Наказание Сизифа было страшно не столько трудностью, сколько бессмысленностью его работы. Понятно, что из этого рассказа и возник навеки запоминающийся образ нелепого труда.
У некоторых германских народов синяя птица издавна служит символом счастья. «Гоняться за синей птицей» — значит искать счастья. Понятно, как сложился этот символ: в Европе по-настоящему синих птиц нет, и поймать такую птицу по меньшей мере трудно.
Русский народ не знал ни этого образа, ни этого выражения до начала девятисотых годов. В те годы у нас стала известной пьеса «Синяя птица» бельгийского писателя М. Метерлинка. Автор построил ее именно на представлении, о котором только что была речь. Малыши Тильтиль и Митиль, дети бедняка дровосека, пускаются в путь на поиски «синей птицы», но возвращаются в дом без нее: самым синим из всех птиц оказывается скворец, который жил у них в избушке.
С этого времени и у нас «синяя птица» стала символом недостижимого счастья, несбыточной, хотя и прекрасной мечты. А «охотиться за синей птицей» — искать невозможного, тратить время и силы впустую.
Как видите, это одно из тех словосочетаний, которое не родилось в давние времена, в толще народа, а было совсем недавно подхвачено в западной литературе интеллигентными людьми. Оно и сейчас живет только в языке людей образованных; если вы скажете: «Ты гоняешься за синей птицей», — вас поймет не каждый.
В представлении нашего народа чище, глаже, ровнее хорошей холщовой или тем более «камчатной» (шелковой) скатерти ничего на свете не могло быть. Дороги в старой Руси не отличались ни чистотой, ни гладкостью. Ездить по ним было истинным мучением, и лучшего пожелания, чем дороги, ровной, как скатерть, хозяин не мог сделать уезжающим гостям.
Вначале восклицание «Скатертью дорога!» и понималось как доброе пожелание. Но потом оно приобрело как раз противоположный, иронический смысл. Теперь так говорят, желая показать, что уход или отъезд человека не причинит остающимся ни малейшего огорчения. «Скатертью дорога!» равносильно словам: «Проваливай, без тебя обойдемся».
Почему время часто сравнивают с жидкостью? «Ваше время истекло», — говорят оратору на заседании. «Годы текут», «в текущем году» — мы слышим это на каждом шагу. Что общего между временем и водой?
Есть основания думать, что во всех подобных выражениях живет воспоминание о старинных часах — песочных и особенно водяных. Это очень древнее изобретение: «клепсидры» (по-гречески «водокрáд», «ворующий воду») существовали уже в Вавилоне, а потом перешли в Грецию и Рим. Устройство их в основе очень просто: вода текла по каплям из одного сосуда в другой, и по тому, сколько ее натекло и вытекло, определяли время. Примерно то же мы видим в песочных часах. Были очень сложные и красивые клепсидры, но это уж дело особое. Во многих случаях — например, в судах — такие часы ставились перед защитником или обвинителем, чтобы он сам мог видеть, когда «истечет» отведенное ему для речей время. «Истекало» оно вместе с водой. Правда, мы слышим порой и похожие, но несколько иные образные «речения»: «Много воды утекло в реке (в Дунае, в Волге), прежде чем все это случилось». Трудно сказать, связаны ли они с водяными часами или просто родились у прибрежных жителей, на которых большое впечатление производило зрелище вечно текущего потока…
Текст любой книги (и рукописи) делится на абзацы, то есть на небольшие части, в которых все строчки равной длины.
Каждый новый абзац начинается с некоторым отступом: первая его строчка немного короче остальных (более короткой, как бы не доведенной до конца, может быть и последняя строка предыдущего абзаца).
Вот как раз сейчас я начал новый абзац на этой странице; он начался со слова «вот». Слова «я начал новый абзац» означают то же самое, что и «я начал с красной строки». «Красной строкой» именуется такая, начало которой сдвинуто немного вправо по отношению ко всем остальным.
Откуда взялось это название? Оно осталось нам от переписчиков тех времен, когда еще не было книгопечатания. В старинных рукописях самый текст писали обычно чернилами, а начальные буквы абзацев разукрашивали киноварью (красной краской), а позднее и рисунками, иногда раззолоченными. Эти буквы, а по ним и все первые строки абзацев и глав называли «красными» (то есть красивыми). Вспомните выражение «красная девица», «красный угол в избе» и проч.
С переходом на печатные книги старый обычай мало-помалу утратился; только название, связанное с ним, сохранилось.
