Царь усмехнулся, услышав ответ музыканта,
И вопросил, за усами улыбку храня:
«Что ты отдашь, если Феб не признает таланта?»
«Шкуру пусть снимет за это при людях с меня!»
Ночь всю провёл музыкант под ветвями осины,
Думал: «А кто же предстанет там в роли судей?
Мог бы Зевсид привести дочерей Мнемосины —
Те понимают в искусстве получше людей!»
192
Страсть превзойти Мусагета лишила сатира
Здравого смысла и крепкого сладкого сна:
«Разве богов побеждали под сводом сапфира? —
Даже титанам возможность сия не дана!»
Марсий забыл, сколько времени лира у бога,
Не понимал, что талант не блеснёт без труда,
В громких восторгах толпы часто прока немного,
Слава бездарных творцов для народа – беда!
193
Эос коснулась перстами холмов на востоке,
Для колесницы златой открывая врата,
И затрещали над Марсием сразу сороки:
«Громче сегодня играй, не жалей живота!»
Встал музыкант и пошёл по зелёной долине,
Быстро копыта омылись от сильной росы,
Громко сатир посвященье играл Мнемосине
И воспевал дивных муз из-за нежной красы.
194
Вскоре снискал он вниманье огромного стада
Блеющих громко баранов и тихих овец,
В песнях сатира пока не звучала бравада —
Силы берёг к состязанью с Зевсидом гордец.
К Марсию весело шли и купцы, и пейзане,
На колеснице приехал в долину тиран,
Из лесу вышли лисицы, косули и лани,
Мирное поле кипело, как грозный вулкан.
195
Флейта внезапно умолкла без скорбного стона,
И заревела толпа, как неистовый лев:
«На состязанье с сатиром зовём Аполлона,
Судьями видеть желаем божественных дев!»
Яро мычали в поддержку быки и коровы,
Громкие крики летели с различных сторон,
Эхом безумной толпе отзывались дубровы,
Словно кричали в небесную синь: «Аполлон!»
196
Вызов услышал Зевсид против всех ожиданий,
Воздух пронзил неожиданно луч золотой,
Так Стреловержец и девять прекрасных созданий
Прямо с Парнаса спустились в одежде простой.
Пал перед богом великим народ на колени,
Гордо остался стоять на копытах сатир,
Тёмными стали рога, как на юном олене,
Шерсть на загривке трепал непослушный Зефир.
197
Марсий в Зевсиде узрел красоты воплощенье:
Был Аполлон много выше пришедших людей,
Что вызывало немалую трудность общенья
С богом искусств, многих знаний и ярких идей!
Молвили люди о Фебе, вселяющем страхи:
Вспыхивал гневом Ликейский сильнее отца,
Крепкою лирой своей из брони черепахи
Мог он ударить и тем наказать наглеца…
198
Громко спросил Мусагет, посмотрев на сатира:
«Ты состязаться со мной пожелал, весельчак?
Коль победишь, то трофеем твоим станет лира!
Что за победу мою ты предложишь, смельчак?»
«Я ничего не могу предложить, только шкуру…
Будет достойным трофеем она, Мусагет?»
«Грива, рога и копыта лишь портят фигуру —
Шкуру сниму, коль богатства у Марсия нет!»
199
Но не страшили сатира слова Аполлона:
«Будет под дудку мою вытанцовывать бог!
Словно козёл, он поскачет до брега Гермона,
Люди и скот посмеются, узрев эпилог!»
Феб оглянулся, и с берега камень огромный
Вмиг прикатился и лёг возле бога и дев.
«Можешь начать состязание, Марсий нескромный!» —
Молвил Зевсид, на валун с чаровницами сев.
200
Дудки коснулся губами сатир вдохновенно,
Пение флейты достигло реки и Келен,
Марсий пред богом пытался сыграть дерзновенно,
Люди попали к сатиру в невидимый плен.
Талия вдруг улыбнулась: «Смотри, Мельпомена!
Этот сатир попытался у нас вызвать смех,
Вон задирают как к небу бараны колена!
Сей музыкант пригодится для пьяных утех!»
201
С муз-пиерид не сводил Марсий хитрого взора,
Словно девиц приглашал песней в пляшущий круг.
«Это не танец! – сказала ему Терпсихора. —
В пляске безумной вы только затопчете луг!»
Молча обвёл Аполлон всю толпу взглядом строгим:
«Это звучание флейты я слышал уже!
Стали дарить боги дудки певцам козлоногим?
Надо мне быть с музыкантами настороже!»
202
Поле цветное бурлило сильней океана,
Славно толпу подзадоривал ловкий сатир:
Он кувыркался, садился на спину барана,
Чтоб выступленьем своим удивить целый мир.
В диком безумстве толпа снизошла до визжанья,
Музыкой Марсий являл людям низменный вкус,
И, позабыв, что он шкуру отдал на закланье,
Громко играл и смотрел на скучающих муз.
203
А Лучезарный подумал: «Какая досада,
Если чудесная флейта способствует злу!
Разве искусство Парнаса народу не надо?
Дивная музыка смертным, как крылья ослу?
