ы окончиться должен.
Гитару где-то достал Сократ Премудрый и стал ею зарабатывать себе деньгу: миннезингера[30] из себя представлять. Накроет седую голову свою треуголкой, привяжет к гитаре мочало, наденет ее через плечо и идет по гостиному двору. Рядовичи рады: потеха будет!
Жил был у бабушки серенький козлик!.. —
подплясывая да строя разные рожи, визгливо-старческим голосом, с присвистом закалывает Сократ. Молодцы потешаются: кто грош кинет, кто и пятак.
В сивиллу[31] также превращался Сократ Премудрый. Кто-то подарил ему Соломона с гадательными кругами: «хочешь познать таинства судьбы своей, сказано в предисловии, брось на круг сей ячейное зерно». С этим Соломоном Сократ совершал странствия свои месяца два, до тех пор, пока гаданье не утратило прелесть новизны, а с тем вместе и не иссяк источник довольно значительных доходов.
Вообще в выборе средств к жизни Сократ Премудрый был весьма изобретателен. Голь на выдумки хитра, а особенно голь благородная, из службы выгнанная. Здоровых рук у ней нет, способности к другому, помимо чернильного, труду тоже, потому мозговая система ее жилится, да и родит миннезингера какого-нибудь, сивиллу…
Пил Сократ Премудрый не часто, что крайне удивительно, потому что люди его профессии (по крайней мере, насколько я их знаю) на том стоят, чтоб где-нибудь хоть шкалик какой паршивый Христом Богом вымолить и по капельке в свое изнеможенное тело пропустить. И странное дело! Люди эти дня по два часто голодают, а уж выпить они найдут себе и к вечеру или у кабака свалятся, или благодетельная рука городового подберет их в полицейскую сибирку и сбросит под нары. Сократ Премудрый обыкновенно не искал назойливо выпивки, не употреблял на то всей силы своей воли, но когда у него «загоралось», тогда, несмотря на препятствия, он уже удовлетворял своему непреодолимому желанию; средства для того разделялись у Сократа на ординарные и экстраординарные; первые состояли в простом попрошаничестве, вторые в нахрапе: зайдет Премудрый в кабак, выследит, как коршун, добычу, что двое пьяных слишком разлюбезничались между собою, а пред ними полные стаканы стоят, ну, без дальнейших разговоров заполучит Сократ те стаканы в свое владение, и подпившие собственники их глазом еще моргнуть не успеют, как живительная влага уже переходила в сократовскую утробу.
Ух, как били в иной раз за эту штуку старика, воровски выпившего чужое вино!.. Не приведи Господи! По лицу все больше…
Но и старик, если было над кем, тоже тешился, да еще как тешился-то! Жена у Сократа была женщина молодая и почти что красавица (удивительно, как пошла она за старого, выгнанного из службы чиновника, шутовством промышлявшего свой хлеб), так своим «тешеньем» он ее сначала в чахотку, а потом в гроб загнал.
Помню, я был раз в одной из полицейских частей (до поступления еще в следователи); к частному приставу прибежал дежурный солдат и объявил, что недалеко от части труп найден: вместе с приставом и я отправился на указанное место. Полиция находилась в глуши, на самом конце города, около нее речка протекала, а дальше шел пустырь, заканчивающийся мазанками, в которых жалась городская нищета. Был час двенадцатый светлой, весенней ночи; на лугу, вся облитая месячным светом, лежала полуобнаженная, с растрепанными волосами женщина, около нее валялись клочья платья, шали…. Мы сначала думали, что лежащая женщина мертвая: дыханья ее совсем не слыхать; позванному доктору удалось ее привести в чувство.
Полумертвая женщина была жена Сократа Премудрого.
Дело было так. Жена Сократа Премудрого не жила в последнее время с мужем, заподозренная им в неверности, она переносила страшные мученья, невтерпеж стало бедной, она и ушла к матери. Сократ сначала преследовал жену самыми возмутительно-гнусными прошениями и кляузами, потом, не удовлетворившись этим, стал искать встречи с ней, чего и достигнул… О характере встречи судите по последствиям.
Избив до полусмерти жену, Сократ куда-то скрылся и не являлся в город недели три. Впрочем, было ли зачем скрываться?
Через год после этого происшествия жена Сократа умерла. Тяжело достался бедной женщине последний год ее жизни, тяжелей даже, чем предшествовавшие. Сократ же и в гробу не оставлял ее, он и мертвую костил, насколько сил хватало у злого, старческого языка. Погибшая молодая жизнь закончилась оскверненным гробом…
Сократ Сперанский был повит и вскормлен чернилами, потому страсть у него была – писать. Писал Сократ много, до того много, что присутственным местам воспрещено было наконец принимать от него прошения; глубочайшие карманы его были набиты, до невозможности больше набиваться, всевозможными проявлениями деятельности его плодовитого пера. Впрочем, посторонние мало обращались к нему. Причина тому была не недостаток приказной опытности у Сократа, он ею мог похвалиться перед другими, законник тоже был немалый, но шутовство ему мешало. Народ, затянутый в суды и расправы и не имеющий каштана из своего брата, ищет в ходаках солидности, своего рода шику: ходока можно напоить до отвалу, ходок может в грязь свалиться, ходоку можно рыло расквасить, и сам он с удобством может совершить ту же операцию над другими, но все это не должно мешать его приказно-забулдыжному величию. Ходоку следует иметь сноровку, как поджечь, статейку подпустить, наврать, похвастаться… Сократ не обладал этой сноровкой, потому и не считался в числе тех грязных, небритых, провонявших запахом кабака и других пакостей дельцов, которым в каждой Дерябе первый стакан и почет, до получения здоровенной подзатрещины от руки подпившего и выведенного из терпения приказными закорючками клиента.
