– Уважаю, – только и смог сказать Рыба, по жизни не отличавшийся особой настойчивостью в достижении целей.
Еще большее уважение у Рыбы вызвала толстенная книга в руках Яна Гюйгенса. Распухшая от дикого количества закладок, она называлась еще более дико: «Когнитивные модели функционирования естественных и искусственных систем».
– Любитель чтения? – хмыкнул Рыба, придавленный непонятным словечком «когнитивные».
– Вроде того, – отозвался Ян Гюйгенс.
– Думаю, в твоей будущей работе это тебе не пригодится.
– Кто знает… – с прущим из всех щелей достоинством ответил Ян Гюйгенс.
– А я вот тоже люблю книжки полистать на досуге. – Рыбе, неизвестно почему, захотелось понравиться потомку голландского исследователя Ямала. – «Чайка по имени Джонатан Ливингстон» – моя любимая. Читал?
– Читал, конечно. Это Ричард Бах. Только я, в отличие от автора, не увлекаюсь дзэн-буддизмом. Предпочитаю изучать другие религии и верования.
– Какие, например?
– Всякие.
– А местные?
– Местные – прежде всего. Я ведь потомственный этнограф, историограф и собиратель земель…
– А что ж на кухню решил устроиться?
– Временные материальные затруднения, – коротко ответил Ян Гюйгенс.
В свете последних событий, имеющих ярко выраженный мистический оттенок, молодого ван Линсхоттена можно было считать подарком небес. И Рыба решил воспользоваться презентом, не сходя с места.
– Не боись, обижен не будешь, паренек, – покровительственно сказал он Яну Гюйгенсу. – Материальное положение мы поправим. Но и ты… должен кое-что мне объяснить. Ввести в курс дела относительно кое-чего.
– Чего?
– Нгылека, – выпалил Рыба-Молот.
Произнесенное вслух, слово покатилось по кухне, как шар по дорожке в кегельбане. И спустя мгновение достигло группы ненцев, кучкующихся у новенькой, блестящей хромом плиты на десять конфорок. Если бы ненцы были кеглями, то все до единого попадали бы на пол, и бросок Рыбы-Молота можно было считать сверхудачным. Но ненцы кеглями не были и потому ограничились выпучиванием глаз, размахиванием рук и короткими вскриками, в которых читался животный ужас. А Мария Петровна, как наиболее слабое ненецкое звено, даже попыталась хлопнуться в обморок. И хлопнулась бы, если бы ее не поддержали остальные.
В отличие от слабонервных нацменьшинств, Ян Гюйгенс сохранил спокойствие и лишь слегка дернул подбородком.
– Я бы не советовал вам произносить вслух то самое слово. Во всяком случае, не в присутствии этих людей, – шепнул он Рыбе.
– Почему?
– Давайте-ка выйдем. Покурим… И я все вам объясню.
Оставив ненцев переживать услышанное, Рыба с Яном Гюйгенсом вышли в зал и устроились на ящиках с мебелью.
– Ну? – Голос заинтригованного до последней возможности Рыбы дрожал от нетерпения. – Так что такое «нгылека»?
– Злые духи, если верить ненецкой мифологии. Они завладевают душой человека и насылают болезни. И часто – смерть. Обычно их представляют в образе волков и оборотней. Либо жутко неприятных волосатиков – их еще называют нгаятары… А если взять шире – в образе врагов, которых у любого человека предостаточно… Вот у вас есть враги?
До сих пор врагов у Рыбы-Молота не было. Разве что недоброжелатели из числа претендентов на место повара, если предпочтение оказывалось Рыбе. Вообще, Молотовские мягкость, простодушие и крайне позитивная (граничащая со слабоумием) жизненная философия заранее выбивали из рук потенциальных врагов все карты. Все виды оружия – от нейтронной бомбы до перочинного ножа. С некоторой натяжкой можно считать врагами пару-тройку армейских сослуживцев, отравивших первый год службы. Да еще белый испанский лук, от которого Рыба рыдмя рыдал всякий раз, когда приходилось его чистить, резать крупными кольцами и мелко шинковать. В разряд недоброжелателей попадали также Палкина с Чумаченкой (и то не факт), вчерашняя змея-бортпроводница (факт фактический) и… возможно – Изящная Птица. Ведь она сказала ему прямым текстом: «Ненавижу, когда такие типы, как вы…» Вряд ли это относилось к Рыбе напрямую – и все равно обидно!..
– С врагами не густо, – с каким-то даже сожалением произнес Рыба. – А волков и оборотней я видел.
– В кино?
– Почему в кино? То есть в кино, конечно, тоже… Я видел их вчера ночью.
– И что они делали в вашей компании?
Пугали до смерти своим видом. Отплясывали что-то ритуальное. А потом сбили с толку добрую хозяйку, хотя их никто об этом не просил. Вот что делали проклятые мелкотравчатые духи. Впрочем, не такие уж мелкотравчатые, учитывая тот ущерб, который они могут нанести.
Молодой Ян Гюйгенс выглядел человеком разумным, твердо стоящим на земле и лишенным всяческих предрассудков, как и положено тому, кто читает «Когнитивные модели функционирования естественных и искусственных систем». В противном случае он читал бы что-нибудь другое: «Как вести себя, если инопланетяне застали вас в местах общего пользования» или, там, «Как оборудовать алхимическую лабораторию в условиях мегаполиса». Вдруг он не поверит в то, о чем собирается рассказать Рыба-Молот, и поднимет его на смех?
