Пшеничные волосы суперняни развевались подобно степному ковылю; полы ее плаща бились о сапоги со звуком приближающейся снежной лавины, а следом за ней неслось сразу несколько ветров: сухие и жаркие хамсин и сирокко, влажные и холодные сан-таш и памперо, а еще – мистраль, гармсиль и борa. При желании можно было бы разглядеть в складках ее одежды и двух пришельцев – солнечный ветер и ветер звездный, но Рыба-Молот не стал их разглядывать. Он и так был потрясен масштабами личности приближающейся к абсолюту «Поппинс! Мэри Поппинс!».
– Да-а, великая женщина, – вздохнул доктор Дягилев, сплевывая песчинки, принесенные сирокко. – Величайшая!
– Но и берет дорого, – вздохнул Рыба-Молот, сплевывая градины, принесенные памперо.
– Потому и дорого, что великая. От каждого – по способностям, каждому – по труду. Этот закон еще Карл Маркс вывел.
– А не Фридрих Энгельс?
– Может, и Энгельс, но скорее всего – Гегель.
– А я думал – Фейербах.
…Воцарение на двух виллах Лонг Хая «Поппинс! Мэри Поппинс!» изменило быт их временных постояльцев самым кардинальным образом. Особенно тогда, когда суперняня распаковала свой багаж, в котором оказались: цирк шапито, начальная школа выездки и конкура, театр индонезийских марионеток, музей восковых фигур, действующая модель электронного коллайдера в масштабе 1:100, действующая модель нейтронной бомбы, радиохимическая лаборатория, мини-обсерватория, площадка для игры в крикет и площадка для игры в конное поло.
Все девять детей Панибратца были очарованы.
Они не отходили от суперняни ни на шаг. Иначе и быть не могло, ведь у нее – такой прекрасной, такой совершенной, такой доброй (но и строгой одновременно) – была самая настоящая нейтронная бомба! А еще – автомат «узи», не говоря уже о подствольном гранатомете! Впрочем, не только дети обожали суперняню: с некоторых пор вблизи от «Поппинс! Мэри Поппинс!» сторонние наблюдатели стали замечать ярко-зеленых голенастых лягушек с красными глазами и черными полосами на спине.
А Рыба-Молот вернулся к своим прямым обязанностям: вкусно кормить детей и взрослых. Неприятности первого дня и первой ночи забылись сами собой и впереди всех ждал целый месяц полноценного вьетнамского отдыха.
Глава четвертая, самая короткая, но и самая многообещающая
в которой Рыба-Молот навсегда расстается с любовью всей его жизни – Ануш Варданян, а читатель навсегда расстается с Рыбой-Молотом, вытянувшим напоследок счастливый билет и получившим предложение, от которого нельзя отказаться
…Была суббота, и Рыба шел по вьетнамскому рынку, выбирая фрукты, овощи, рис, лапшу «фо» и специи. На сгибе локтя у Рыбы висела корзинка. Точно такие же корзинки, только побольше, прижимали к багажникам своих велосипедов трое вьетнамцев – добровольных (за полтора доллара в день) помощников повара Бархатова.
За три недели (а именно столько времени прошло с тех пор, как самолет «Ил‐86» впервые приземлился в аэропорту Хошимина) Рыба загорел, посвежел и полностью обновил свой гардероб. Теперь в нем имелись три цветастые рубашки навыпуск, две футболки, две пары шорт, вьетнамки местного производства и того же производства традиционная соломенная шляпа «нон» с завязками под подбородком.
В правом нагрудном кармане Рыбы лежали деньги и список продуктов, которые нужно было купить к сегодняшнему торжеству: ровно на семь вечера было назначено испытание действующей модели нейтронной бомбы, после чего незамедлительно следовали праздничный ужин и выступление театра индонезийских марионеток. Сегодня в нем давали премьеру: пьесу «Резня пуговиц», сочиненную силами суперняни и старших детей.
