– Алиса, чего ты боишься? – спросила Эмилия.
Последовало долгое молчание. Судя по звуку по ту сторону двери, Алиса привалилась к стене.
– Почему ты не хочешь со мной разговаривать? Потому что я из полиции?
Эмилия подождала несколько секунд и, не дождавшись ответа, снова заговорила.
– У меня вопрос про майку, которую тебе подарила Фрейя Линдхольм. Я эту майку не видела, ее исследовали в полиции Евле, а потом переслали экспертам в Линчёпинг. Если не хочешь, не выходи. Но мне бы очень помогло, если бы ты уделила мне несколько минут. На майке отпечатано изображение. Надпись “Голод”, и…
– Фрейя сказала, что не вернется. Она подарила мне эту майку вроде как на прощанье, но майка мне оказалась велика, и я использовала ее как затычку от вони.
– Затычку от вони?
– Да, мы затыкаем вентиляцию, чтобы в комнаты не тянуло вонью с фабрики.
Снова молчание.
Из-за двери донеслись приглушенные всхлипывания.
– Фрейя тогда ушла из интерната не одна… – сказала наконец Алиса. – Я думала, они собираются сбежать все втроем, но две другие вернулись…
– Ты про кого? Кто вернулся?
– Нова и Мерси, – сказала Алиса. – А Фрейя – нет.
Обливали бензиномЕвле
О прошлом Новы у Кевина уже имелось относительно ясное представление. Биография Мерси теперь тоже начинала вырисовываться отчетливее.
Живя в Брэкке, она общалась с парнями-шведами, регулярно продавалась им, а впоследствии и их отцам. Никого, кажется, не заботило, что она еще ребенок.
Судя по изложенному в письме, девочки сейчас вряд ли на севере. Заниматься емтландским следом не стоит.
Выезжая с парковки возле “Ведьмина котла” и направляясь к шоссе номер 76, на Евле, Кевин думал о женщине по имени Барбру Йоранссон. Похоже, она была единственным человеком, кто по-настоящему принимал участие в судьбе Мерси.
Барбру на общественных началах работала в лагере для беженцев в Брэкке, она регулярно ездила в поселок на поиски Мерси. Слухи ширились, и к концу того лета у Барбру накопилось достаточно, чтобы пойти в полицию. Само собой, в полицейском округе размером с небольшую страну, где трудились всего трое полицейских, не оказалось отдела, который ведал бы преступлениями на сексуальной почве. Но благодаря Барбру дело сдвинулось с мертвой точки, из полиции лена в Эстерсунде прислали помощь. Все закончилось семью обвинительными приговорами, из которых два вынесли отцам парней.
Полились потоки грязи и клеветы.
По словам адвоката, защищавшего мужчин, юная нигерийка соблазняла их, а после секса вымогала деньги.
Да вы посмотрите на нее. Она же выглядит на восемнадцать.
Кевин уже не помнил, сколько раз слышал подобные слова.
Она лгала моим клиентам, чтобы ввести их в заблуждение. А теперь ее ложь угрожает разрушить карьеру двух успешных и уважаемых людей.
Один из обвиняемых отцов был управленцем среднего звена в местной администрации, активный член Левой партии. Второй – практикующим психотерапевтом.
I’m not really a therapist. I’m the rapist[74].
Кевин был уверен, что цитата не из “Ходячих мертвецов”, однако именно этот сериал пришел ему на ум, когда вонь с бумажной фабрики усилилась.
Зомби истребляют человечество, людей на земле осталось немного, и все же они никак не могут скооперироваться, они с трудом уживаются друг с другом.
От зомби хотя бы знаешь, чего ожидать, подумал Кевин. Они предсказуемы, они никого не дурачат и не играют в игры. Они убивают лишь потому, что голодны, и на самом деле не более жестоки, чем животные.
А вот люди предают друг друга только так.
Люди жестоки по-настоящему.
Вот, например, Эркан. Образование – психология и социальная работа, хотя он и не психотерапевт. По словам начальника и коллег – душевный парень, глубоко увлеченный своим делом. И в то же время – сводник, который продает свои так называемые идеалы за деньги.
Запах с бумажной фабрики усилился, и Кевин припомнил, что говорил отец, когда они проезжали фабрику возле Крамфорса. Что там пахнет не сульфитом и не сульфатом.
Там воняет деньгами.
Кевин въехал в покрытый тонким слоем снежной слякоти Евле. Он проезжал это место бессчетное число раз, направляясь в Онгерманланд или обратно, но в сам город никогда не заезжал. Левый съезд вел к центру, и слева теснилась городская застройка, архитектурная мешанина. Как во многих шведских городах, очень мало что здесь было старше последнего по времени городского пожара. То тут, то там показывались помпезные, похожие на дворцы дома; справа тянулся какой-то бесконечный парк во французском стиле. Когда парк наконец закончился, Кевин свернул налево, на одну из центральных аллей, и покатил к речке.
На набережной выстроились лиственные деревья с узловатыми ветками; десятиметровый соломенный козел на другом берегу ждал, когда его кто-нибудь подожжет. Будучи главной городской знаменитостью, Козел из Евле претерпевал на удивление скверное обхождение. Его мало того что обливали бензином; к нему пригоняли старые американские машины, его обстреливали ракетами и огненными стрелами. Кевину было почти жаль его.
