Свет по высоким колоннам спустился к земле,
Храм каменел и, сверкнув чешуёю форелей,
Стал неподвижным над бездной, подобно скале.
116
С гордостью Феб обошёл белоснежное зданье,
Золотом тонким украсил его изнутри:
«Будут правдивыми в храме моём предсказанья,
Станут равны в этом доме рабы и цари!»
«Смертным служить предстоит в этих мраморных залах,
Установлю свой порядок, законный навек,
Буду участвовать сам я во всех ритуалах!» —
Твёрдо решил Лучезарный, спускаясь на брег.
117
С кромки воды обозрел неспокойное море,
Лёгкий корабль он увидел в лазурной дали,
В Аттику плыли критяне на вольном просторе —
Это купцы направляли сюда корабли.
Бросился в воду, он став дружелюбным дельфином
И оказался мгновенно вблизи корабля,
Феб удивил мореходов поступком невинным:
Не приближалась к плывущему судну земля…
118
Он, не желая загадкой пугать мореходов,
Белым дельфином галеру повлёк за собой,
И проведя это судно меж рифов и бродов,
Стал для критян он назначенной новой судьбой…
Этот корабль бросил якорь у пристани Крисы,
К новому храму повёл Аполлон моряков,
«Хайре!» махали ветвями ему кипарисы,
Весело плыли над ним кружева облаков.
119
Вскоре критяне стояли у дивного храма:
Ввысь возносились столбы белоснежных колонн,
Невероятной казалась вокруг панорама,
Каждый из них был такой красотой изумлён…
«Белый «корабль» поплывёт через долгие годы,
Здесь и служите, не зная лишений и бед!
Станут сюда приходить за советом народы,
Будет на каждый вопрос их мой мудрый ответ!»
120
Так Аполлон говорил удивлённым критянам:
«Волю мою через пифию вам передам!»,
Храм воссиял, розовея в закате багряном,
И приступили жрецы к благородным трудам…
Лира
121
Годы ложились под стопы великого Крона,
Любвеобильный Зевес взял верховную власть,
Выстроил дивный дворец для богов и для трона
И утолял на земле неуёмную страсть.
Гея отныне жила без больших потрясений,
Изредка Зевса тревожил титан Прометей,
Не изъявлявший царю никаких преклонений,
Любящий смертных, как им порождённых детей.
122
Бог Лучезарный был занят духовной работой:
Через оракула людям вещал о судьбе,
Феба сестра занималась любимой охотой,
Время и силы свои посвящая стрельбе.
Храм был известен уже на широких просторах
Горной, измученной распрей великой страны.
Люди спешили в него при возможных раздорах,
Чтоб избежать им ненужной кровавой войны.
123
В царствах далёких и близких ходило преданье —
К Дельфам таинственным тянется много путей!
Храм развивался, и строились новые зданья,
Где принимали оракулы разных гостей.
Знатные люди дарили животных и злато,
Знанье грядущего – благо, считали они.
Но не бралась с бедняков и страдающих плата —
Знали жрецы, что у многих безрадостны дни.
124
Трепетно Феб относился к своим предсказаньям,
Не обделял он вниманьем дельфийских жрецов,
Юношей стал привлекать к боевым состязаньям,
Чтоб продолжали с успехом занятья отцов.
Он никогда не чурался тяжёлой работы:
Выстроить мог неимущему каменный кров,
Не избегал на волков многодневной охоты —
Так защищал он ему посвящённых коров.
125
Нравилось Фебу следить за большими стадами
И напевать им прекрасные песни свои,
Перекликаться любил Лучезарный с дроздами,
Соревновались с Зевсидом в ночи соловьи.
Дивное стадо паслось на зелёной долине
Недалеко возвышалась Киллена-гора,
Лучшие травы росли на цветущей равнине,
Где оказалась весною Деметра щедра.
126
Феб отдыхал в тёмной роще восточного склона,
Не беспокоясь о стаде коров и быков —
Не нанесёт ему, верил Ликейский, урона
Ни скотокрад аркадийский, ни стая волков…
Но подвела в день прекрасный доверчивость бога:
Вышел двухдневный малыш из пещеры в горе,
Только казалось, походка его быстронога,
После холодного грота был рад он жаре.
127
Мальчик вдали разглядел необычное стадо,
Кудри рукой теребя, покачал головой.
Стадо манило к себе удивлённое чадо —
Шкуры сверкали под солнцем цветущей айвой!
Ловко сломал он недлинную ветку цитрона
И устремился к животным во весь детский дух,
Выбрал для кражи пятнадцать коров Аполлона
И отогнал их от всех, как умелый пастух.
128
Остановил он коров возле самой дороги,
Быстро нарвал три охапки высокой травы
И обвязал ею пленницам задние ноги,
Чтоб каждый след заметался пучком муравы.
Стадо проворно погнал он на холм каменистый,
Намереваясь припрятать в пещере, как клад,
Но на пути оказался пейзанин речистый,
Молвил он: «Встретился здесь мне грудной скотокрад!