Предвкушая семичасовой взрыв положительных эмоций, а также все последующие гиперположительные взрывы, Рыба-Молот пребывал в самом благодушном расположении духа. Он уже решил, что даст своим маленьким вьетнамским друзьям не полтора доллара, как обычно, а целых два. И что – специально для блистательной, а las mil maravillas «Поппинс! Мэри Поппинс!» – купит короля фруктов – плод под названием дуриан.
До сих пор Рыба обходил дуриан десятой дорогой, поскольку был наслышан о его феноменальной вонючести. Циркулировали, впрочем, и другие слухи: «дуриан дуриану рознь», «покупай дуриан до одури, пока не нападешь на хороший: тогда-то и поймешь, почему он король фруктов», и все такое прочее. Рыба на эти слухи не обращал никакого внимания, но почему-то именно сегодня решил обратить.
Он как раз подходил к фруктовой лавчонке, торгующей дурианами, когда в кармане шорт зазвонил мобильник. Поначалу Рыба удивился лишь слегка (телефон не беспокоил его все три недели), затем – удивился сильно и – почти сразу же – очень сильно. А потом и вовсе опупел и едва не врос в землю по колено: из крошечных динамиков телефона лился, казалось бы, давно и безвозвратно утерянный рефрен песни –
«прекрасна, ранима, опасна, ревнива, изящная птица, коварная львица».
Трясущимися руками Рыба пробежался по кнопкам и распечатал очередное (судьбоносное! сакральное! благословенное, с оливовой ветвью и миртовым деревцем в клюве!) сообщение сети PGN:
«ЭТО ОНА. БУДЕШЬ ИДИОТОМ, ЕСЛИ УПУСТИШЬ! 100 М ПО ПРЯМОЙ ВПЕРЕД, ЗАТЕМ ПОВОРАЧИВАЕШЬ НАПРАВО. ЕЩЕ 50 М И ПОВОРАЧИВАШЬ НАЛЕВО. ЕЩЕ 35 М – И КОНЕЦ МАРШРУТА. ТОРОПИСЬ, ИДИОТ!»
О-о! Это она – Изящная Птица, которую Рыба-Молот уже и не чаял увидеть! Она, она, она!.. Затылок Рыбы заломило, все остальные подвижки в организме прошли по уже накатанной схеме: ноги свело судорогой, а левая половина ягодицы намертво приклеилась к правой. На борьбу с подвижками ушло едва ли больше минуты, после чего Рыба почувствовал, что снова может двигаться. Он выбросил тело вперед с низкого старта и помчался вдоль фруктовых рядов. Сразу же за ним стартовали трое добровольных помощников, ничего не понимающих, но исполненных решимости пробежать дистанцию до конца.
А Рыба и думать забыл о своих маленьких вьетнамских друзьях, о корзинке с продуктами, о дуриане, о премьере пьесы «Резня пуговиц» и вообще – обо всем на свете. Сто метров, пятьдесят – и вот он уже на финишной прямой! И он видит, видит в близком далеке Изящную Птицу!!! Вот она – миленькая, вот она – красавица, вот она – пери! И нисколько не изменилась, нисколько: все такая же утонченная и прекрасная. Стоит себе у лотка с лиджи и индокитайской момордикой – и выбирает то, что поспелее.
Интересно, вспомнит ли она Рыбу-Молота или нет?..
Смелее, Рыба, смелее! Будешь идиотом, если упустишь! Всего-то и осталось, что шестьдесят шагов до счастья. Максимум – семьдесят.
Так сам себе сказал Рыба и сделал первый шаг. А потом еще один и еще. Он наверняка бы прошел всю дистанцию и добрался бы до Изящной Птицы прежде, чем та успела положить в пакет четыре лиджи. Но внезапно (еще как внезапно!) активизировался мобильник. Теперь он не выдавал никакой мелодии, а просто звонил. Как звонит самый обычный, бесхитростный звонок.
