Присмотревшись, Рыба узнал в тексте первые четыре пункта «Памятки бесстрашному помощнику Великого Дракона»!
Вот и решение проблемы! Прав, прав был умница-синхронист Володарский: «Утро вечера мудренее».
Прочтя написанное не меньше двадцати раз, Рыба попытался убрать лабораторную гадость от лица или хотя бы отодвинуть ее. Но ничего толком не получилось, вместо вполне осязаемой на вид стеклянной поверхности руки то и дело наталкивались на пустоту.
Аналогов этому явлению в мировом кино- и телеискусстве Рыба-Молот не нашел.
Самого Рыбу факт наличия стекла перед глазами смущал мало – стекло и стекло, что ж теперь – волосы на жопе рвать? Другие люди иногда живут с гораздо большими неудобствами типа искусственного горла или протезов. Или вообще – с выносной почкой, прикрепленной изолентой к пояснице, – и ничего, держатся, не впадают в депру. Единственное, что беспокоило его, – вдруг на стекло шлепнется такой же увеличенный слой чьей-то крови, слизи или гноя. Вещь неприятная, да и что с ней делать? Куда передавать на анализ?.. И потом – увидит ли кто-нибудь стекло с текстом? А если увидит – то что подумает? И как это соотнесется с фразой из Памятки насчет тайны и полной конфиденциальности?
Дальнейшая практика показала, что никто, кроме Рыбы, стекла с текстом не увидел. Да и видеть поначалу было некому: следуя инструкции, Рыба встретил утро пятницы на кухне, лицом на восход. Со всеми ингредиентами в комплекте. Заглянувшее на кухню солнце осветило процесс приготовления чудовищной каши-микс; причем Рыба ежесекундно хватал себя за руки, чтобы не добавить какой-нибудь вдохновляющей хреновины. Майоранчик там, розмарин, тмин, орегано, оливковое маслице, сливочное, маслинки, зеленюшка… А лучше всего – выбросить все к свиньям и приготовить что-нибудь особенное, с нуля! Кашу так кашу! – но пусть это будет, к примеру, кукурузная, несколько часов протомившаяся в духовке, приправленная травками и овечьим сыром, с темно-золотистой корочкой… Так думал Рыба, и лишь строгий пятый пункт Памятки останавливал все его шеф-поварские порывы в самый последний момент. Когда крупяное пополам с бобовым дерьмецо подоспело и субпродукты с овощами дошли до кондиции, Рыба вывалил все в заранее приготовленный судок, спрятал его в шкаф, где хранились невостребованные кастрюли и пароварки.
И занялся своими обычными делами.
Все было как всегда, и лишь стекло, маячившее перед глазами, напоминало: все совсем не как всегда, рыбец!
Окружающие, будто сговорившись, не обращали никакого внимания на стеклянный довесок к Рыбьей физиономии. Рыба, в порядке эксперимента, даже подкатывал к домочадцам с одним и тем же вопросом:
– Не замечаете во мне ничего необычного?
Нинель Константиновна, после пристального изучения, брякнула:
– Бороду, что ли, отпускаешь?
Старшая горничная Анастасия вынесла прямо противоположный вердикт:
– Побрился, что ли?
Егерь Михей выразился в том духе, что вроде бы правую щеку Рыбы слегка раздуло, уж не флюс ли его посетил? А может, зуб мудрости режется? А может, наоборот, – раскрошился к псам? У самого Михея зубы были больным местом. Мало того что они росли вкривь и вкось, так еще с недавнего времени в верхней челюсти стал образовываться дополнительный второй ряд, находившийся непосредственно за первым. Зубы из второго ряда были не обычными, а железными. И феномен их возникновения никто объяснить не мог. Михей даже ездил в Москву, к своим друзьям из службы внешней разведки. При их посредничестве один из зубов был изъят и отправлен на всестороннее микробиологическое и химическое исследование. Результаты исследования показали, что в состав зубной ткани входит не только железо, но и молибден, вольфрам, ванадий, кобальт, никель и цинковая руда. Радости от этой таблицы Менделеева во рту Михею было мало, но, с другой стороны, там могли оказаться и полоний с радием и ураном. А это было бы значительно хуже. С третьей стороны, намного лучше было бы, если б во рту обнаружились золото, серебро или платина. И чтоб они вылезали из десен сразу в слитках. Тайной надежды на это Михей не терял, как и на активный рост во рту бриллиантов (необработанных алмазов, на крайняк). Он даже пообещал парочку гипотетических драгоценностей старшей горничной Анастасии, с которой водил шашни. Анастасия достаточно долго не подпускала егеря к себе, но, узнав про второй ряд зубов, подпустила. А узнав про бриллианты и платину, чье прибытие ожидалось со дня на день, подпустила еще ближе. Факт соития болезненно восприняла бывшая подружка егеря – Марго, убиравшаяся на половине Володеньки с Варварой и вроде бы окончившая химфак Тамбовского университета. Она попыталась под сурдинку извести неверного любовника, для чего (через других горничных) запустила слух об обработке десен хлоридом аммония и серной кислотой. От этого-де платина пойдет в рост и заколосится как ненормальная. А алмазные отложения не замедлят появиться на гландах и на стенках гортани. Неизвестно, воспользовался ли советом Михей, но очередной анализ очередного зуба из второго ряда показал наличие еще и висмута, стронция и бериллия.
