Ну и дела… даже если этот тип со скальпелями и не сумасшедший, все равно было бы лучше, если бы им занялись полицейские!.. а заодно они выставили бы на улицу и всех остальных!.. в комнате и так негде повернуться! в коридоре, в туалетах полно народу, да еще этот придурок со своей санитаркой!.. в одиночку мне всех отхожих мест все равно не очистить!.. мы были зажаты в своей комнатушке между двумя убогими ложами и тазиком!.. вокруг бушевала толпа!
Что касается порядка, то за него отвечал Бринон! я находился у него в подчинении.. мне надлежалло обратиться к нему!.. а он должен был предупредить полицию!.. точнее какую–нибудь из них! сообщить о жутком бардаке в Ловене, в местном сортире и коридоре! если этого требуют обстоятельства, я всегда действую решительно… сумасшедший хирург и этот тип под ним… который все еще продолжал блеять!.. медлить было нельзя! Лили снова посадила Бебера в свою сумку… они никогда не расставались!.. она будет ждать меня у мадам Митр… я пойду к Бринону один… мадам Митр была его секретаршей… воистину неземное добрейшее создание… она могла бы вам о многом рассказать… в ее обязанности входило отвечать на все обращения… десятки… сотни тысяч жалоб в день!.. вы понимаете, что этим 1142‑м было на что жаловаться! а кроме того, женщины, дети!.. все! и вся! «сосланные на работу в Германию», шпионы всех мастей! профессиональные стукачи!.. необходимо арестовать того!.. этого!.. Лаваля!.. Бриду!.. Бринона!.. меня! Бебера! и немедленно!.. в изгнании всем приходится вариться в одном котле! вас могут заложить в любой момент! а что было бы в Лондоне!.. представьте себе какого–нибудь потенциального висельника, скрывающегося в Лондоне в течение десяти лет!.. обреченного на смерть!.. вероятность предательства возрастает в сто крат! этакий жалкий едва тлеющий огарочек, мигающий в глубине чердака… и не просто чесоточный!.. а похлеще! такой обреченный на смерть, изнывающий от жары и ужаса подонок, который строчит дрожащей рукой донос за доносом на своих товарищей по несчастью! такого, как он, самого просто необходимо выдать фрицам! Бибиси! Гитлеру! Дьяволу! и пусть Тартр обсирает меня с ног до головы, по сравнению с ним он просто дитя!.. в данном случае речь идет о пробуждении в людях исключительных способностей к доносительству! голова уже под ножом гильотины! условия самые благоприятные!.. доноси- не хочу!.. а заговоры? заговоров вокруг, как грязи! повсюду! в Милиции!.. в Fidelis!.. Интеллидженс Сервис! четыре радиопередатчика день и ночь трындят обо всем, что происходит вокруг! там! здесь!.. вы не представляете… даже в Prinzenbau (в мэрии).. фамилии… имена… факты… поступки… намерения… каждая секунда нашей жизни… такого количества слухов и сплетен не могли бы породить тысячи самых болтливых прилипал и балаболок! уверяю вас!.. все знали все! но в жизни так много хорошего, и приходится делать вид, что в это веришь… жить так, как будто ничего другого не существует… а как же! как же! я должен был принимать в 11‑м… своих 25… 50… больных! и обеспечивать их тем, чем обеспечить заведомо не мог… серной мазью, которой никогда не было… гонакрином и пенициллином, который должен был получить Рихтер… и который он никогда не получал! в жизни так много хорошего… об остальном лучше помалкивать!.. позднее в Ростоке на берегу Балтийского моря, где я тоже практиковал в качестве врача случай свел меня с доктором Просейдоном, недавно вернувшимся из Восточного Рая… он был здорово вышколен… лицо гражданина Государства, которое не любит шутить со своими подданными… никогда ни одной мысли!.. ни малейшего оттенка!.. «Просто молчать недостаточно!.. старайтесь ни о чем не думать!» золотые слова! интересно, что с ним теперь стало?.. бедняге повсюду мерещился Рай! «После падения Гитлера начнется нечто невообразимое!» он глубоко проникал в суть происходящего:«Европа будет республиканской или казачьей!..» да, будет, будет, черт бы ее побрал! и китайской тоже!
