Прежде чем выйти из кабинета, Рыба (уже знакомый с самобытными нравами обитателей замка) спрятал конверт за брючным ремнем и прикрыл его рубашкой. Затем, подумав, переместил пакет в трусы и снова прикрыл рубашкой.
И толкнул дверь.
В коридоре было тихо и пустынно, но, пройдя метров десять в сторону анфилады, ведущей на кухню, Рыба-Молот нос к носу столкнулся со старшей горничной Анастасией. В правой руке Анастасии была зажата трехлитровая банка, а в левой – веник с совком.
– Привет, рыбонька моя, – елейным голосом сказала Рыбе Анастасия. – Куда путь держишь?
– На кухню, куда же еще…
– А я вот уборкой занимаюсь.
– И цветы, я смотрю, поливала? – Рыба кивнул на пустую банку.
– И цветы. Обязательно!
– Ну-ну…
Рыба с Анастасией совместно сделали еще несколько шагов в сторону кухни и налетели на вывернувшую из-за угла Нинель Константиновну
– О! – воскликнула нерастерявшаяся Нинель Константиновна. – На ловца и зверь бежит! А я к тебе, рыбонька!
– Да что ты!
– Вот, хотела медовухи у тебя выпросить. Ты, говорят, медовуху приготовил? У меня и стакан при себе…
Рыба и впрямь с самого утра готовил медовуху по старинному рецепту опричников Ивана Грозного – с тайным прицелом на хозяина. Хотя процентов на девяносто пять был уверен, что Панибратец к медовухе не притронется и придется сцеживать ее егерю Михею и всем остальным желающим. Но Михею – прежде всего. Михей последние несколько недель находился в состоянии легкой депрессии: из-за тех самых двухсот баксов, которые обещала ему Марь-Сергевна за молчание. Но когда история с церетелиевским Петром стала известна всем, Марь-Сергевна не только не добавила к зарплате Михея обещанные двести, но и урезала ее на четыреста.
Сидя на кухне у Рыбы-Молота, Михей клял хозяйку последними словами, матерился, угрожал бросить на хер охотничьи угодья и сантехнику и перейти в службу внешней разведки, где у него остались связи со времен Горбачева.
– Ну, пойдемте, девушки… Угощу!
Сказав это, Рыба стал прикидывать, кто из двух дамочек не выдержит и первой спросит о его визите в хозяйский кабинет. Не выдержала Нинель Константиновна, чьи нервы были расшатаны до последней возможности общением с младшими детьми Панибратца.
– А ты, рыбонька, вроде от хозяина идешь? – бросила пробный шар воспитательница.
– От него.
– Вызывал-то зачем?
– Текущие вопросы. Утверждение меню на Новый год и все такое…
– Когда еще тот Новый год, – разочарованно протянула Нинель Константиновна, а Анастасия добавила:
– Он вообще меню не занимается, хозяйка все решает, не к ночи будь помянута…
– Может, раньше так и было, а теперь вот решил заняться!
– А еще что? – продолжала допытываться Анастасия.
– Да ничего. Музыку слушали… «Депеш Мод».
– Лично мне Земфира не нравится, – снова не выдержала Нинель Константиновна. – Дерганая она какая-то. Надька Кадышева всяко лучше…
– Ты бы еще Бабкину вспомнила! – заржала Анастасия. – По мне так все эти певички ничуть не лучше нашей… Такие же суки!
– И кого же ты предлагаешь?
– Хакамаду! – Анастасия неожиданно проявила ультралиберальный подход к ситуации. – Баба с мозгами – раз, и не бедная – два. Деньги к деньгам, как говорится…
– Да ну! Хакамада тоже дерганая. И цены себе не сложит. Начнет по ток-шоу шастать, в бизнес вмешиваться и права качать – хозяин не выдержит и испепелит ее к чертовой матери. Представляешь, какой вой поднимется? Век не расхлебаем… И если уж на то пошло – Машка Арбатова поспокойнее будет.
– Арбатова?! – Анастасия заржала еще громче, чем когда услышала про Кадышеву. – Эту он еще быстрее испепелит с ее идеями дурацкими про равноправие полов…
– Зато… – Нинель Константиновна набрала в легкие побольше воздуха. – Зато Машка Арбатова кто?
– Кто?
– Мария! Ма-рия! Марь-Васильна была, Марь-Сергевна – сейчас. И предыдущие тоже вроде как Мариями были… Традиция, мать ее за ногу! Не-ет, у Арбатовой больше шансов, чем у Хакамады…
Слушая бесплодную полемику прислуги, Рыба вознес хвалу небесам за прозорливость Панибратца, так вовремя включившего «Депеш Мод». А пассаж о Хакамаде, главной японке РФ, натолкнул Рыбу на мысль, как отвлечь обеих дамочек от скользкой темы разговора с драконом-олигархом.
– Видел Имамуру, – скромно заявил он.
Анастасия с Нинелью Константиновной тотчас забыли о претендентках на руку и сердце хозяина и уставились на Рыбу.
– И? – спросила старшая горничная.
– И? – поддержала ее воспитательница младших детей.
– Мужик! Самурай! И меч, и доспехи – все как в кино, – соврал Рыба.
– Обалдеть! – ахнула Анастасия.
– С ума сойти! – охнула Нинель Константиновна. – А он при тебе ничего такого не делал?
– Чего?
– Ну там… Чудес всяких…
– Особо нет… Кроме того, что мумию оживил.
– Какую еще мумию? – севшим голосом спросила горничная, а воспитательница затряслась.
– Известно какую. Древнеегипетскую.