Пусть поиграет в руках козлоногого дудка —
Может быть, жизнь он закончит весёлой игрой…
Славно попляшет народ до потери рассудка
И упадёт, утомлённый полдневной жарой!»
204
Так и случилось, как думал Зевсид Лучезарный —
Бились в истерике люди, упавшие с ног.
Лёг на траву измождённым и Марсий бездарный,
Громко смеялись над зрелищем музы и бог.
Феб иронично сказал: «Он увлёкся Эвтерпой,
С музы мелодий сатир не сводил диких глаз!
Вот и улёгся он гиперборейскою нерпой,
Не в состоянье подняться теперь на Парнас!»
205
Громко звучали над лугом некошеным стоны,
Их прерывали истошные крики скота,
Страшно скрипели над брегом дубовые кроны.
«Видел талант? – прошептали сатира уста. —
Я уступаю тебе всё пространство долины,
Но не могу обеспечить тебе тишину.
Всё же попробуй сыграть для усталой скотины —
Не подойдёт ни одна к твоему валуну!»
206
«Прав ты, конечно, что лира – не кнут волопаса,
И не пойдёт из-за музыки скот к валуну!
Этот мотив будет часто звучать для Пегаса…
Слушай, флейтист!» – молвил Феб, нежно тронув струну.
Дивные звуки заполнили луг, мелколесье,
Стаей чижей долетели до тёмных дубрав
И устремились орлиной семьёй в поднебесье,
Через мгновение силу экстаза набрав.
207
Стихли над полем и стоны, и громкие крики,
Ветер неистовый нежно прижался к траве,
Светлыми стали людей обезумевших лики,
Шёпот восторга промчался по яркой листве!
Сны на людей навевала мелодия Феба,
Музы узрели, как души летят к облакам,
И засверкало огнями чудесными небо,
Стали улыбки селянок подобны цветкам.
208
Музы на брата смотрели с большим восхищеньем —
Не было в мире жестоком чудесней творца!
Музыка Феба была утончённым отмщеньем
Марсию, тихо сидевшему с видом глупца.
«Спой о любви, Аполлон! – попросила Эрато. —
Это прекрасное чувство немногим дано!»
«Спой! – умоляли прелестницы старшего брата, —
Нежную песнь, чтоб пьянила сердца, как вино…»
Песнь Аполлона о любви
209
«Юноша смелый бродил по долинам,
Гордо оставив обитель отца —
Он не желал быть страны властелином,
Пленником вечным в покоях дворца.
Горы его принимали, как брата,
Предоставляя в расщелинах грот,
Сердце юнца не желало возврата
В город, в котором бездарен народ.
Слушал он песни бурливых потоков,
Шёпот хлебов на полях до жнивья,
Не пропускал сладкозвучных уроков,
Что извлекал из рулад соловья.
Он сторонился столиц и селений,
Часто ходил по речным берегам,
Только не слышал народ песнопений —
Их направлял олимпийским богам.
Как-то лежал под раскидистым клёном
Юный искатель высокой мечты.
Вдруг он увидел на поле зелёном
Деву, вплетавшую в косы цветы.
Вспыхнуло чувство ночною зарницей,
Ринулся к ней песнопевец стремглав.
Так обернулась мечта чаровницей
В море зелёном некошеных трав…
210
Сразу зардели усталых селянок ланиты,
Кровь по телам побежала, как бурный Инах,
Девы мечтали о силе златой Афродиты[15],
Чтоб с женихами встречаться не только во снах…
Феб обернулся к печальной сестре Мельпомене,
Та поняла с полувзгляда Зевсида вопрос:
«Спой, повелитель Парнаса, свой гимн Ойкумене,
Так, чтобы каждый прочувствовал гордость до слёз!»
Гимн Ойкумене
211
Прекрасны просторы родной Ойкумены
От южных пустынь и до северных льдов,
Сражались в дыму и под светом Селены
Мы, боги, за вас, не жалея трудов.
И в Тартар отправлены нами титаны,
Чтоб жизнь протекала, как в реках вода,
Ещё не залечены старые раны,
Но миром своим Ойкумена горда.
Красива земля с высоты Геликона,
Не портят её ни дожди, ни снега,
Сверкает под Гелием ярче циркона,
Она для богов и людей дорога!
Построены в мире большие селенья,
И в каждой столице возводится храм,
Где смертные просят себе исцеленья,
А боги склонны и к любви, и к дарам.
Сиянье озёр и больших океанов,
Звучанье ручьёв и мелодии рек,
Тепло небосвода и тени платанов —
Подарок богов для тебя, Человек!
Храните от скверны обитель родную,
И смертных тогда не постигнет беда,
Никто не подарит вам землю иную,
Жить в мире должна Ойкумена всегда!»
212
Песнь Аполлона звучала державно и строго,
Павшие наземь поднялись поспешно с колен,
Люди с восторгом смотрели на светлого бога,
Чувствуя в душах желанье больших перемен.
Феб проникающим взглядом смотрел на сатира,
В землю направил тот взор, как виновный шалун,
Понял, насколько волшебна искусная лира —