Ладно! хорошо! вы здесь не при чем! а я могу говорить все, что мне заблагорассудится!.. представьте себе Газье[275] в костюме казака… докторишки помалкивают! их бабульки тоже!.. мой коллега Просейдон провел целых пятнадцать лет… в Восточном Раю!.. «Пятнадцать лет я что–то «выписывал», рекомендовал… пятнадцать лет мои больные ходили с моими рецептами в аптеку… и всегда возвращались неудовлетворенными… там ничего не былао!.. о, жаловаться было бесполезно! никто ни слова!.. больные предпочитали молчать!.. я тоже… полная тишина!..» сам бы г-н Газье, став казаком, вдруг наконец осознал, что он должен делать, он тоже вынужден был бы молчать… мы в Зикмарингене до такого состояния еще не дошли… у нас еще были кое–какие мысли… некое подобие претензий… я например, протестовал по поводу чесотки и серы, которой меня должны были обеспечить… а Герр Фрухт по поводу своих туалетов, которые должны были нормально функционировать… меня еще недостаточно выдерссировали! в конце концов Герр Фрухт сошел с ума и умер… но это было уже потом… некоторое время спустя…
Ах черт! у меня же в комнате!.. ненормальный хирург, оседлавший своего пациента, который продолжает вопить… взывая ко мне: на помощь! пора было принимать какие–то меры! мою каморку должны очистить! я обращаюсь к Лили: " с меня довольно! в Замок!».. я их увожу… Лили и Бебера… мне ведь тоже выдали специальный план… «план экстренной эвакуации в любое время дня и ночи»!.. надо отдать им должное: в любое время!.. через потайной ход под каменными сводами… прорытый прямо в скале!.. о, на это сооружение стоило посмотреть!.. грандиозная, высеченная из камня стрела… к Верховному Суду!.. и Залу Трофеев!.. потолок высотой с копье![276] три–четыре эскадрона, сапог к сапогу… поместились бы там без особого труда! размах того времени… и Крестовых походов! а сразу же за Верховным Судом, направо — приемная Бринона… я оставляю Лили с мадам Митр, а сам жму руку дневальному, французскому солдату! настоящему! да! да!.. с аксельбантами!.. все, как положено!.. даже с медалями за боевые заслуги… такими же, как у меня!.. тук!.. тук! он стучит и докладывает о моем желании говорить с м. де Бриноном!.. меня сразу же принимают… он почти не изменился, все как на площади Бово…[277] такой же кабинет… может быть, чуть поменьше… не так много телефонов… но та же голова, то же выражение лица, тот же профиль… я почтительно излагаю ему суть дела: может быть он окажет содействие?.. и т. д… и т. п… Боже мой! Боже мой! он уже все знает!.. и даже гораздо больше!.. люди в его положении читают множество рапортов! ежедневно им докладывают по меньшей мере сто легавых! их ничем не удивишь!.. Сартин![278] Людовик XIV! Бринон знал все, что трепали вокруг… мол, на самом деле его зовут Коган… а де Бринон из него, как из говна пуля!.. или из Насера Насер!.. и нечего тут наводить тень на плетень!.. всем заправляет его жена Сара… названивая ему по телефону… по десять раз в день, из Констанса! последние доходяги в округе и те были в курсе! не говоря уже о Fidelis'е! подслушивающих устройствах в бункерах… полиции!.. Радио—Лондон!.. и остальных!.. он знал все это и догадывался, что я тоже знаю… порой наступает такое время, когда секретов не существует больше ни для кого, кроме полиции, которая занимается их фабрикацией… я рассказал ему о нашей комнате… мол не мог бы он быть так любезен и прислать к нам небольшое подкрепление из жандармов! а то я уже не могу там никого принимать… даже моя кровать и та занята… отель сверх–переполнен!.. пора бы навести порядок!.. я подробно описал ему сумасшедшего и его санитарку…
Бринон производил впечатление человека угрюмого и нелюдимого… равнодушного к окружающему миру… мрачное животное, как X dixit…[279] он запирался в своем кабинете и почти никого не принимал… он был совсем не глуп… мне всегда казалось, что он прекрасно осознает свои возможности и не считает себя слепой игрушкой в руках судьбы…
«О, понимаете, этот безумный врач!.. не единственный!.. далеко не единственный, Доктор!.. нам известно, что на каждые двенадцать французских врачей из тех, что здесь скрываются, приходится по крайней мере десять сумасшедших… причем сумасшедших самых что ни на есть настоящих, сбежавших из сумасшедших домов… и кстати, знаете, доктор! из Берлина к нам направляют «приват–профессора» Вернье, «Директора Французских Санитарных Служб»… я в курсе, так что не удивляйтесь, моя жена сообщила мне об этом по телефону… этот Вернье — чех… он был шпионом в Германии в течение семнадцати лет!.. сперва в Руане… потом в Аннмассе… а потом работал в Журналь Офисьель… распространителем… вот его досье!.. фото!.. отпечатки!.. с сегодняшнего дня это ваш шеф, доктор! ваш шеф! приказ из Берлина!.. а по поводу проблем с вашей комнатой, обращайтесь к тому, кто расположен над вами!.. конечно же! к Раумницу! вы ведь его лечите, этого Раумница! вы с ним знакомы!.. собирается ли он что–нибудь предпринять! а я, вы знаете, занимаюсь полицией Зикмарингена… исключительно полицией!»
Бринон больше не желал вмешиваться ни во что… чесотка… шанкры… мои туберкулезники… детишки из Сиссена, которые умирали от морковки… сумасшедший хирург… его не интересовали… казалось, он даже ловит кайф от того, что больше ничего не делает…
«Ах доктор! чуть не забыл! у меня для вас новость! «Комитет Плауена»[280] приговорил вас к смерти! вот и ваш приговор!..»
Он достает из своего бювара уведомительное письмо того же формата и даже с марками… наподобие тех, что я постоянно получал на Монмартре… и примерно такого же содержания…«предатель, продажная шкура, порнограф, юдофоб…» правда вместо «продавшийся бошам»… тут было «продавшийся ЦРУ»… вряд ли на свете есть что–нибудь более скучное и избитое, чем так называемые «страшные обвинения»… это хуже, чем любовь, постоянно из раза в раз повторяется одно и то же!.. позднее в тюрьме в Дании я снова в этом убедился… в Посольстве Франции… на страницах скандинавских газет… никто не ломал себе особенно голову!.. просто:«чудовище, продажная тварь! его низость невозможно передать словами! даже перо не выдерживает!..» бесконечные чудовищные злодеяния: он продал то!.. это!.. Линию Мажино! кальсоны солдат и их экскременты! генералов! весь флот, Тулонский рейд! вход в брестскую гавань! шахты, грязь!.. он продал свою великую Родину! касается это страшных «коллабос» или просто разного рода чистоплюев… радетелей за справедливость… в Лондоне, на Монмартре, в Виши, в Браззавиле, везде есть те, кого следует