После магазинчика они еще долго шатались по городу, ломились в какие-то двери, подожгли помойку, едва спаслись от стаи бродячих собак, разбили несколько подвернувшихся под руку носов и окон и зачем-то полезли купаться в фонтан, называвшийся «У трех муксунов». Солировал в этом заплыве Молот, страстно обнимавший изваяния ни в чем не повинных рыб и кричавший что есть мочи:
– Братья! О, мои братья!..
Николаша же, обратив свой взгляд строго на юго-запад, туда, где за тысячи километров заседал, по его мнению, политсовет партии власти, орал:
– Кто эти люди, которые запрещают нам ковыряться в носу?!
Это была последняя фраза, которую зафиксировал Рыба-Молот, прежде чем разум его померк и наступила темнота.
Глава третья
в которой Рыба-Молот знакомится с Яном Гюйгенсом ван Линсхоттеном, узнает кое-что о ненецкой мифологии и особенностях местного общепита, мужественно противостоит любовным поползновениям со стороны Веры Рашидовны и, помимо своей воли, становится хозяином духов нгылека
…Это было самое диковинное пробуждение в жизни Рыбы-Молота.
Во время всех без исключения прошлых пробуждений он всегда знал, где и с кем находится. Утренний ландшафт соответствовал вечернему, то же можно было сказать о женщине рядом. Как правило, речь шла о собственной квартире, собственной кровати и собственной женщине Рыбы, а ночевать вне дома и на всю катушку использовать случайные связи он терпеть не мог. В обычных обстоятельствах на едва продравшего глаза Рыбу сразу же накидывалась толпа самых разнообразных, никак не связанных между собой мыслей:
• не пора ли менять долларовую заначку на заначку из английских фунтов, евро и юаней?
• не пора ли менять работу?
• не пора ли менять страну проживания?
• не пора ли менять рубашку или сегодня еще можно походить во вчерашней?
• не пора ли менять зубную щетку и пасту заодно?
• не пора ли совершить что-нибудь такое (этакое), что заставит жену посмотреть на него другими (восхищенными и изумленными) глазами?
В силу инертности и прикладного характера Рыбьего мышления большинство из этих вопросов не находили ответа, а решались только незначительные – насчет рубашки и зубной щетки с пастой. И то не сразу, а после длительного обдумывания в туалете, ванной и за кухонным столом.
В это утро все было по-другому
Хотя бы потому, что, проснувшись, Рыба-Молот не обнаружил у себя в голове ни одной мысли, даже самой ничтожной. Причинно-следственные связи, идентификация личности, воспоминания – все оказалось стертым, сорвавшимся с якоря и унесенным в открытый океан в неизвестном направлении.
Океан, – подумал Рыба, – океан – это такая штуковина, в которой плещется много воды. Вода в океане соленая… Я знаю, что такое «океан», что такое «вода» и что такое «соленый», – уже хорошо. Отбросив «воду» и «соленый», он сосредоточился на океане и спустя непродолжительное время увидел над волнами чайку.
Оп-паньки, да это же всемирно известный Дзэнатан… тьфу ты, холера!.. Джонатан Ливингстон! Привет тебе, привет!..
Я знаю, что такое «холера» и что такое «дзэн», не путать с «дзынь», а также с «дзынь-дзынь»! Ситуация проясняется.
Поглазев на океан еще немножко, Рыба заметил наконец живописную группу божьих тварей, резвящихся на волнах аккурат под чайкой Джонатан Ливингстон. Рептилии? Пресмыкающиеся? М-м… млекопитающие? Да нет же, это рыбы!
Ры-бы!
Рыб было ровно четыре штуки – три муксуна (привет вам, привет!) и еще одна, напоминающая акулу, со странной головой в виде кузнечного молота.
Так это же я! – обрадовался Рыба. – Точно я! Я и есть Рыба-Молот!
После самоидентификации дела пошли веселее: Рыба вспомнил, что зовут его Александр Евгеньевич Бархатов, что ему тридцать пять лет от роду, что его первой женой была Кошкина, а второй – Рахиль Исааковна, что армяне – древний библейский народ, что рафинированное подсолнечное масло не годится для салатов и лучше заправлять их оливковым; что живет он в Питере и только что покинул его и уехал…
Куда это он уехал?
В «муркину задницу», как говаривала Кошкина, или, по-простому, в город Салехард, где нет даже железнодорожной станции, зато есть много водки, кривоногие продавщицы, горящие помойки и шаманы, способные струей из своего пениса столкнуть с орбиты любую зазевавшуюся звезду.
Скудные мысли о Салехарде особой радости не принесли, и Рыба-Молот попытался задвинуть их в дальний угол, заслонить другими – об Изящной Птице.
Со вчерашнего дня Рыба-Молот влюблен, он влюбился еще до Салехарда, но уже после Питера… он влюбился в самолете, точно! С Изящной Птицей он летел одним рейсом, но она почему-то сказала, что направляется в Гонолулу. Гонолулу – это где? В Северном полушарии, в Южном? Или Гонолулу вообще не существует, как Атлантиды или Эльдорадо? Не существует для него – вот оно что!.. В те украшенные манго, лаймом и папайями небеса, где парит Изящная Птица, вход рыбам-молотам заказан!
Чем так рвать сердце – лучше думать о Салехарде.