– А зачем он ее оживил? Для каких целей? И так народу в доме полно, не протолкнуться…
– А теперь еще и мумия будет, – пообещал Рыба. – Я так думаю, что за порядком следить. Чтобы все занимались своими делами и не отвлекались на пустяки. Отвлечется кто – мумия его и сцапает. Предаст казни египетской. Фильм смотрели?
– Какой?
– Да про мумию же! Он так и назывался – «Мумия».
Старшая горничная Анастасия наморщила лоб, пытаясь вызвать в памяти искомый голливудский кинопродукт. Нинель Константиновна вспомнила быстрее и, вспомнив, заплакала.
– Этого еще не хватало, – сквозь слезы сказала она. – Мало нам душевных потрясений… Прямо хоть увольняйся, честное слово!
– Ну, думаю, до крайности не дойдет, – успокоил обеих женщин Рыба. – Про казнь египетскую я загнул, конечно. Мумия – тоже человек. Пожурит слегонца, если что случится, – и отпустит на все четыре стороны…
Обсуждение скверного характера египетских мумий продолжилось на кухне, за медовухой. Сошлись на том, что все это надо пережить (и не такое переживали!), отнестись к ситуации философски, но держать ухо востро и не давать мумии лишних поводов для экзекуций. Попутно Нинель Константиновна вспомнила, что у семейного доктора Дягилева есть несколько книжек по египтологии, а старшая горничная Анастасия заказала в видеотеке замка фильмы «Мумия», «Мумия возвращается», «Мумия из чемодана» и «Мумия на 5-й авеню». А также максимально приближенные по тематике «Проклятье фараона» и «Тайну египетской гробницы».
Затем наступило время детского ужина, затем – ужина для взрослых. Затем Марь-Сергевна потребовала омара, лангустов, салат с мидиями и свежий гусиный паштет. Остаток вечера Рыба крутился как белка в колесе и попал в свою комнату только к половине двенадцатого.
До назначенного Панибратцем времени оставалось полчаса.
Эти полчаса ушли на уговаривание себя не вскрывать конверт раньше, чем было предписано. И гаданием, что же такого может там находиться. Самым приятным было бы обнаружить в толстом конверте премиальные в размере двух… нет, четырехмесячной зарплаты. Проанализировав свое трехнедельное пребывание в поместье, Рыба пришел к честному и однозначному выводу: премию ему выдавать не за что. Он всего лишь исполнял свои обязанности, стараясь кормить домашних не только правильно, но и вкусно. А разве не то же самое должен делать любой повар?
То же.
Следовательно, премиальные отпадают.
С мыслью о поощрении расставаться все же не хотелось. И Рыба предположил, что в конверте могут быть:
а) билеты на концерт «Депеш Мод», когда они в очередной раз соберутся на гастроли в Москву;
б) горящая путевка в Египет (что было особенно актуально в свете треснувшего и развалившегося саркофага);
в) контракт на промышленную разработку и продажу энергетического напитка «Чертов кал», где черным по белому написано: А. Е. Бархатову, как одному из создателей напитка, принадлежит двадцать процентов возможной прибыли.
Сразу же усовестившись, Рыба скостил свой процент до десяти, а потом и до восьми. А потом решил, что и трех будет вполне достаточно, за глаза и за уши.
Но даже один процент не обломился Рыбе-Молоту, поскольку в конверте был вовсе не договор о намерениях относительно «Чертова кала».
Ровно в полночь конверт засветился странным синеватым светом, и из него брызнули желтые и золотистые сполохи. Такого развития событий Рыба не ожидал; он схватил одеяло, чтобы начать тушить конверт раньше, чем тот самовозгорится и исчезнет навсегда. Но конверт и не думал самовозгораться, а сияние вокруг него все усиливалось: к синим и золотисто-желтым сполохам прибавились фиолетовые и карминно-красные.
Рыба тотчас вспомнил любимое слово Рахили Исааковны «пипец» и решил, что это он и есть.
Конверт – радиоактивный!!!
А он, идиот, сунул радиоактивную гадость в трусы! Отвалится, все отвалится на хрен! А если не отвалится, то перестанет должным образом функционировать! Как бывало и раньше, мнительность Рыбы сыграла с ним злую шутку: в самых разных (но в основном – приближенных к паху) частях тела начались боли, рези и онемение. Боли и рези длились не дольше пятнадцати секунд, а потом пришло сообщение от сети PGN:
«ЭТО НЕ ТО, ЧТО ТЫ ДУМАЕШЬ, ИДИОТ! ПРОСТО КОЕ-КОМУ ПОРА ПОДКРЕПИТЬСЯ».
Сообщение всезнающего сотового оператора несколько успокоило Рыбу. Он все же взял конверт, повертел его в руках и сломал сургучную печать с оттиском дракона, кусающего себя за хвост. Когда печать была сломана, пасть дракона неожиданно переместилась себе же на горло, а яркое свечение вокруг конверта пропало.
Ободренный Рыба вытащил из него толстенный лист бумаги, на поверку оказавшийся пергаментом. Пергамент был густо исписан, и Рыба, присев на кровать, углубился в чтение. А прочел он вот что:
ПАМЯТКА ДЛЯ БЕССТРАШНОГО ПОМОЩНИКА ВЕЛИКОГО ДРАКОНА.
1. Утро пятницы встречаешь на кухне, лицом на восход. Под рукой должны быть: стакан чечевицы, стакан пшена, стакан манной крупы, два стакана гречневого продела, одна репа, одна брюква, три морковки средней величины, три головки чеснока, вилок капусты белокочанной, 500 грамм брюссельской капусты, 500 грамм капусты кольраби, 100 грамм лука-порея, куриные потроха от одной курицы, два говяжьих языка, соль, сахар, перец горошком, яблочный уксус, кетчуп, лавровый лист.