Ну дает, змеюка! Стриптиз для меня решила устроить, не иначе, – внутренне содрогнулся Рыба-Молот, – не-не-не, ребятушки, на сегодня достаточно, закрываем лавочку!
Лавочка закрылась мгновенно: змеюка с той же непосредственностью, с которой раздевалась, оделась, одернула жакет и поправила шейный платок. И ушла к себе за загородку, оставив Рыбу в сомнениях – правильно ли он поступил, прервав стриптиз на самом интересном месте и не увидев, что находится у гестаповки под одеждой. Обычная человеческая кожа или чешуя, которая однажды пригрезилась ему, или вообще – портупея, эсесовский кортик и чулочный пояс со свастикой.
Набор высоты и первые полчаса полета прошли без происшествий, если не считать крошечного инцидента, спровоцированного Рыбой. Потягивая коньяк, который оперативно притаранила змея, Рыба-Молот раздумывал о границах могущества злых духов нгылека. Взять, к примеру, этот самолет: вдруг у него откажут приборы? вдруг он попадет в эпицентр грозового фронта без всякой надежды на спасение? Участь пассажиров и экипажа ясна, но что будет с Рыбой, которого нгылека так рьяно патронируют? Останется ли он жив благодаря потустороннему заступничеству и если останется – то каким образом? Духи нарастят ему крылья, как у чайки Джонатан Ливингстон? выступят в качестве парашюта? в качестве катапульты? в качестве облачка, на котором Рыба опустится на землю, держа в одной руке мирровую ветвь, а в другой – оливковую?..
Не успел он додумать про ветви, как самолет затрясло.
– А? Чего?! – Рыба затрясся вместе с самолетом и стал как сумасшедший жать на кнопку вызова бортпроводницы.
Но и без кнопки змея подползла к нему через секунду и шепнула, сладострастно дыша:
– Не волнуйтесь, это всего лишь легкая турбулентность. Сейчас все закончится.
– Мы тоже… закончимся?
– Ну что вы! Обычная штатная ситуация. Еще коньяку? Могу предложить вам плед…
Так и не поняв, зачем при турбулентности нужен плед, Рыба сосредоточился на обуреваемых жаждой экспериментаторства духах:
Не-не-не, ребятушки, возвращайте все взад, трупы на совести мне ни к чему, она у меня тварь нежная и больше полутора килограммов в рывке не поднимает.
Не то чтобы турбулентность разом кончилась, но уши у Рыбы закладывать перестало и в них снова зазвучала музыка – на этот раз не зажигательная, а проникновенно-лирическая. Рыба моментально признал в ней заглавную тему к фильму «Эммануэль», и у него в животе заурчало от нехорошего предчувствия.
Предчувствие переросло в уверенность, когда в салоне погас свет и появилась гестаповка с пледом. Блуза на ней была расстегнута едва ли не до пупа, грудь в лифчике телесного цвета колыхалась, как тесто в квашне, а из ноздрей валил пар.
Натурально – как у лошади, стоящей на морозе!
С перепугу Рыба крепко зажмурил глаза, притворился спящим и даже громко всхрапнул пару раз – для достоверности. Но это не остановило эсэсовскую кобру, и заглавная тема к «Эммануэль» не прекратилась – наоборот, стала ярче. И в ее звучание органично вплелись недвусмысленные вздохи, синтезированные на компьютере.
Рыба снова всхрапнул – теперь уже на пределе своей обычной частоты в двадцать килогерц, выдал носом целую руладу и осторожно приоткрыл один глаз: гестаповка как раз накрывала его пледом. Размер пледа удивил Рыбу (два на два метра, никак не меньше!) – слишком большой для одного пассажира, пусть и летящего бизнес-классом. Впрочем, змея-бортпроводница и не думала оставлять Рыбу в одиночестве. Он присела в кресло 3В по соседству с Рыбой, приблизила губы к его изуродованной мочке и что-то сказала низким голосом по-французски.
На этот раз включился не ненормативный Гоблин, а полиглот Володарский:
– Таиланд – лучшая страна для любви, – в своей обычной, слегка гнусавой манере перевел он.
В Таиланд Рыба собирался неоднократно – особенно, когда не был обременен браком. Но, по своему обыкновению, так и не собрался. А ведь говорят, что тайские проститутки – самые продвинутые в мире, и в любимом фильме Рыбьей юности «Эммануэль»…
Стоп!
Вот откуда взялись музыкальная тема, плед и французский язык! Чертовы нгылека добрались до юношеских воспоминаний Рыбы и самым паскудным образом извратили их, сочинили собственную малохудожественную постановку. При этом Рыбе-Молоту почему-то отводилась в ней роль самой Эммануэль, а змее… Рыба попытался вспомнить, кто же харил Эммануэль в самолете. Выходило, что трое – один из пассажиров, пилот и бисексуалка-стюардесса. Причем пилот – в туалетной кабинке, а под пледом – как раз пассажир средних лет. Но относительно молодая змея на пассажира средних лет никак не тянула, да и самолет был совсем другого класса – так что Рыба принял решение прекратить жалкую нгылековскую отсебятину.
– Вот что, гаврики, – послал он мессэдж духам. – Нужно обмозговать, как нам быть дальше. Договориться на берегу. А бабу с пледом – на фиг, на фиг, на фиг! В сад!..
