В дороге они так ничего и не прочитали, если не считать нескольких любовных эпиграмм с началами вроде: «Женщина, которой тридцать…» В поезде было много народу, остановок было мало, из вагонных коридоров доносились звуки оживленных бесед. В поезде ехали очень юные девушки в состоянии вежливо скрываемого ужаса; сильно скучавшие в душе девицы, уже отпраздновавшие свой двадцать пятый день рождения; некрасивые девчонки, явно не подозревавшие, что их ждет; ехали и небольшие, уверенные в себе компании, направлявшиеся, казалось, прямо-таки в дом родной.
– Говорят, там совсем не так, как в Йеле, – сказала Жозефина. – Все не так тщательно подготовлено. Никто не таскает тебя туда-сюда, из одних гостей в другие, как принято в Йеле…
– Ах, разве можно забыть ту нашу изумительную весеннюю поездку?! – воскликнула Лилиан.
Они обе вздохнули.
– По крайней мере, там будет Луи Рэнделл! – произнесла Жозефина.
И в том, что там будет Луи Рэнделл, не могло быть никаких сомнений. Жозефина сочла возможным пригласить его сама, пренебрегая формальностями и даже не сказав об этом своему кавалеру из Принстона. Кавалер же, который в этот самый миг мерил шагами платформу, как и множество других молодых людей, скорее всего, воображал, что это именно он – радушный хозяин. Но он заблуждался; хозяином в данном случае была Жозефина: даже ехавшая с ней Лилиан была приглашена другим питомцем Принстона, по имени Мартин Манн, которого заботливо подсунула ей Жозефина.
«Прошу тебя, пригласи ее, – написала ему она. – Тогда мы сможем видеться часто, потому что тот человек, который меня пригласил, не очень-то мной увлечен, так что возражать не станет».
Но Пол Демпстер был как раз увлечен, да так сильно, что, едва поезд подкатил к зданию вокзала, Пол так сильно вдохнул, что едва не упал в обморок. Уже год он был верным поклонником Жозефины – а ее интерес к нему уже давно угас, – и судить ее объективно он уже не мог; для него же она превратилась в проекцию его собственных грез, в лучезарный и туманный огонь.
Но глазам сошедшей с поезда Жозефины никакой туман не мешал. Она немедленно ринулась к Полу, словно желая поскорее покончить с этим и очистить палубу для других, более важных, жизненных действий.
– Я прямо трепещу от восторга! Так мило, что ты меня пригласил! – Слова, известные с незапамятных времен, но все еще действующие, несмотря на прошедшие пятнадцать лет.
Она цепко ухватила его за руку, постаравшись поудобнее устроить его ладонь в своей, словно желая соединить эти ладони навеки.
– Могу поспорить, что ты совсем не рад меня видеть, – прошептала она. – Уверена, что ты обо мне и не вспоминал! Знаю я тебя!
Этот элементарный трюк погрузил Пола Демпстера в смущенное и счастливое оцепенение. Снаружи он выглядел на свои девятнадцать, но внутри этой оболочки еще бродила юность.
Он смог лишь хрипло сказать в ответ:
– Ни в коем случае! – А затем: – У Мартина лабораторка по химии. Мы договорились встретиться в клубе.
Толпа молодежи медленно заполонила ведущие вверх ступени у подножия арки Блэра, словно расплываясь в осенних грезах и разбрасывая ногами желтые листья. Они медленно двигались между полосками дерна под вязами и аркадами, выдыхая клубы пара в холодный вечер, стремясь за мечтой, казавшейся совсем близкой, словно еще чуть-чуть – и счастье окажется у них в карманах.
Все уселись перед большим камином в клубе «Уизерспун»; среди клубов, которыми славен Принстон, этот обладал самым обширным зданием. Мартин Манн, кавалер Лилиан, был тихим, симпатичным парнем, которого Жозефина несколько раз видела, но в плане чувств так и не исследовала. А сегодня, когда из фонографа доносилась мелодия «Туда, под тенистые пальмы» и приглушенный оранжевый свет разливался над сидевшими в большом зале то тут, то там компаниями – казалось, он нес снаружи атмосферу бесконечных обещаний, – Жозефина взглянула на Мартина оценивающим взглядом. Внутри нее поднялась знакомая волна любопытства; в разговоре с Полом она стала отвечать невпопад. Но Пол, все еще купаясь в волнах теплого очарования после прогулки со станции, ничего не замечал. Ему было невдомек, что ему уже бросили его кость; больше никакого особого внимания ему не полагалось. Отныне у него была другая роль.
В тот самый миг, когда все собрались идти переодеваться к ужину, все вдруг заметили незнакомую личность, только что вошедшую в клуб и остановившуюся у входа; личность обводила все вокруг слегка удивленным взглядом и держалась, конечно, не непринужденно, но явно ни капельки не стесняясь. Юноша был высокого роста, с длинными ногами танцора, а его лицо походило на мордочку умудренного опытом хорька, которому любой курятник был по плечу.
– Ах, да это же Луи Рэнделл! – изумленным тоном воскликнула Жозефина.
Некоторое время она, как бы против своей воли, поговорила с ним, а затем стала представлять его всем присутствующим, шепнув Полу между делом: «Это парень из Нью-Хейвена. Я и подумать не могла, что он приедет сюда вслед за мной!»
