Так вот, на психическое состояние охранников их начальство обычно обращает внимание. Вдобавок у них при трудоустройстве просят «неученые» справки из наркологического и психоневрологического диспансеров. Таким образом, психически нездоровому человеку относительно сложно попасть в охранники. Да, конечно же, не везде ведется строгий отбор и не везде есть строгий контроль, но в крупной торговой сети, заботящейся о своей репутации, охранникам должны уделять внимание.
Мои соображения подтвердила дочь умершего, которая забирала тело. Я рассказал ей о странной находке и спросил, может ли она как-то ее объяснить, а также спросил, не замечала ли она за отцом каких-то странностей в поведении. Дочь (она жила отдельно) сказала, что отец был абсолютно адекватным человеком, отставным майором пограничной службы, а откуда в его желудке взялась пена, она никакого понятия не имеет.
Но тем не менее пена в желудке была! Мы оставили комок в качестве экспоната в небольшом музее нашего отделения и сломали свои светлые головы в бесплодных попытках найти ответ на вопрос: «зачем ему понадобилось глотать пену». Если отбросить в сторону психическое заболевание, то единственное, что приходило на ум, так это пари. Люди иной раз заключают очень странные пари, особенно в нетрезвом состоянии.
Но глотать монтажную пену? Которая липнет к губам, к языку, к пищеводу? К влажной слизистой оболочке пищеварительного тракта пена липнет меньше, чем к сухой коже, но все равно глотать ее тяжело, очень тяжело. Ладно – такое можно ожидать от подростка, который для самоутверждения в кругу сверстников готов сделать что угодно. Но взрослый мужчина, отставной офицер-пограничник вряд ли заключит такое пари, даже в нетрезвом виде. (Прошу вас – не пробуйте произвести такой опыт, ни к чему хорошему это не приведет.)
Загадка осталась неразгаданной. Я вспомнил об этом случае на ежегодной встрече с однокурсниками. Мы собираемся «малым кворумом» из полутора десятков человек в первое воскресенье августа. Собираются друзья, а не просто однокурсники, поэтому встречи получаются приятными, и я стараюсь их не пропускать. На «большой» встрече, когда собирались все выпускники нашего года (на деле было примерно 60 %), я был всего один раз – когда отмечалось десятилетие со дня окончания университета. Больше не пойду, потому что не понравилось. Собираются вместе люди, которых жизнь давно разбросала в разные стороны. Нет точек соприкосновения, нет общих тем для разговора, кроме того, что мы учились в одном вузе. Примерно полчаса уходит на общение в стиле «а, помнишь?», дальше становится непонятно – о чем еще можно поговорить? Бежал я с этой встречи быстрее лани, и больше на такие мероприятия не пойду. Малый кворум – совершенно другое дело. Собираются друзья, которым есть, о чем поговорить, и которых такие встречи радуют.
– А у меня есть для вас загадка! – объявил я в начале нашего застолья, которое в этот раз проходило на природе – мы делали шашлык на берегу Клязьминского водохранилища.
Врачей хлебом не корми – дай загадку разгадать. Правда, сначала друзья мне не поверили, решили, что я их разыгрываю. Есть у меня склонность к розыгрышам, что уж скрывать. Это на работе я очень серьезный и очень правильный, а в быту весельчак-приколист.
Я сразу же предупредил, что версии с психическим заболеванием и пари были рассмотрены и отвергнуты. Давайте что-то другое, дорогие мои шерлокхолмсы.
– Это сделали хулиганы, – сказал однокурсник, ставший известным оториноларингологом. – Поймали несчастного поздно вечером, вставили в рот воронку и пшикнули туда пены. А что? Мало ли какие извращенцы бывают…
Во время обсуждения мы эту версию отвергли. Такие оригинальные хулиганы непременно попали бы в поле зрения журналистов. Однако же никто из нас ни о чем подобном не читал и не слышал.
– А какой он был комплекции? – спросил другой однокурсник, который стал диетологом.
– Гиперстеник с ожирением, – ответил я. – Примерно 25 кг лишнего веса, если не все 30.
– Я, конечно, не уверен, – сказал диетолог, – но, возможно, что твой пациент хотел похудеть и решил при помощи пены уменьшить полезный объем желудка. Получилось что-то вроде внутрижелудочного баллона, только дешево и сердито.
Установка внутрижелудочного баллона – это весьма эффективный способ снижения веса. В желудок вводится силиконовый баллон, который затем наполняется физиологическим раствором. Если в желудке находится баллон, то ощущение наполненности желудка возникает уже при небольшом объеме съеденной пищи. А наполненность желудка – это один из сигналов, вызывающих возникновение чувства сытости. В стенке желудка есть рецепторы, которые реагируют на растяжение. Желудок наполнился, стенка его слегка растянулась – к головному мозгу отправляется сигнал: «еды достаточно!» Другим сигналом, вызывающим чувство сытости, является поступление питательных веществ из пищеварительного тракта в кровь. Именно поэтому диетологи рекомендуют есть медленно, не торопясь. Когда человек ест медленно, то питательные вещества успевают попасть в кровь во время трапезы, и чувство сытости возникает при меньшем количестве съеденной пищи, чем в случае быстрой еды.