Что еще не слава богу? – со злостью и тоской подумал Рыба, но все-таки дал себе труд взглянуть на дисплей.
Лучше бы он этого не делал!
«ЭТО НЕ ОНА! КРИТИЧЕСКАЯ ОШИБКА! ЭТО НЕ ОНА!!! СБОЙ ПРОГРАММЫ! ЭТО НЕ ОНА!!! КРИТИЧЕСКАЯ ОШИБКА! ОШИБКА! НЕ ПОДХОДИ!!! БУДЕШЬ ИДИОТОМ, ЕСЛИ ПОДОЙДЕШЬ! СБОЙ ПРОГРАММЫ, СБОЙ ПРОГРАММЫ, СБОЙ ПРОГРАММЫ! НЕ ПОДХОДИ! ЭТО НЕ ОНА!» – как сумасшедшая взывала к Рыбе-Молоту сеть PGN.
А из него как будто выпустили весь воздух.
Он не сдвинулся с места даже тогда, когда Изящная Птица Ануш Варданян положила в пакет четыре спелых лиджи и отошла от лотка. И направилась в противоположную сторону. А Рыба все смотрел ей вслед: смотрел и смотрел, пока она не скрылась из глаз.
Странное дело: он ничего не чувствовал. То есть – вообще ничего. Изящная Птица тихо упорхнула из Рыбьего сердца. Некоторое время ее сопровождал чайка по имени Джонатан Ливингстон, но вскоре вернулся и он. И, покружив над Рыбой-Молотом, нагадил ему на голову
К деньгам, наверное, – меланхолично и отстраненно подумал Рыба.
Он не стал объяснять произошедшее подбежавшим добровольным помощникам за полтора доллара. Да и что объяснять, если дал себе труд выучить по-вьетнамски только одно выражение: «Тяо Домти», что вроде бы означает «Здравствуй, товарищ!». Вместо объяснений Рыба всучил им кошелек с деньгами и все, что нашел в карманах, – жевательную резинку, солнцезащитные очки, сложенный вчетверо список продуктов, нитку дешевого жемчуга, зубную нить; ключ от кухонного шкафа, где хранились пищевые эссенции; недавно купленный магнит на холодильник – с изображением двух вьетнамок, стирающих белье в Меконге. Рыба хотел отдать еще и телефон, но в последний момент передумал и оставил его при себе.
Последующие три часа он бесцельно бродил по лагуне, стараясь воскресить в памяти образы дорогих ему женщин. Но ничто не вызывало в Рыбе-Молоте энтузиазма: ни Вера Рашидовна с мумифицированной орхидеей в волосах, ни декольте Кошкиной, ни аппетитный зад Рахили Исааковны. Ни даже искрометный палец-зажигалка «Поппинс! Мэри Поппинс!» – величайшей женщины на свете. В отчаянии Рыба-Молот попытался вытащить на разговор Гоблина с господином Володарским, но те, по своему скотскому обыкновению, не откликнулись.
Мысленно обозвав их «вонючим харыпьем», Рыба устроился под пальмой и долго смотрел на волны, а потом переключился на выползшего непонятно откуда краба по имени «пальмовый вор».
Пальмового вора он видел впервые, и нельзя сказать, чтобы это беспозвоночное ракообразное потрясло его воображение: на экране телевизора «вор» смотрелся намного внушительнее.
– Сдохнуть, что ли? – обратился Рыба к беспозвоночному за неимением других собеседников.
И тут же почувствовал вибрацию в шортах: это активизировался телефон.
Ну, с приплыздом! – поприветствовал он сеть PGN. – Чего сейчас отчебучишь?
«РАНО, ИДИОТ! – отвечала сеть на его предыдущий вопрос. – ТЕБЯ ЖДУТ ВЕЛИКИЕ ДЕЛА! КРИТИЧЕСКАЯ ОШИБКА ИСПРАВЛЕНА! КРИТИЧЕСКАЯ ОШИБКА ИСПРАВЛЕНА!»