«Franzose? franzose?»
Это они ко мне обращаются.
«Nein! nein! Оберштурмфюрер фон Раумниц.»
Я не хочу, чтобы они медлили, о, они и не думают медлить!.. сперва — в буфет! «Raus! raus![327] к беременным женщинам и их хахалям! «Raus! raus!«… сладкие парочки покидают диваны!.. сваливают, правда, огрызаясь!.. на венгерском… болгарском… Platdeutsch!..[328] представители всех родов войск… пехотинцы, саперы, Todt…[329] даже югославские пленные… и те выражают недовольство! как мужчины! так и женщины! особенно недовольны пленницы… болтают ногами в воздухе!.. литовки, с такими светлыми, почти серебряными волосами!.. я их почему–то особенно запомнил… это для них был далеко не первый вокзал, с кем только хором не приходилось петь… на три, четыре голоса!.. ля! ля! соль диез! о, да они вовсе и не собирались расходиться! особенно беженцы из Страсбурга! Лили Марлен! да еще как! под пианино, во весь голос! и опять пипи! bier! колени! здоровенные откормленные ряхи!.. ля! ля! соль диез! а тут еще эта миссия Приблудон, солидные директора и машинистки, шастают от одной двери к другой, хватая на ходу хлеб и сосиски! милые шалости! а еще в пенсне! я чувствовал, что добром все это не кончится!.. бабульки на рельсах по–прежнему делали вид, что ничего не слышат… дело принимало серьезный оборот, и чтобы я там ни говорил, но заварил эту кашу я! ведь это я обратился к С. А.! а этого–то как раз и не нужно было делать! и вот результат: свалка и бардак! потасовка! кто кого?.. С. А.? приблудшие? военные? пощечины, тумаки! а как же пианино?.. полевые кухни? дисциплина?.. теперь я не сомневался, без крови здесь не обойдется!.. это уж точно!.. ладно, Марлен Марленой!.. а мне нужно было доставить Хильду домой!.. меня беспокоил ее отец!.. а вдруг его дочь сочтет, что с ней тут плохо обошлись, тогда меня ждет небольшой нагоняй!.. не понимаю, как я мог так вляпаться?.. ведь ни Бринон, ни Петэн ничего мне не поручали!.. Бюкар, Сабиани и остальные тоже!.. это у меня, наверное, на роже написано, что я такой ответственный, я сам везде лезу! набиваюсь на неприятности!.. а все и рады, что нашелся один идиот, который за всех надрывается и готов выполнять самую грязную работу! просто замечательно, им самим и делать ничего не нужно!.. можно вас попросить об одном одолжении, Фердинанд! нет, этот Раумниц фон Оберфюрер действительно был из тех бошей, с которыми нужно держать ухо востро! впредь нужно быть с ним повнимательней! я ведь натыкаюсь на него по два, три раза в день…
В конце концов, буфет и платформы С. А. все–таки очищают! под Марлен и другие песни!.. пианино молчит… слушающие… солдатня и бабульки, раз уж их выгнали, берутся за руки!.. и привет! гуськом — в город! вместе с местными домохозяйками! самыми любопытными, притащившимися поглазеть на драку!.. рука в руке!..я тоже вздохнул с облегчением: слава Богу, все обошлось! Хильду и ее подружек я нашел!.. в общем, С. А. неплохо бы справились со своей работой, если бы ни досадный случай! тут вдруг: паф! я сразу понял: стреляют! достукались!.. двенадцать человек из С. А. решили отделить женщин от мужчин!.. помешать их дружному шествию! вы представляете! они оттесняли мужчин к вокзалу, а женщин — к городу!.. роковое стечение обстоятельств! бам!.. бум!.. котелки — в сторону! ну, думаю: на сей раз Фердинанд, ты влип основательно!.. я наблюдал за происходящим со стороны!.. еще два выстрела!.. и все стихло! кто же это стрелял?.. о, это совсем недалеко! все видно… один фриц лежит на земле!.. я — туда!.. а там уже вокруг толпится народ… стрелял один из С. А…. у него с убитым были свои счеты!.. пуля пробила дырку в спине, из которой струйкой льется кровь… рана пульсирует… кровь льется еще и изо рта… фриц с вокзала, с бронепоезда… в хаки, как и все, правда теперь его хаки стало совсем красным… кровь хлещет прямо на шоссе… он и глазом моргнуть не успел!.. выстрел в спину!.. я подошел, нащупал его пульс, прислушался… никаких признаков жизни!.. все ясно! тут мне делать нечего… а вокруг уже шумят! переговариваются!.. и все громче и громче! С. А. подвергается всеобщему осуждению! мол, это скоты, а не люди! и сколько еще можно их терпеть! этих душегубов, которые в тыщу раз хуже сенегальцев из Страсбурга! да сенегальцы и сынки из Веркора[330] просто ангелы в сравнении с этими убийцами! только от них и можно ждать избавления!.. о, они–то это хорошо знают! они столько раз имели дело с маки! вполне могут сравнить! да здравствуют сынки! начинает скандировать толпа! да здравствуют русские! я вижу, что местные, беременные и солдатня совсем ополоумели и в любой момент могут наброситься на С. А.! те опять начнут стрелять!.. о, на сей раз одним трупом не обойдется! будет настоящая мясорубка!.. и тут, я сам лично могу засвидетельствовать этот исторический факт, положение спас Лаваль! если бы не его вмешательство, там такое бы началось, что даже страшно себе представить!.. к счастью, он как раз тогда проходил мимо!.. вместе со своей женой!.. он никогда не выходил на прогулку в одно время с Петэном!.. как и тот, он шел к Дунаю, но по другому берегу… в этот раз он повернул к вокзалу… к счастью для нас! так как если бы не Лаваль, здесь бы была гора трупов!.. я его сразу же заметил… когда он подошел… он тоже меня увидел и рукой мне показывает, что уже все понял…
— Плохо дело, доктор?