Духи прислушались к пожеланиям Рыбы и мгновенно организовали сад в стюардовском предбаннике. Но какой-то странный – с преобладанием низкорослых субарктических кустарников, стланика и полярной ивы. Все это тундровое великолепие покоилось на мощном пласте ягеля с вкраплениями спеющей морошки.
Туда, к ягелю, и побрела змея-бортпроводница, волоча за собой плед. А Рыба-Молот вознес хвалу небесам, что заикнулся именно о саде, хотя в таких (и многих других случаях) обычно говорил: «В пропасть!»
– Значицца так, – провозгласил он. – Уж не знаю, на что вы заточены, но большая просьба в мои отношения с женщинами не вмешиваться. Я вам не карлик-депутат и уж как-нибудь сам с ними разберусь. Остальные инструкции получите позже. А сейчас затихните – Чапай думать будет.
Сказав это про себя, Рыба тут же усомнился – правильный ли тон он выбрал в общении со злыми духами. До сих пор выходило, что им подвластно все, управление другими людьми в том числе. Не исключено – что и природными явлениями того или иного масштаба. Вспомнить бы, что говорил о духах нгылека Ян Гюйгенс! Но ничего, кроме того, что они – порождение местной, ямало-ненецкой преисподней, не вспоминалось. Вот если бы они были духами ответственными и созидательными, несущими добро и свет в массы!..
Рыба-Молот стал судорожно соображать, где у него находится багаж ответственного и созидательного, а также доброго и светлого, накопленный за долгие тридцать пять лет жизни. И – о ужас! – доброго и светлого оказалось с гулькин нос! Стишок про «когда был Ленин маленький, с кудрявой головой», старые слова гимна про «союз нерушимый республик свободных» (конъюнктурные новые лезть в горло отказывались категорически), картина Иогансона «Рабфак идет!» и футбольная кричалка «Раз, два, три! «Зенитушка», дави!».
Вся остальная memory card была непоправимо засрана:
порножурналами и порнофильмами такого качества, что «Эммануэль», два ее сиквела («Эммануэль‐2: Антидевственница» и «Прощай, Эммануэль»), а также одноименный роман, положенный в основу экранизации, смотрелись на их фоне невинной сказкой на манер «Курочки Рябы»;
низкопробными голливудскими обсевками;
европейскими мудовыми киновыхлопами, которые намного хуже, чем голливудские обсевки;
приближенными к документальным программами о серийных убийцах, икорной мафии и коррупции в высших эшелонах власти;
похабными анекдотами о сексе, евреях, чукчах, Штирлице и армянском радио;
похабными историями про женщин всех мастей, возрастов и вероисповеданий;
похабными историями, случившимися с самим Рыбой, хотя они на самом деле не случались;
путевыми заметками о детской проституции в развивающихся странах;
городскими легендами о циничном беспределе, царящем на кухнях ресторанов (от самых затрапезных до самых элитных), в подсобках гипермаркетов и под рыночными прилавками. В кучу было свалено все: некачественные продукты, перебивка ценников, крысиные хвосты в супе-пюре и ногти в десертах.
Много, очень много всего непотребного было вбито в память Рыбы, и – если духи начнут копаться в этой навозной куче – добрее и лучше они не станут. Наоборот, укрепятся в своем зле и наворотят немало гнусностей.
Рыба-Молот совсем было отчаялся, как вдруг в его сознании блеснул лучик надежды. Есть, есть у него неубиенная карта! Сокровище, хранящееся в самом потаенном и чистом уголке его души. В башне из слоновой кости, больше напоминающей парашютную вышку. Вышка украшена флагами и гирляндами из цветов, снабжена радиопередатчиками, навигационными приборами, пропеллерами, обломками багров и многими другими предметами романтического и героического склада.
А сокровище это – не что иное, как любимейшая книга Рыбьего детства, –
«ДВА КАПИТАНА»!
Величайший роман воспитания всех времен и народов, где верность и предательство, трусость и героизм получают единственно верные оценки, где царит культ мужественных мужчин и прекрасных женщин, где герои демонстрируют свои лучшие человеческие качества, где добро торжествует над злом и все заканчивается так правильно, что правильнее и не придумаешь!
В отличие от совершенно не проясненной ситуации с дзэн-чайкой Джонатан Ливингстон, Рыба точно помнил, что читал «Двух капитанов» не меньше пяти раз. И даже хотел стать летчиком, как Саня Григорьев, и полярным исследователем, как капитан Татаринов, – с бородой, в унтах и в лисьей дохе. Но потом малодушно отвлекся на какие-то низменные интересы и похерил свою мечту.
Но это вовсе не означало, что мечта исчезла как таковая. Она просто ждала своего часа – и час пробил!
Рыба приосанился в своем кресле под номером 3А, расправил плечи, поиграл желваками и орлиным внутренним взором нашел в глубинах своей души парашютную вышку с «Двумя капитанами». Теперь оставалось только указать духам нгылека верный путь к вышке и пресечь заходы в непотребные места. Мысленно пробежавшись по гигантскому клозету memory card, Рыба запер все кабинки и навесил на них таблички: «Занято», «Occupied», «Профилактика», «Технический перерыв», «Закрыто на ремонт», «Не влезай – убьет!» со вполне достоверными черепом и костями. Кабинок оказалось намного больше, чем он предполагал, – тьма и тьма!