где нужно постоянно бежать (то есть развиваться и совершенствоваться) для того, чтобы оставаться на месте. Ну а для продвижения вперед нужно развиваться очень быстро.
Второй вариант ответа: «Потому что патологоанатомы не умеют работать с людьми». Это, разумеется, шутка, причем не имеющая ничего общего с реальностью. Разумеется, мы не общаемся с пациентами. Но сколько в среднем пациентов у врача? Около 20. А теперь давайте посмотрим, сколько нам приходится общаться. На каждом вскрытии присутствуют коллеги, как минимум лечащий врач, а иногда, в особо сложных случаях, приходят все врачи отделения и кто-то из начальства. Кафедральные преподаватели могут приводить студентов. Каждое вскрытие представляет собой что-то вроде лекции. Я не просто делаю свое дело, я комментирую то, что вижу и отвечаю на вопросы.
Пойдем дальше. Примерно треть гистологических исследований сопровождается обсуждением их с лечащими врачами, которые задают уточняющие вопросы, и т. п. Представляете, сколько это общения?
Выступления на больничных конференциях – это же тоже работа с людьми, общение с коллегами. Добавьте ко всему сказанному общение с родственниками умерших и лекции, которые мы время от времени читаем для коллег. Как-то все это не соответствует классическому образу нелюдимого бирюка, который сидит в своем морге и ни с кем не общается, верно?
А еще нас могут пригласить на консилиум в тех случаях, когда постановка диагноза затруднена. Не удивляйтесь, мол, при чем здесь патологоанатом, я сейчас все объясню. Перед производством вскрытия патологоанатом изучает историю болезни, отслеживает весь диагностический поиск, а затем видит, что же было на самом деле. Этот опыт может пригодиться в постановке прижизненного диагноза. «В прошлом году, коллеги, у меня был точно такой же случай. На основании тех данных, которые у вас сейчас есть, врачи выставили такой-то диагноз, а вот об этом не подумали. Сделайте вот эти дополнительные исследования, чтобы внести ясность». Вот примерно так.
А теперь давайте вернемся к тому, что нас мало, и посмотрим на это «мало» с другой стороны. В наши дни в России испытывается хронический дефицит патологоанатомов. В 2019 году укомплектованность штатных должностей врачей-патологоанатомов составляла всего-навсего 52 %. Это не ССР – «статистика сарафанного радио», а официальные данные Минздрава. Грубо говоря – половина штатных должностей пустует. В количественном исчислении в стране не хватает около 3000 патологоанатомов. Если в Москве, Питере и других крупных городах положение более-менее сносное – тем, кто есть, приходится работать на полторы ставки, то на периферии дело обстоит гораздо хуже. В некоторых регионах всю работу тянут на себе патологоанатомы областных больниц, потому что в районах работать некому.
Собственно, дефицит кадров – это проблема всей современной отечественной медицины. Парадокс – у нас много студентов-медиков, их ежегодно выпускается больше, чем нужно, но при этом у нас не хватает врачей самых разных специальностей. Переизбыток врачей отмечается разве что в гинекологии, урологии и стоматологии. Это самые модные специальности, которые традиционно считаются самыми «хлебными». Во всех других специальностях – дефицит. Но дело не только в «перекосе» в сторону модных специальностей, а еще и в том, что добрая половина выпускников медицинских вузов в медицину работать не идет, а выбирает торговлю лекарственными препаратами и медицинским оборудованием. Многие становятся журналистами и пишут статьи на медицинские темы. Порой такое пишут, что у лысого на голове волосы дыбом встанут. В моем ноутбуке есть папка под названием «Перлы». Туда я собираю самое бредовое, что попадается мне во время странствий по сетевым просторам. Добычей делюсь с коллегами, а они делятся со мной тем, что попало в их сети. Нам-то не страшно, мы – опытные врачи и понимаем, что к чему. А вот человека, не посвященного в медицинские тайны, глупые статьи могут довести до беды.
Приведу один пример, который вплотную касается нашей профессии. При удалении родинок полагается отправлять то, что было удалено, на гистологическое исследование. Мало ли что? Вдруг это злокачественное образование? Если патологоанатом подтверждает злокачественную природу удаленной родинки, то пациенту проводят противоопухолевое лечение.
В платных клиниках проведение гистологического исследования оплачивается пациентом. Врач предлагает и объясняет, а пациент может отказаться. Так вот, некая журналистка, имя которой я называть не стану, опубликовала в одном сетевом издании «сенсационную» статью о заговоре косметологов и патологоанатомов. Конспирологические теории нынче вообще в моде, куда ни ткни – попадешь в очередной мировой заговор. Патологоанатомы, стало быть, договорились с косметологами о том, чтобы те назначали всем поголовно гистологические исследования, в которых на самом деле никакой необходимости нет. Если ваша родинка не чешется, не распухает и не болит, то все с ней в порядке и никакие исследования вам не нужны. Вот так!