— О да, господин Премьер…
Он знал, что такое смерть, в него ведь тоже однажды стреляли в Версале,[331] и не просто, чтобы попугать, а покушались всерьез, с рацией… та пуля еще долго давала о себе знать… это был смелый человек… он терпеть не мог насилия, причем не только по отношению к себе, он, как и я, испытывал непреодолимое отвращение к любому насилию вообще… я его всячески поносил, называл евреем, и он знал об этом, я ведь повсюду трезвонил о том, что он жид, так что отношения у нас были весьма натянутые, поэтому теперь я могу говорить о нем вполне объективно… Лаваль по натуре своей был очень кроток… добряк!.. патриот! пацифист!.. везде и всюду я вижу одних садистов… но к нему это не относится! нет!.. он был другим!.. бывало я заходил к нему, на его этаж, и мы дни напролет очень мило беседовали с ним о Рузвельте, Черчилле или Интеллидженс Сервис… Лаваль всей душой желал, чтобы на земле установился долгий и прочный мир, он ведь Гитлера совсем не любил… кстати и тогда, к лежащему на спине фрицу, он явился, чтобы всех успокоить и помирить!.. я ему сразу сказал…
«Господин Премьер, последняя надежда на вас! если С. А. сейчас не остановить! они тут всех перебьют!»
И это действительно было так!.. все двенадцать ощерились!.. маузеры — на нас! Лаваль хочет во всем убедиться сам, не обращая внимания на наведенные на него дула С. А., он подходит к мертвому, и, сняв шляпу, почтительно склоняет перед ним голову… остальные вокруг делают то же самое… вслед за ним… вся собравшаяся вокруг шелупонь… женщины крестятся, С. А. по–прежнему не спускают с нас глаз.
— Он мертв, доктор?
— Да, господин премьер!
Потом он обращается к толпе:
— Послушайте! расходитесь по домам! все! идите за доктором!
Теперь он поворачивается ко мне:
— А вы, доктор, вы сейчас возвращаетесь в Ловен?..
— Да, господин премьер!.. а дамы в свои дортуары в Сельскохозяйственном Училище!..
— Вы их проводите?
— Да! непременно! господин премьер!.. а эту юную девушку по имени Хильда к ее отцу!..
— Ну и кто же ее отец?
— Комендант фон Раумниц…
— Фон Раумниц… ну хорошо! хорошо!..
Присутствие Лаваля и его жены, которые к тому же держались нак просто и естественно, со всеми безо всякого высокомерия беседовали, сразу же как–то успокоило толпу!.. на убийц больше даже никто не смотрел!.. на покойника тоже! все взгляды были устремлены на Лаваля и его жену… удобный случай… чтобы задать ему кое–какие вопросы!.. скоро ли все это закончится?.. а немцы победят? или проиграют?.. он–то наверняка знает!.. еще бы! он должен знать все!.. но он даже рта не успевал открыть, чтобы им ответить!.. они отвечали за него! сами! точнее, до него!.. вокруг Лаваля собрался настоящий Форум… или даже скорее Биржа… вокруг Лаваля и его жены!.. кто кого переорет! каждый гнул свое! что он не понял того! этого! должен он был так поступить! или не должен! Лаваль тоже был упрям! не любил уступать!.. Палата! Форум! один черт!.. он всегда перед избирателями держался уверенно!.. а я видел, и это меня вполне устраивало, что все эти ораторы, малолетние мамаши, Лаваль и его жена потихоньку поднимались в Ловен!.. к поездам и в буфет никто возвращаться не собирался!.. все двигались в одном направлении!.. однако Лаваля начинали все больше и больше донимать вопросами, на лацканах его пиджака повисло сразу несколько человек!.. они требовали, чтобы он признал свою ошибку! покаялся в своих заблуждениях!.. это, пожалуй, было уже слишком!.. но Лаваль недаром был адвокатом! и Главой Правительства… он мог, когда надо, настоять на своем! но он умел и лавировать, соизмерять свои силы с обстановкой, что особенно было важно теперь, когда десять человек со всех сторон вцепились в его рукава и тащили за собой! он это видел!.. и прекрасно понимал! что здесь он не в Обервилье[332] или на Трибуне!
Что до меня, то я радовался, глядя на то, как все поднимаются в город, остальное меня не касалось.
Он, Лаваль, всегда считал себя выдающимся адвокатом, но здесь он обнаружил не одну!.. а сразу сто малолетних матерей! домохозяек, блядей, беженок из Страсбурга… Лозера… и Де—Севра… которые разбирались во всем гораздо глубже его!.. ему нужно было еще очень многому у них поучиться!.. да, пожалуй, в Парламенте они забрали бы у него большую часть его голосов! я сам видел, уверяю вас, как Лаваль поднимался от вокзала, осыпаемый градом советов, и отвечая на все вопросы: «Да… да… да…» и так от вокзала до Ловена… потоки слов!.. пылки