– Дешево-то дешево, – согласился я, – но больно уж сердито. Рот забит пеной, в пищеводе пена… Бр-р-р!
– Можно прополоскать рот растительным маслом и принять немного внутрь, – заметил на это диетолог. – Пленка жира не даст пене прилипнуть. Я согласен, что это очень сердито, но другого объяснения мне в голову не приходит.
Версия диетолога остается единственным объяснением загадки монтажной пены, которое представляется мне убедительным. Нет, лучше сказать так – более убедительным, чем версия с психической болезнью или пари.
Громкое дело
Не так давно произошел случай, который привлек к себе внимание всех патологоанатомов России. Иначе и быть не могло, ведь на скамье подсудимых оказался главный врач областного патологоанатомического бюро. Я не буду называть никаких имен и прочей конкретики. Имена не имеют большого значения, да и суд пока еще не закончился, так что правые и виноватые в этой истории не определены.
Начну с официальной версии, то есть с той, которой придерживается следствие. Главный врач обвиняется по двум направлениям. Первое – служебный подлог, второе – получение взяток.
Суть подлога заключается в том (повторю, что я излагаю версию обвинения), что главный врач организовал подмену парафиновых блоков с образцами тканей женщины, умершей в одном из областных медицинских учреждений, и заставил свою подчиненную указать в протоколе вскрытия заведомо неверный диагноз.
Мои знакомые (не врачи), прочитав в интернете об этом подлоге, спрашивали меня: «ну как такое могло случиться?» Зачем большому патологоанатомическому начальнику покрывать лечащих врачей, ошибки которых ему лично ничем не угрожают? Другое дело, когда что-то подобное делает патологоанатом, работающий в больнице (или при больнице). Тут сразу же выстраивается «цепочка интересов» – главный врач просит сделать так, чтобы репутация больницы не пострадала, и патологоанатом идет навстречу. Но здесь совсем другой случай. Непонятно это.
Я объясняю, что больничному патологоанатому по тем или иным причинам может быть небезразлична репутация одной отдельно взятой больницы, а главе областного патологоанатомического бюро небезразлична репутация всей области в целом. Иной уровень – иные масштабы. Тут непонимания становится еще больше. Ладно, для больницы каждый случай смерти пациента имеет значение. Но что такое один-единственный случай в масштабах целой области, в которой живет около двух с половиной миллионов человек?
Дело в том, что статистические показатели бывают разными по своей значимости. Есть такой показатель, как материнская смертность, или коэффициент материнской смертности. Этот показатель характеризует частоту случаев смерти беременных женщин, а также недавно родивших (женщины попадают в эту статистику в том случае, если они умирают в течение 42-дневного периода после родов).
Материнская смертность, наряду с младенческой смертностью, является одним из важнейших статистических показателей. Когда хотят оценить качество медицинской помощи в регионе, то в первую очередь смотрят на эти показатели. Они имеют значение не только для медицинского начальства, но и для губернаторов. Материнская смертность наглядно отражает благополучие в регионе. Там, где социальная сфера в порядке, там, где медики работают хорошо и оснащены всем необходимым, здоровые женщины не должны умирать во время беременности и родов. Беременность – это же не болезнь, а естественное состояние, и роды – это не болезнь, а естественный процесс. Но процесс, во время которого могут возникать опасные для жизни осложнения.
В нашей стране в последние годы коэффициент материнской смертности составляет примерно 9 случаев на 100 000 родов. 9 случаев на 100 000 родов – это хороший показатель, хотя, конечно же, надо стремиться к его дальнейшему снижению.
В среднем в российском регионе с населением в два с половиной миллиона человек в год будет от 20 до 30 тысяч родов. Вы понимаете, что при таком раскладе каждый случай материнской смертности может «обрушить» годовую статистику региона. Поэтому нет ничего удивительного в том, что для «благоприятного решения» подобных вопросов могут привлекаться руководители областных патологоанатомических бюро. Кому, как не им, спасать репутацию своего региона?
Дело было так. Женщина 27 лет, находившаяся на седьмом месяце беременности, была госпитализирована по причине высокой температуры. Январь, эпидемия гриппа, так что врачи в первую очередь думали о респираторной вирусной инфекции. При больнице не было родильного дома, поэтому, когда возникла угроза прерывания беременности, женщину перевели в областной перинатальный центр с диагнозом ОРВИ. В перинатальном центре ее продержали около суток. Установили, что угрозы прерывания беременности нет, и отправили обратно в ту же больницу, из которой ее перевели. Я не возьмусь делать выводы заочно, да еще и на основании столь скудной информации, но одно сказать могу уверенно. При угрозе прерывания беременности на седьмом месяце и на фоне инфекционного заболевания суточного наблюдения мало. Для того чтобы определиться, нужно хотя бы трое суток наблюдения. Это как раз тот самый случай, когда лучше перестраховаться. Но, повторю, что я не знаю всех обстоятельств дела, так что никого не обвиняю, а просто выражаю собственное мнение по поводу сроков пребывания пациентов.