Эркан сидел под арестом в здании, похожем на коробку из жести и кирпича. Полицейский участок в Евле походил на уменьшенную копию следственной тюрьмы в Крунуберге, с той только разницей, что убогого вида постройка шестидесятых здесь была серой, а в Крунуберге – коричневой.
Главный следователь – женщина, с которой он разговаривал в Скутшере – ждала его на рецепции. Она объявила, что хочет кое-что показать Кевину, прежде чем он отправится к Эркану.
Пройдя длинный коридор, они оказались в небольшом кабинете.
На столе лежали два прозрачных пакета, в каких держат улики. В одном просматривались две веточки; содержимое второго было видно не так ясно.
Похоже на мятую бумагу.
Следовательница надела одноразовые перчатки.
– Двое мальчишек нашли в Рутшерском лесу, в Скутшере, у реки.
В конверте оказался пластиковый пакет, испачканный землей. В нем содержался обычный лист бумаги формата А4. Следовательница положила его на стол, и Кевин прочитал:
Я не могу жить дальше.
Продолжает выходить в интернетСтоксунд
Едва забравшись в машину, Эмилия надела наушники с гарнитурой и позвонила Лассе.
– По словам Алисы, с Фрейей в ночь исчезновения были Нова и Мерси. – Она бросила взгляд на окно кухни.
Оса и Алиса Понтен сидели за столом, чуть подавшись друг к другу, словно вели доверительную беседу.
Эмилия завела машину, но с места пока не двинулась.
– Алиса сказала, что девочки приняли наркотики. Когда они вернулись, Нова была в таком состоянии, что ничего не соображала.
– Что еще?
– Мне кажется, Алиса боится Новы и Мерси и не решается рассказать все.
На первой скорости она выехала на дорогу, и тут на подъездную дорожку свернул еще один автомобиль. Эмилия остановилась на обочине.
– Мы вызовем Алису, – сказал Лассе; Эмилия в этот момент увидела в зеркале заднего вида, как из машины выбирается Свен-Улоф Понтен. Эмилия мельком заметила его лицо, и ей показалось, что у него усталый вид.
– И еще, – сказал Лассе.
– Что? – Эмилия не отрываясь смотрела в зеркало заднего вида.
– Мы получили факс из США.
Оса открыла мужу дверь. Когда дверь закрылась, Эмилия сдала назад, чтобы лучше видеть.
– В факсе содержатся персональные данные американского гражданина из тех двадцати трех, чьи IP-адреса содержались в списке, – продолжал Лассе.
Алиса и ее отец стояли посреди кухни лицом друг к другу. Эмилия видела лицо Алисы, но Свен-Улоф повернулся к окну спиной. Алиса закрывала лицо руками.
Она плачет, подумала Эмилия.
Лассе продекламировал наизусть:
– Джозеф Луис Маккормак. Родился 16 апреля 1951 года в Марионе, штат Иллинойс. Умер 21 ноября 2006 года в Атланте, штат Джорджия.
Там, за кухонным окном, Свен-Улоф обнял дочь, он утешал ее, как и положено порядочному отцу.
– Значит, один из Повелителей кукол умер?
– Да, шесть лет назад. – Лассе помолчал. – Вот только Джозеф Луис Маккормак продолжает выходить в интернет. Он в Сети прямо сейчас, пока мы с тобой разговариваем.
Глас мертвецов, подумала Эмилия.
Или еще один Повелитель кукол.
С нее хватитСледственная тюрьма, Евле
Две веточки, скрепленные крестом.
И мятый лист формата А4, исписанный от руки.
Я не могу жить дальше.
У меня нет вещей, которые стоили бы хоть каких-то денег, но я хочу, чтобы Алисе достался мой шарф, потому что он ей нравится. Еще она может взять себе мою майку с “Голодом”, хотя она и не любит их музыку. Сигареты оставляю Нове и Мерси, пусть поделят. Прочее, что найдется у меня в комнате, можно просто выбросить. Или, Или! лама савахфани?
Я утоплюсь в реке, так создал меня Сатана.
Я умру, такова Истинная Воля. Не противиться природе. Я утеку по реке к морю. Моя плоть послужит пищей рыбам, мой скелет разложится и смешается с илом.
Veni, vidi, VIXI,
“Голод”, подумал Кевин. О котором говорила терапевт Фрейи.
Блэк-метал и культ самоубийства. Кевин вспомнил слова психотерапевта.
В последние дни Фрейя была спокойной и расслабленной. Опасно умиротворенной.
Если Фрейя совершила самоубийство семь недель назад, думал он, то кто тогда написал пост от ее имени?
– Письмо написали, чтобы его кто-нибудь прочитал, – сказал Кевин. – Зачем тогда его закапывать?
– Может, она передумала? – предположила следовательница.
– Как-то неестественно… Отпечатки пальцев есть?
– Да. От липких ручонок пары подростков – мальчишек, которые раскопали письмо. А также отпечатки их учителя, которому они это письмо показывали. Остаются еще три, из которых один набор наверняка принадлежит Фрейе.