Рэнделл сел на стул и спустя несколько минут уже казался своим среди гостей. Он обладал непринужденной манерой держаться и острым умом; в душу Пола не закралось никаких мрачных подо зрений.
– А, кстати, – произнес Луи Рэнделл. – Я тут подумал – где бы мне переодеться? Чемодан я пока что оставил за дверью…
Последовала пауза. Жозефину, по-видимому, все это ничуть не интересовало. Тишина понемногу становилась натянутой, и Полу ничего не оставалось делать, как предложить:
– Если хочешь, можешь переодеться в моей комнате.
– Мне не хотелось бы тебя стеснять!
– Ничего страшного!
Жозефина вскинула брови и посмотрела на Пола, снимая с себя всякую ответственность за подобную мужскую бесцеремонность; затем Рэнделл спросил:
– Ты живешь недалеко отсюда?
– Совсем рядом.
– Просто я на такси, так что могу подвезти и тебя, если ты хочешь переодеться, а ты мне покажешь дорогу. Мне бы не хотелось тебя стеснять!
Повторение этого двусмысленного заявления выглядело так, словно Пол вполне мог рассчитывать, что его без предисловий могут выставить с вещами на улицу. Он неохотно встал; он не слышал, как Жозефина прошептала Мартину Манну: «Прошу тебя, только никуда не уходи!» Но Лилиан услышала, хотя и никак не отреагировала. Они с Жозефиной никогда не играли друг против друга на любовном поле, вот почему они оставались задушевными подругами так долго. Когда Луи Рэнделл и его невольный благодетель удалились, она извинилась и ушла наверх переодеваться.
– Покажи мне, пожалуйста, клуб, – попросила Жозефина. Она чувствовала знакомое волнение: напряженно забился пульс, а щеки горели, словно электрический обогреватель.
– Здесь у нас отдельные столовые… – пояснял Мартин, водя ее по зданию… – Тут – бильярдная… Вон там – корты для сквоша… Здесь – библиотека, зал построили по образцу какого-то там цустерианского монастыря – в Индии, что ли, или еще где-то… Здесь… – он открыл дверь и заглянул внутрь, – кабинет президента клуба, но я не знаю, где тут включается свет.
Жозефина вошла внутрь, негромко рассмеявшись.
– Тут очень уютно, – сказала она. – Совсем ничего не видно. Ой, что это такое? Скорее иди сюда, спаси меня!
Когда несколько минут спустя они вышли в коридор, Мартин торопливо приглаживал волосы.
– Ты – чудо! – сказал он.
Жозефина ни с того ни с сего негромко цокнула языком.
– Что такое? – спросил он. – Почему ты так странно на меня смотришь?
Жозефина промолчала.
– Я сделал что-нибудь не так? Ты рассердилась? Ты выглядишь так, словно только что увидела привидение, – сказал он.
– Ты ничего не сделал, – ответила она и через силу добавила: – Ты был… очень милый. – Она вздрогнула. – Покажешь мне мою комнату, ладно?
«Как странно! – думала она. – Он такой привлекательный, но мне совсем не понравилось с ним целоваться. В первый раз в жизни я вообще ничего не почувствовала! Даже с теми, кто мне не особенно нравился, было не так… Мне часто становилось с ними скучно потом… Но раньше этот самый момент всегда для меня что-то значил!»
Это происшествие огорчило ее гораздо больше, чем она ожидала. Это был всего лишь второй в ее жизни бал, но никогда – ни до, ни после – не получала она так мало удовольствия от танцев. Еще никогда ее не приглашали так много и с таким энтузиазмом, но внутри она чувствовала себя так, словно погрузилась в какой-то сон, который постоянно обрывался и начинался вновь. Сегодня мужчины казались ей манекенами, а не личностями; студенты из Принстона, студенты из Нью-Хейвена, незнакомые мужчины, старые поклонники – все казались статичными, словно чучела. Она задумалась о том, не появилось ли у нее на лице то самое, коровье, выражение, которое она столь часто замечала на лицах молчаливых и апатичных девиц?
«Я не в настроении, – сказала она себе. – Я всего лишь устала!»
Но на следующий день, за завтраком, всем было очень весело, энергия била через край, а ей вдруг показалось, что она выглядит гораздо менее живо, нежели дюжина девиц, томно хваставшихся, что в эту ночь они так и не сомкнули глаз. После футбольного матча она из чувства раскаяния пошла к станции в компании Пола Демпстера, пытаясь подарить ему хотя бы остаток выходных, как подарила ему их начало.
– Ну почему ты не хочешь пойти сегодня вечером с нами в театр? – взмолился он. – Я ведь писал тебе об этом в письме! Мы все вместе должны были ехать в Нью-Йорк, в театр!
– Потому что, – терпеливо объяснила она, – мы с Лилиан должны вернуться в школу не позже восьми. Только при этом условии нас вообще сюда отпустили!
– Черт возьми! – сказал он. – Могу поспорить, что сегодня вечером ты собралась куда-нибудь с этим Рэнделлом!
Она с презрением отвергла это предположение, но Пол вдруг понял, что Рэнделл с ними ужинал, Рэнделл спал на его кушетке, Рэнделл – пусть на игре он и сидел на йельской стороне стадиона – непостижимым образом и сейчас все еще продолжал находиться здесь, рядом с ними!