Когда речь шла о семи чудесах света (см.), между ними упоминался замечательный храм богини Артемиды в Эфесе, в греческой Малой Азии. Храм этот погиб в огне, подожженный неким честолюбцем, по имени Герострат. На суде злодей объяснил, что он хотел во что бы то ни стало прославиться, обессмертить свое имя; за неимением каких-либо талантов он и придумал такой отвратительный способ заслужить известность.
Суд сурово поступил с Геростратом: его предали смертной казни, и жителям города было запрещено даже упоминать его имя. Суд хотел, чтобы память о нем изгладилась навек. Однако греческий историк Феопомп нарушил этот запрет: от него последующие поколения узнали о страшном деянии безумца.
Возможно, некоторые скажут: «А что же? Герострат добился-таки своего!»
Да, добился. Но можно ли позавидовать такой известности? Недаром самые слова «слава Герострата» означают вот уже целые тысячелетия память о самых черных, самых постыдных поступках людей.
Почему мы нередко говорим: «Да, повезло дуралею… Счастье слепо»?
В музеях скульптуры и живописи можно видеть изображение одной из древних античных богинь. Молодая женщина катится куда-то на крылатом колесе. Глаза ее закрывает повязка, в руках — рог изобилия (см.). Это богиня древних римлян Фортуна. По-латыни слово «фортуна» означало «счастье». Римляне полагали, что удача человека не зависит ни от каких других причин, кроме как от случайности. Кроме того, любое счастье недолговременно. Летит по миру Фортуна с закрытыми глазами и сыплет на кого попало из рога изобилия свои дары. Вот они попали на тебя… но «колесо Фортуны» повернулось, и богиня уже далеко… Никогда не доверяйся слепой: счастье обманчиво!
Вот из какой дали веков пришли к нам слова «слепое счастье», «слепая Фортуна», «колесо Фортуны», «колесо счастья»… Мы сейчас уверены, что это неправильные выражения: счастье — не случайность, счастье — в руках самих людей; его нужно только завоевать. Но древние образы живут и живут в языке и порой сбивают нас с толку, затуманивают сознание того, кто понимает их буквально.
Слово «лихва» было в старорусском языке. Значило оно «избыток», «излишек». От него были образованы некоторые производные слова; так, например, проценты, которые человек, дающий деньги взаймы, мог, по дореволюционным правилам, требовать со своего должника, назывались «лихвенными» (избыточными) деньгами. Поэтому «вернуть с лихвой» значит: получить больше, чем сам дал. «Хватает с лихвой» — то же, что хватает с избытком.
Наши предки простодушно верили в самые различные магические «слова» — заговоры, заклинания, таинственные молитвы. Один заговор мог исцелить больного (см. «Зубы заговаривать»), другой — открыть кладоискателю место, где спрятаны сокровища.
Однако волшебные «слова» были известны не каждому. Их ведали только кудесники, знахари, ворожеи. Про таких людей и говорили со страхом и почтением: «Слово знает!»
Вы не верите в силу заклинаний? И никто не верит! Но выражение «слово знает» продолжает еще жить, только применяется оно теперь не без усмешки к людям, которые умеют добиваться своей цели какими-то неясными для остальных, сомнительными способами. Кажется, ничего не могло у него выйти, а вышло… «Слово знает!»
«Слоны слонять» значит: шататься без дела, слоняться. Как возникли эти слова?
По улицам Слона водили,
Как видно, напоказ,
Известно, что Слоны — в диковинку у нас,
Так за Слоном толпы зевак ходили.
Так изображает дело И. А. Крылов. Как будто ясно: «слоняться» произошло от слова «слон».
Языковеды думают, что это не так-то просто. Спрашивается, откуда взялось само русское слово «слон»? Оно не имеет общего с названием этого животного у других народов.
Есть предположение: слово «слон» книжное, выдуманное. Наши предки думали, что толстые ноги слона не сгибаются; чтобы уснуть, он должен «слонити-ся к дереву», то есть прислониться к подпорке и так спать. Потому-де его и назвали «слон».
Конечно, это наивное объяснение. Но вот мы узнали, что в старом русском языке, еще до того как русский народ познакомился со слонами, уже жило слово «слонити» и даже «слонити-ся». Так, может быть, было рядом с ним и близкое слово «слоняти-ся» и оно было перенесено затем на раскачивающуюся, небрежную походку, на ходьбу от стенки до стенки, из угла в угол? Тогда слон тут ни при чем: он, вероятно, ввязался в наше словосочетание позднее, уже просто по звуковому сходству двух слов.
Вы пожмете плечами: стоило начинать объяснение, если ничего нельзя точно сказать! Очень стоило: чтобы вы на примере увидели, какой сложной бывает история некоторых наших слов и как в ней много еще невыясненного и нерешенного.