Предположение егеря о режущемся зубе мудрости не соответствовало истине: зубов мудрости у Рыбы не было никогда – ни в прошлом, ни в настоящем. Не намечались они и в будущем. Вот если бы речь шла о зубах доверчивости и простодушия – тогда пожалуйста, их было сколько угодно, включая два передних, крупных, как миндальные орехи. И боковых – чуть поменьше, но тоже похожих на орехи. На этот раз – экзотического сорта «макадамия».
– С зубами – мимо кассы, – грустно сказал Рыба егерю Михею и отправился к семейному доктору Дягилеву, человеку науки. Кто как не человек науки, почтенный и умудренный фармацевтическим, клиническим и просто жизненным опытом ветеран медицины, сможет продиагностировать стекольный довесок к Рыбьему лицу?
– Не замечаете во мне ничего необычного? – задал уже привычный пятничный вопрос Рыба, долго и пристально глядя прямо в глаза доктору, свободно разместившиеся между третьим и четвертым пунктами Памятки.
– Уже давно заметил, – почему-то взволновался доктор.
– Правда? – Рыба взволновался не меньше доктора. – Вам это странным не кажется?
– Нет. Думаю это вполне естественно.
– И что с этим делать?
– А что с этим можно сделать? Ничего. Только принять как должное. И перестать стыдиться. И уж тем более комплексовать…
– А все это видят?
– Не все. Далеко не все… Люди, знаете ли, обращают мало внимания на ближних своих. В нашем случае это, конечно, благо.
– Вы полагаете?
– Уверен. Избавляет от ненужных кривотолков. Ведь кривотолки нам не нужны?
– Ни боже мой! Но вы-то видите?
Семейный доктор Дягилев одернул рукава белоснежного щегольского халата, пару раз вздохнул и приложил правую руку к нагрудному карману с вензелем «СД». А левой подхватил Рыбу-Молота под локоть и постарался увлечь в сторону процедурной, отделанной дубом и карельской березой.
– Честно говоря, я не был уверен до конца, – шепнул он Рыбе. – Вы совершенно не производите впечатление…
– Так вы видите или нет?
Дягилев придвинул свое лицо к лицу Рыбы – так близко, что стекло с Памяткой слегка помутнело от докторского прерывистого дыхания. Рыба, со своей стороны, тоже придвинул лицо, чтобы доктор смог разглядеть дефект повнимательнее. И даже высунул кончик языка от усердия и помахал пальцами у себя перед носом. Стекло, как и во все предыдущие разы, ускользнуло, зато пальцы Рыбы угодили прямиком в подбородок доктора. Рыба смутился и пробормотал:
– Извините! Виноват!
– Не надо извиняться… Что вы… – На дряблые дягилевские щеки взбежал совершенно юношеский румянец.
Какой деликатный человек, – подумал Рыба и снова повторил вопрос:
– Так вы видите?
– Теперь вижу!
– А текст видите?
– Какой текст?
– Написанный. Только с вашей стороны он должен читаться справа налево. Зеркальное отражение.
– О-о, как интересно! – Дягилев закатил глаза и хихикнул. – Это такая игра, да?
– Почему игра? Я думаю, что все очень серьезно.
– Какой вы шалун, право!
– Чего?
– Шалунишка!..
Только теперь в голове Рыбы зародилось смутное подозрение, что они с семейным доктором Дягилевым не совсем понимают друг друга и говорят о разных вещах. Оставалось только выяснить, что это за вещи и почему доктор назвал Рыбу «шалунишкой».
– Стоп, доктор! – воззвал к Дягилеву Рыба. – Давайте не будем клеить друг другу ярлыки. Это несколько преждевременно. И начнем разговор сначала. Вы что имеете в виду?
– А вы? – заюлил Дягилев, и на смену юношескому румянцу пришел еще более нежный девичий.
– Вот это самое стекло между мной и вами. Это оптический обман или что-то более серьезное? Обзор оно, конечно, не перекрывает. Но уже достает, если честно… И… Хоть бы текст поменялся, что ли! Пустили бы что-нибудь умное, для общего развития. «Чайку по имени Джонатан Ливингстон», во! Читали про чайку, доктор?
Дягилев пропустил замечание о Джонатане Ливингстоне мимо ушей.
– Да вы поэт!.. Но смею вас уверить – между нами нет никаких преград.
– А стекло?
– Это метафора?
Слово «метафора» Рыба-Молот ненавидел лютой ненавистью, потому что его, наряду со словами «эскейпизм», «куртуазность» и «просперити», частенько употребляли кошкинские подруги Палкина с Чумаченкой. Со временем нелюбовь к слову перенеслась на нелюбовь к тем, кто это слово произносит. Вот и сейчас Рыба-Молот почувствовал, что ветеран фармакологии ему неприятен. Неприязнь усилилась, когда вытянутые в трубочку губы доктора пошли на сближение с его собственными губами. При этом на лице Дягилева, слегка искаженные рельефом, проступили конец третьего и весь четвертый пункты Памятки.
– Вы что удумали? – спросил Рыба, с трудом увернувшись от поцелуя. – Вы ко мне пристаете, что ли?
– А разве не вы сами… намекали мне…
– Я? Намекал?!
– Эти пристальные взгляды… Туманные разговоры о том, что между нами что-то существует! И потом – вы показали мне кончик языка… И руки тоже протягивали! Вот только что, две минуты назад! А в столовой…