Я говорю: от Сократа Премудрого воспрещено было принимать прошения; они возвращались «с надписью», что его, конечно, как артиста, до страсти любившего свое искусство, печалило немало; раз он ко мне пришел.
– С просьбой я к вам.
Я просил его объяснить, в чем дело.
– Не знаете ли вы, как писать к английской королеве?
Меня, конечно, немало удивил подобный вопрос.
– То есть это как писать к английской королеве?
– Да вот адреса я к ней не знаю, а без адреса письмо не дойдет.
– Зачем же вам ее адрес?
– Прошение ей хочу написать, жаловаться на всех. Чтобы она хоть вошла в мое положение; здесь от меня и прошений не принимают.
Я написал Сократу: ее величеству королеве Великобританской Виктории, в Вестминстер.
Как следователь, я вскоре после поступления моего на эту должность познакомился с Сократом Сперанским. Наши официальные столкновения возникли вследствие одного из тех, многочисленных на Руси, дел, которые в состоянии каждого хладнокровного человека вывести порой из терпения: это дела между ближайшими родственниками. Возникновение подобного рода дел обусловливается, с одной стороны, безобразием семейных отношений, с другой – неопределительностью кодекса. Несмотря на поразительную многообъемность, в нашем гражданском законодательстве нет ничего точного, определенного. Это поистине меч обоюдоострый.
Сократ Премудрый в последнее время жил вместе с своей тещей, с матерью той несчастной женщины, которую он тиранил всю жизнь, причиной ранней смерти которой был он. Вам странным покажутся подобного рода сожительства, подобная забывчивость? Вы захотите, зная ее общность не для одних только Сократов Премудрых, объяснить ее чем-нибудь, пожалуй, еще добродетельными свойствами русской натуры. Не трудитесь: все объяснения будут ошибочны, потому что причин этих, до крайности наивных отношений, кажется, вовсе и не существует (вопреки известной аксиоме), а они приходят так, черт знает откуда, с ветру. Давлю, деспотствую, а завтра, не знаю с какой стати, Тита Милосердного из себя являю; сегодня горло готовы перекусать друг другу, а завтра в любви объясняются, чтоб в скором времени опять приняться за совершение операции перекусывания; сегодня дочь забью до смерти, а назавтра с родителями в сожительстве буду состоять… Все это явления однородные, неудобообъяснимые и во всяком случае из добродетелей не вытекающие.
Теща Сократа Премудрого была роду благородного: вдова коллежского асессора, и имела три слабости: первая – быть пьяницей, вторая – быть сплетницей, а третья – быть такой вздорнейшей бабой, какую трудно отыскать даже между представительницами нашего прекрасного пола, как известно, во всех рангах вздорными бабами весьма изобилующего. Какова должна быть жизнь под кровлей, вмещавшей двух подобных индивидуумов, как Сократ Премудрый и госпожа Фомина (теща Сократа), вы можете представить себе: это был какой-то вертеп ежедневной брани, гама и тому подобных действий. В вертеп этот попали, к несчастью, малолетние дети Сократа Премудрого и своим присутствием в нем дали возможность подняться большему еще количеству грязи и мерзостей.
Какому-то доброму человеку пришла в голову счастливая мысль спасти детей Сперанского от голодной смерти и выхлопотать в пользу их впредь до совершеннолетия ежемесячное пособие – шесть рублей серебром (маловато расщедрились, ну да все лучше). Начальство, зная крайне беспокойный нрав Сперанского, обойдя его, избрало опекуншей детей Фомину (справки, значит, добросовестно наводятся, о малолетних заботятся), которой и передало израсходование шестирублевого пособия.
…И пошли из-за этих денег пуще прежнего ссоры, драки; между Сократом и его тещей решался важный вопрос: кто вправе проживать детские деньги? Учись, молодое, подрастающее поколение!
Семейный кавардак достиг своего апогея в то время, как я поступил в следователи: пили и дрались обе стороны каждый день. В одно прекрасное утро госпожа Фомина пересилила Сократа и вытолкала его в шею из своей мазанки. Премудрый был не из тех людей, чтобы оставить без дальнейших последствий подобный афронт; он восхотел отомстить теще и средства к тому нашел в обыкновенном орудии каждого приказного: в пере. Дня через три после изгнания в полицию было подано заявление, где Сократ, описывая всю ядовитость своей тещи, обвинял ее в похищении у него многочисленных вещей и требовал наистрожайшего обыска: «дабы сим обыском правосудие могло уличить преступную грабительницу одинокого и постоянно в болезнях пребывающего старца и, казнив ее, венком увенчать гонимую и терзаемую добродетель».