– А ты сам-то веришь в духов? – осторожно спросил Рыба.
– Трудно сказать. Скорее нет, чем да. Я – исследователь, а исследователи опираются только на факты. Фактов присутствия духов мною лично зафиксировано не было…
– А мною было.
– Вот как?
– Я их видел. Своими глазами. Прямо как тебя, – придвинувшись к Яну Гюйгенсу зашептал Рыба. – Я тебе больше скажу. Они даже попытались в меня войти… Что бы это значило?
– Для придерживающегося традиционных верований ненца – однозначно дурную весть. Но вы ведь не ненец…
– Нет.
– Так что все обойдется. – Губы Яна Гюйгенса сами собой сложились в ироническую улыбку. – Вряд ли им есть до вас дело. Да и с чего бы они могли вам явиться?
– Ни с чего, просто под раздачу попал… Без вины виноватым оказался! Вчерашний вечер пришлось провести с мужем хозяйки. И он упомянул этих самых духов. И еще некоего Нга. Или некую Нга. Или некое, уж не знаю, что это «Нга» означает.
– Нга – местный хозяин преисподней. Дьявол по-нашему. Люцифер. Иблис. Сатана. Как вам будет угодно.
Никак.
Никак не будет угодно. От сказанного Яном Гюйгенсом Рыбу заштормило. Внедрение в организм сатаны и его приспешников – вещь куда более серьезная, чем аппендицит, конъюнктивит, опущение почек и рези в желудке. А именно рези и боли разного характера чувствовал сейчас Рыба; солировала, как и в прошлый раз, барабанная дробь в висках. К тому же не ко времени вспомнились все просмотренные с Рахилью Исааковной «Экзорцисты»: от первого (с бесхитростными комбинированными съемками) до последнего (с леденящими душу компьютерными эффектами). Фильмы про экзорцизм на первый взгляд заканчивались вполне благополучно. Но хитрые продюсеры всегда оставляли для дьявола лазейку, чтобы продолжить сериальную колбасу и срубить побольше бабла. А в жизни… В жизни случаются истории похлеще, чем в кино!..
– Может, Николаша на меня напустил эту пакость? – высказал предположение Рыба. – Больше некому.
– Не думаю.
– Ты-то его знаешь?
– Имел несчастье столкнуться пару раз.
– Здесь все говорят, что он шаман.
– Все? Кто именно?
Источники информации Рыбы выглядели весьма сомнительно, если принять во внимание строго научный подход к проблеме потомственного этнографа и историографа: какой-то там меченый грузчик, какая-то там недоделанная продавщица из ларька. Показаниями этих vip-персон ван Линсхоттена не прошибешь!
– Знающие люди, – отделался сущей абстракцией Рыба-Молот. – Мне сказали об этом знающие люди.
– Местные бухарики?
– Зачем же так… Вполне уважаемые члены общества.
– И что же это за общество? Чистых тарелок? – Ян Гюйгенс откровенно издевался над Рыбой.
– Общество в самом широком смысле… Социум, одним словом.
– Бредни. Кликушество чистой воды.
Рыба страстно хотел поверить своему новому знакомому. Но не мог.
– То есть ты утверждаешь, что он не шаман? У него и бубен есть…
– И у меня есть. Висит на стене в качестве артефакта… Это ни о чем не говорит.
– А духи… эти самые нгылека… я видел, как они у Николаши из глаз посыпались.
– Из глаз? – позволил себе усомниться Ян Гюйгенс. – Ненцы считают, что духи заползают в рот, когда человек спит. Так что глаза здесь ни при чем. И вообще… Николаша – порченый.
– Что значит «порченый»?
– То и значит. Неправильный ненец. Из тех, что пытаются дернуть Нга за пипиську и посмотреть, что получится. Рано покинул стойбище, воспитывался в каком-то интернате, где особого почтения к корням не проявляли… Исчезал на несколько лет. Потом снова появился. Уже со своей нынешней женой. Подробностей я не знаю. И думаю, никто не знает. Лучше, конечно, держаться от него подальше, если есть такая возможность.
– Потому что он шаман? – опять завел волынку Рыба-Молот.
– Потому что он – дерьмовый человек.
Дерьмовый, да! Это тебе не отроки, таких не берут в космонавты, а в депутаты Городской думы, выходит, берут?
– Да пес с ним, с Николашей… Меня больше духи волнуют. Эти самые нгылека. Кажется, они имеют на меня виды.
– В каком смысле? – Ян Гюйгенс озадаченно почесал переносицу.
– Вертятся вокруг меня. Создают атмосферу неловкости…
– По отношению к кому?
– Да хоть к кому. К хозяйке, например. Не знаю даже, как объяснить…
– Объясните как-нибудь.
До сих пор Ян Гюйгенс беседовал с Рыбой в довольно снисходительном тоне, но теперь почему-то напрягся. Снова стал чесать переносицу и дергать подбородком, как будто одно упоминание о Вере Рашидовне доставляло ему неприятные ощущения. Или это были не неприятные ощущения, а совсем наоборот?
– Она ведь красивая женщина. – Рыба-Молот начал издалека.
– Очень.
– Прямо-таки роскошная.
– Мечта поэта, – вздохнув, подтвердил Ян Гюйгенс.
– Состоятельная. Была замужем за иностранцами. И как после всех этих… наверняка благородных людей можно было клюнуть на карлика?