129
Знаешь малыш, чьих животных отбил ты от стада?
Сильно накажет за кражу тебя Аполлон!
В поле прекрасных коров возвратить, мальчик, надо!
В гневе сын Зевса жестокий!» – витийствовал он.
«Я не узрел у коров пастуха или бога!
Значит, он ростом не выше хорька иль кота?»
Молвил пейзанин: «Он выше огромного стога!
Всех восхищает безмерно его красота!»
130
«Дам двух коров я тебе за глухое молчанье! —
Смело пейзанину молвил младенец с прутом. —
Спрячь их скорей, чтобы Зевсид не услышал мычанье,
Верность мне данного слова проверю потом!»
Спрятал пейзанин красивых животных в загоне,
Сажей намазал обеим коровам бока:
«Буду молчать, как созвездие на небосклоне,
Хоть за сокрытье хищенья вина велика!»
131
Топот копыт на дороге послышался снова,
Дивных коров гнал малыш, их пугая прутом,
Но не терпелось проверить пейзанское слово,
Спрятал воришка животных за мощным кустом.
Принял ребёнок мгновенно там внешность мужчины
И в этом виде вернувшись, спросил старика:
«Хочешь ли в жизни не знать нищеты и кручины?
Стадо отдам, коль на вора укажет рука!»
132
Тот торопливо, трясясь, указал направленье:
«Мальчик со стадом пошёл за крутой поворот!»
Принял малыш прежний вид и прочёл наставленье:
«Слово давая, закрытым держать надо рот!
Чтоб ты навеки запомнил незыблемость слова,
Камнем предстанешь и будешь безмолвен всегда,
Честность и верность, старик, в жизни смертных – основа.
Речь – не бурлящая в скалах весною вода!
133
Вновь запылило в пути поредевшее стадо,
В горы направил младенец чудесных коров,
Сняло с копыт мураву там смышлёное чадо,
Скот утащил за хвосты он под каменный кров.
Хитро придумал, чтоб шли все следы из пещеры,
В грот натаскал он охапки им собранных трав,
А перед выходом сделал из камня барьеры,
Чтобы не сбежали коровы под сени дубрав.
134
В жертву богам он принёс двух коров Аполлона,
Шкуры которых повесил на ветках дубов,
Туши разделал, сжёг мясо на сучьях цитрона,
Дым на Олимп поднимался, как пара столбов.
Скрыв ритуала следы, он у входа в пещеру
Панцирь хелоны нашёл – опустевший покров,
Ловко коровьи кишки натянул по размеру,
И закрепил на броне их рогами коров.
135
Пальцами тронул он нежно звенящие нити —
Дивные звуки заполнили горный простор,
Это творенье, одно из прекрасных открытий,
Лирой назвал, слыша эхо, как слаженный хор.
Спрятал младенец игрушку в родительском гроте,
Спешно забрался плутишка в свою колыбель,
Вскоре усталый забылся в тревожной дремоте,
И намочил, как обычный ребёнок, постель…
136
Мать поменяла пелёнки любимому сыну
И улыбнулась, найдя в нём черты от отца,
И, наблюдая приятную сердцу картину,
Пятнышко сажи отёрла с родного лица…
Вспомнила Майя любовь и желанье Зевеса,
Встречи их в гроте под сенью ласкающей тьмы,
Дивные дни на полянках зелёного леса,
И аромат от прекрасной цветущей хурмы…
137
Нежные мысли нарушило бога явленье:
Гневно ворвался в сверкающий грот Аполлон.
Сразу он высказал Майе своё возмущенье:
«Сын твой двухдневный мной в краже коров уличён!»
Майя на Феба направила взгляд удивлённый:
«Ты предъявляешь напрасно претензии мне!
Не выходил из обители мною рождённый…»
Вздрогнул малыш, и послышался плач в тишине.
138
«Что ты неправду вещаешь о собственном брате?
Разве способен на кражу двухдневный Гермес?»
«Быстро украл и вернулся домой на закате!
Знаю, схитрит и откажется он наотрез!»
Мальчик заплакал, услышав слова Аполлона:
«Мама, не верь ты ему, он – большой интриган!
Феб до рожденья меня пострадал от урона!» —
Крикнул малыш, испуская в постели фонтан.
139
«Вот и проснулся любитель постельных фонтанов!
Быстро верни мне коров! – произнёс Аполлон. —
Или тебя я отправлю в обитель титанов,
Где испытает на честность неласковый Крон!»
«Что ты пристал, Аполлон, беспричинно к ребёнку?
Это не я воровал – нет там детских следов! —
Плача промолвил малыш, завернувшись в пелёнку. —
Я не питаюсь плодами бесчестных трудов!»
140
«Утром откажется он и от влаги в постели,
Майя, я скоро открою всю сущность лжеца,
Хватит напрасно топтаться в словесной жидели[11],
Я уношу скотокрада в чертоги отца!»
Майя не стала перечить могучему богу,
Зная по слухам: у Феба характер крутой:
«Пусть привыкает мой мальчик с пелёнок к чертогу,