На самом деле это полная чушь. Никакого мирового заговора косметологов и патологоанатомов не существует. Существует стандарт, который имеет под собой объективную подоплеку. Нередко бывает так, что внешне родинка выглядит нормально и никакого беспокойства не причиняет, а злокачественный процесс (то есть процесс неукротимого размножения) уже начался. Потому то и рекомендуется обязательное гистологическое исследование удаленных родинок. Это делается ради блага пациентов, а не ради выгоды патологоанатомов. Согласитесь, что лучше заплатить за исследование относительно небольшую сумму порядка тысячи рублей и жить спокойно. Или же своевременно принять меры и дальше тоже жить спокойно. Разумеется, бывают случаи (я рассказывал об этом выше), когда гистологическое исследование не может дать точного и однозначного ответа на вопрос, злокачественная опухоль или нет. Но отдельные сложности не отрицают необходимости и безусловной полезности гистологических исследований. Сравните сами. Если злокачественный процесс диагностируется в самом начале, то может быть достаточно одного курса химиотерапии и небольшого дополнительного хирургического вмешательства для того, чтобы полностью излечиться. А при запущенном процессе излечения как такового быть не может. Если злокачественный процесс распространился по организму, то с ним уже справиться невозможно. В таком случае речь уже идет не об излечении, а о небольшом продлении жизни. Осознайте разницу.
Подозреваю, что во время чтения моих записок вы задавались вопросом о том, сколько я зарабатываю. Не стесняйтесь своего любопытства. Вживую об этом спрашивать неловко, да и отвечать на такие вопросы люди не очень-то любят, но здесь я могу привести реальные цифры для того, чтобы у вас создалось правильное представление об оплате нашего нелегкого труда.
Честно скажу, что доходы у нас невеликие. На полутора ставках с ежемесячными премиями я получаю «чистыми» на руки чуть больше ста тысяч рублей. Повторяю – это на полторы ставки! У нас нет дежурств, которые дают дополнительный приработок и при своей полутораставочной загруженности я не имею времени (да и сил тоже) для того, чтобы брать подработку где-то на стороне. Я прихожу на работу в восемь утра и ухожу около шести-семи часов вечера изрядно уставшим. Нередко приходится работать по субботам.
Что меня держит на этой работе, и доволен ли я своим положением?
Держит меня любовь к моей работе, как банально это бы ни звучало. Я всем доволен. Я делаю нужное людям дело, получаю от этого удовлетворение, и в целом мой труд неплохо оплачивается. Да, разумеется, всегда хочется чего-то большего, но в целом я всем доволен. И большинство моих коллег тоже всем довольны, а особенно те, кому выпало работать в девяностые годы прошлого века, которые называют то «лихими», то «золотыми», то еще как-то, но от рассказов о работе в те времена у меня лично волосы дыбом встают. Зарплаты у врачей были такими, что их не хватало даже на самые насущные нужды. Один мой коллега вспоминал, как после получки он шел на ближайший рынок и закупался на все деньги продуктами на неделю для себя одного, он тогда был холостым и жил один. На что питаться три оставшиеся недели? На что покупать одежду? Как платить за квартиру и за транспорт? «Как-то выкручивался, – вспоминает коллега. – Работал в качестве санитара-гримера, ездил по домам бальзамировать трупы, короче говоря – хватался за любую возможность заработать хоть сколько-то». Сейчас, к счастью, нам уже не нужно хвататься «за любую возможность». И тела у нас из отделения не похищают. А то ведь я наслышался рассказов о том, как приезжали в морг вооруженные люди и требовали отдать им тело умершего родственника или друга. Ствол в зубы – и попробуй не отдай. Но хуже и страшнее всего была криминализация ритуальных услуг, которые попали под контроль мафиозных группировок. А ведь наша работа неразрывно связана с ритуальными услугами. И пусть конкретно к врачу-патологоанатому у бандитов претензий может не быть, но врачу от этого не легче, когда противоборствующая группировка обстреливает морг или взрывает в нем бомбу. Когда я слушаю рассказы о работе в те, сравнительно недавние, времена, то умом им верю, потому что знаю, что они говорят правду, а в глубине души нет-нет да шелохнется недоверие – ну разве такое возможно? Бывало и так, что санитары, занимающиеся оказанием ритуальных услуг, брали власть в отделении, подкупали главного врача и творили, что им вздумается, а заведующий отделением служил им чем-то вроде ширмы. Ладно, не буду углубляться в эту тему, ведь я пишу о том, что видел сам, а не о том, о чем знаю понаслышке.
Если меня читает школьник или студент-медик, пока еще не определившийся с выбором профессии, то советую обратить внимание на патологическую анатомию. Если вы имеете исследовательский склад ума и любите разгадывать загадки, то эта работа может прийтись вам по душе. Собственно, подавляющее большинство моих коллег выбрали патологическую анатомию по зову сердца, а не потому что «их больше никуда не брали».