оценить обстановку!.. нетрудно было догадаться, что бы со мной стало, вернись я на Монмартр… меня бы просто распилили между двумя досками!.. вы, наверняка, думаете, что меня бы арестовали?… как бы не так! между двумя досками!.. запросто! что стало с моей жалкой лачугой, я уже знал! забрали все подчистую! часть имущества продали с молотка!.. а остальное — на барахолке!.. неплохо повеселились… даже кровати сожгли, чтобы обогреться… так что, зная все это, куда мне было бежать?.. праведное негодование, жажда мести… о, те, кто способен преисполняться этими чувствами, в отличие от обычных убийц, даже самых жестоких и расчетливых, редко бывают маньяками!.. они гораздо хитрее.. дальновиднее!.. изворотливее!.. единственная их мания — это счет в банке! самые ярые поборники справедливости, учинявшие во имя нее жесточайшие терроры, разрывавшие людей на куски, выкалывавшие им глаза, отрывавшие им яйца, только и знают, что твердят вслед за Летицией: «Карашо пы эта потольше протлилось!»[171]
Нет, из Сонби мне было уходить не с руки, во всяком случае до тех пор, пока меня там терпели и лечили!.. витамины… овсянка… я тоже думал: карашо пы эта потольше протлилось! я потерял все свои зубы… и почти пятьдесят кило веса… это с тех пор я стал такой стройный… тюрьма — не санаторий… пребывание там на пользу еще никому не шло… вы, наверное, думаете: ну и хлюпик же он! наболтал тут с три короба!.. ничего подобного!.. я зря говорить не стану!.. камеры в датских тюрьмах действительно жуткие… даже такие специалисты по тюрьмам, как норвежцы, финны и шведы признают, что условия там ужасные… Мориак, Моран, Арагон, Вайян, и tutti, представляю, чтобы они запели после шести месяцев заключения! ах, Нобели! Гонкуры! и frutti![172] эка невидаль!.. да, они бы просто обосрались! сразу бы все увидели, что они из себя представляют! а я там не дрогнул и этим горжусь, но духовно, конечно! физически мне было тяжело, признаю… я превратился в настоящую развалину… все тело покрылось кровавыми язвами… как будто меня кто–то покусал… профессиональная болезнь тех, кто работает на «пловучих доках»… и подолгу не видит солнечного света… среди раковых больных я смотрелся вполне естественно!.. а те девицы меня наверное таким и считали… пеллагра?.. рак?.. какая разница!.. в любой момент они и меня тоже готовы были выкатить в коридор… а пока я им помогал!.. вслушивался в предсмертную икоту!.. и звонил! но не позже… и не раньше, чем надо!.. кроме того, я должен был уложить покойника на тележку… предварительно его обмыв… и обратите внимание, все это молча! говорить мне не полагалось!.. ни с девицей, которую я будил, ни со своими товарищами по несчастью на следующий день… незаменимых ведь нет!.. какой–нибудь пустяк, одно лишнее слово, и мне перестали бы доверять…
И вот однажды утром я никого не вижу… ни санитарки… ни врачей… они всегда приходили точно по расписанию… а тут ни тех, ни других… я, конечно, сразу сказал себе… все! кранты!.. если вы оказываетесь в экстремальных условиях, к тому же еще не «по своей воле», вы сразу же врубаетесь!.. сразу же чувствуете, заранее, когда с вами должно что–то случиться, и именно с вами, а не с кем–нибудь другим… у вас срабатывает инстинкт, как у животного… это только человек туго соображает, разводит диалектику и все затуманивает…
Проходит еще день, потом ночь… мне никто ничего не говорит… санитарки рядом со мной больше нет… жмурик уже остыл… и так и остался лежать, как был, на боку, весь желтый, с открытой пастью… нет даже интерна…[173] только я и бьющиеся в предсмертных судорогах больные… я дергаю за звонок раз, другой, третий… никакой реакции…
Ну вот, наконец–то!.. но не санитарка… шофер!.. в проеме больших дверей… я сказал «больших».. огромных!.. с двумя створками!.. этого типа я знаю… тот же самый шофер, что привез меня сюда… о, он совсем не грубый!.. очень спокойный, коренастый… даже не в форме «тюремного надзирателя»… в «штатском», в габардиновом фрэнче… из такого же габардина, что и мой «Пуанкаре».. я вдаюсь в такие подробности, которые вам, наверное, совсем не интересны… не обращайте внимания!.. просто случайное совпадение!.. мы взаимно вежливы!.. в обоих залах кроме нас двоих и умирающих больше ни души… ни санитарок, ни стажера, ни интерна… «Komm!» — говорит он мне… не стоит!.. я и так уже все понял… он снова забирает меня в куток…
Надо сказать, что несмотря на жалкое существование, которое мне всегда приходилось влачить, у меня накопилось довольно много воспоминаний… и не каких–нибудь там халявно–занимательных… а настоящих! оплаченных дорогой ценой… пусть для вас это и ничего не значит, но я навсегда запомнил эту сцену, она мне крепко запала в душу… этот шофер!.. говорящий мне «komm!» в амбразуре двери… ни грубо, и ни каким–нибудь там особым голосом… спокойный, коренастый… который явился, чтобы отвезти меня в куток… на другой конец города… без сопровождения… без наручников… без каких–либо видимых признаков принуждения… в лимузине… и мне придется провести там еще много–много месяцев… эту сцену я никогда не забуду…
Много месяцев в кутке, вам это конечно ни о чем не говорит… скорее всего, да…
И действительно, прошло много месяцев… пока они решали: освобождать меня?.. или нет?.. 75 статья, черт бы ее побрал… все газеты Копенгагена писали о том, что я продал что–то очень выжное, что точно они не знали, но, по меньшей мере, линию обороны в Альпах… 75 статья все–таки!.. там, наверху, в течение нескольких лет не могли прийти к окончательному решению… освободить меня?.. или так и оставить подыхать в тюряге?.. а может, в больничке?.. или где еще?
Если вы не видели, как в амбразуре двери неожиданно появляется тюремный шофер в штатском, значит вы не видели ничего…
О, но и теперь мне не лучше!.. не намного лучше… потому что я вынужден писать для Ахилла… или для Жертрута!.. да насрать мне на них обоих! на них!.. и вообще, на всех!.. на всех этих грязных ограниченных ублюдков, ко