В Салехарде Рыба-Молот скотски напился – впервые в жизни. И видимо, совершил кучу гнуснейших (таких и этаких) поступков. Количество водки, которое он влил в свой почти что дистиллированный организм, не поддается исчислению. После подобных возлияний должна дико болеть и раскалываться голова и перманентно возникать рвотные позывы. Так гласят все самые мудрые книги на земле, все своды правил, кодексы и руководства по эксплуатации.
Но голова у Рыбы-Молота не болела, а блевать и вовсе не тянуло. Он чувствовал себя прекрасно, вернее – не чувствовал никак. Все органы, большие и малые, маскировались, как могли, сидели тихо, не курили, не чихали, не покашливали – и поэтому определить их местоположение не представлялось возможным. Рыба попытался прощупать пульс (тот не прощупывался), приложил руку к груди – туда, где, по уверениям медиков, находится сердце (сердце тоже не стучало). В довершение ко всему, рука оказалась легкой, почти невесомой.
НЕУЖЕЛИ ПОМЕР?
Особой радости это открытие Рыбе-Молоту не принесло, но и огорчения тоже. К тому же оставался открытым вопрос, куда это он переместился, – если факт скоропостижной кончины действительно имел место. Рыба приподнялся на локте, пошире распялил глаза и огляделся.
Открывшееся перед ним пространство представляло собой расхожий вариант «детской», какой ее обычно изображают в заграничных фильмах средней паршивости. Обои персикового цвета, украшенные фигурками персонажей книги «Винни-Пух и все, все, все»; мягкие игрушки самых разных размеров – в отдалении и в непосредственной близости от Рыбы; гоночные машины и пластмассовое оружие, сваленные на полу; футбольные мячи, баскетбольные мячи и мячи для игры в регби; детские лыжи – беговые и горные, терриконы из деталей конструктора «Лего»; причудливые скелеты наполовину разобранных механизмов, стойкие оловянные солдатики… Но самым главным в «детской» была, безусловно, железная дорога.
Железная дорога вместе с сопутствующими ей приятными мелочами (мосты, фермы, будки обходчиков, переезды со шлагбаумами и без, автотранспорт, лесные массивы, фигурки людей) занимала весь центр комнаты.
Если, конечно, это была комната, а не что-нибудь другое. Чистилище, например.
Рыба-Молот не имел ни малейшего представления о том, как выглядит чистилище. И рай с адом заодно. У каждого по-разному, – полагал он, что русскому здорово – то немцу смерть, что немцу здорово – то французу кариес, что французу здорово – то испанцу лоботомия. Одному кажется раем именно то, что для другого ад кромешный, придет времечко – все и прояснится.
Но вожделенная ясность не наступала. Вместо нее нагрянули вчерашние волки и оборотни, закамуфлированные под охотников-самоедов в меховых парках. Не больше спички, почти бесплотные, они встали в круг на груди у Рыбы-Молота и принялись синхронно сучить ногами и махать руками. Вчерашнего страха перед малютками Рыба в себе не обнаружил, что еще больше склонило его к версии об аде-рае-чистилище.
– Пляшете? – спросил он у человечков. – Ну-ну
В то же самое мгновение где-то в середине головы гулко застучали барабаны, и эта музыка совсем не понравилась Рыбе.
– А что-нибудь другое можете сбацать? Помелодичнее… Танго, там, или краковяк?
Человечки остановились и грохот в Молотовской голове прекратился тоже.
– Ладно, пошутил я насчет танго. Отдыхайте. Не до вас.
Как ни удивительно, спокойно-пренебрежительный тон Рыбы подействовал на охотников, и они, взлетев и выстроившись в уже знакомый журавлиный клин, исчезли из поля зрения. И Рыба-Молот тотчас забыл о них, потому что заработала не только железная дорога, но и включился плазменный телевизор на стене.
По телевизору передавали криминальные новости города Салехарда, из чего Рыба сделал вывод, что с адом-раем-чистилищем придется повременить. И что он все еще находится на грешной земле. У Полярного круга, потому что если бы он находился в другом месте, то и новости были бы другие.
Не салехардские.
«8 августа гражданка Ханытпек Любовь Ивановна, 1966 года рождения, покинула свой чум в стойбище Верхнее Пэртя и ушла в тундру в неизвестном направлении. Была одета в плащ-болонью синего цвета, вязаную кофту розового цвета, красный байковый халат, красный берет из мохера и резиновые сапоги. Всем, кто знает о местоположении гражданки Ханытпек или видел ее после 8 августа, просьба позвонить по указанным телефонам», – скорбно сообщил диктор, и на экране высветился номер «02».
Исчезновение чумработницы Ханытпек оказалось главной, но не единственной новостью выпуска. Далее были детально освещены три пьяные драки, поножовщина в общежитии рыбоконсервного завода, кража магнитолы из салона автомобиля «Москвич‐2141», кража оленьей упряжи и потеря документов в маршрутке. Рыба-Молот ждал, что будут упомянуты его собственные полууголовные деяния, – ничего подобного!..
Потеряв интерес к телевизору, он сосредоточился на созерцании железной дороги. Маленькие тепловозы тащили маленькие вагоны, маленькие семафоры переключались с красного на зеленый и наоборот, маленькие шлагбаумы исправно поднимались и опускались. Картинка была до того ладной, веселой и идиллической, что Рыбе в какой-то момент захотелось уменьшиться до размеров малюток-охотников, оседлать тепловоз и мчаться по кругу, приветствуя всех радостным гудком.