— Если узнаю, что кто-нибудь когда-нибудь кому-либо — уничтожу.
Все это было по-настоящему страшно. Некоторые даже подумали — как бы срочно откосить от службы. Ну их, эти пайки да квартиры. Жизнь одна и она, оказывается, дороже всего. А ее ведь еще прожить надо.
Хуже всего получилось с фининспектором и двумя стажерами. Все они проявили государственную бдительность. Но оказалось — не в том месте и, самое главное, не в то время.
А это время было такое, что все они немедленно загремели на Лубянку. Стажеры сразу, как только увидели следователя и двух «забойщиков», признались во всем, им инкриминируемом. Что да, долго по указанию руководства, то есть, фининспектора, следили за действиями Ливсона. Задание же было: выкрасть готовые мундиры, сшитые для первого лица государства и передать английской разведке все размеры брюк, включая количество пуговиц на ширинке. После этого стажеров постигла печальная участь.
Фининспектор же на третий день допросов впал в психическое расстройство и требовал только одного: чтобы Сталин оплатил налог на заказанную работу. И чем больше с ним работали, тем активнее он настаивал на внесение в казну государства суммы от первого лица этой страны.
Этим он, как не странно, и спасся. Его определили в психневро-диспансер, где он пробыл до 1956 года. А далее был выпущен, как не представляющий опасности. Он получил инвалидность и спокойно проживал в Туле остатки дней. Правда, жила с ним и дочь — правдолюб. Но это уже другая история.
Зелик вновь стучал на машинке и заказ споро продвигался вперед. В итоге подошло все. В пору, удобно и ладно. Товарищ Сталин был доволен и еще раз напомнил Власику про черту оседлости. Мол, не так уж и плохо это было придумано. Власик никогда с товарищем Сталиным не шутил. Но про себя подумал, может и создать по Союзу такие вот районы оседлости с народами. Чтобы выпускали продукцию отличного качества. Но забыл, что населить-то эти районы нужно евреями. А их после войны не очень и много. Русский же народ не вытянет, пожалуй, такую нагрузку производства, запьет.
Глава IXПрощание
С тех пор прошло много лет. Вынесли из Мавзолея И. В. Сталина.
Кажется, он был в мундире, пошитом Зеликом. Арестован и посажен в Лагерь Власик. А Лаврентий Павлович Берия вообще расстрелян.
Мамонтовский же поселок претерпел немногие изменения. Правда, уже полностью исчезли жители поселка старых большевиков. Скончалась жена Зелика, красавица Рахиль. Она и после кончины была красива.
Дочь Зелика вышла замуж за иностранного студента австрийской национальности и очутилась в городке недалеко от Вены. Но постоянные разговоры по вечерам, что будет на ужин завтра и почему мы так много платим за телефонные разговоры и свет, разрушили этот брак. Лия оказалась во Франции, где в Сорбонне читает лекции по информатике. Уже два года подряд ее избирают первой красавицей на конкурсе женщин-профессоров. Зелик к ней переезжать не хочет, хотя внука повидал с удовольствием. Он бродит по своему заросшему разнотравьем участку, иногда записывает какие-то мысли. Но они разрознены и интереса не представляют.
Запомнилась одна его оборванная фраза: «…я прожил, окруженный ложью…»
По вечерам он выходит на речку Уча. Туман. Тишина. Где-то стучит электричка, но она Зелику не мешает.
Он вспоминает Рахиль, свою любовь. И понимает, что она была не жена ему, не любимая женщина, не мать его дочери. Она была ему домом! А это не проходит и не забывается.
Конечно, в старости окружают нас воспоминания. Вот и Зелик окружен своими родными и близкими, которые лежат в местечке белорусском в ямах. Не отпетые, без памяти, без покаяния, без молитв, которые над ними никогда не были прочитаны. Они исчезли. В никуда.
Зелик тихонько идет вдоль реки. Называет по именам маму, папу, теток, дедов, всех ближних. Иногда говорит слова песни Леонида Коэна «… Закружи меня над всем этим ужасом…»
Утром Зелик выходит на участок. Шумят сосны, трещат без умолку птицы. Теперь уже только в воображении своем готовит завтрак для Рахили. Ему кажется, она проснулась и целует Зелику руку. Зелик тихонько поет кадиш, поминальную молитву.
Не часто, но Зелик выпивает. Для этого заходит к нему новый сосед, мидовский работник. На пенсии. Все пытается расспросить Зелика о Ленине, Сталине, иных, прошедших сквозь этот страшный век.
Иногда Зелик кое-какие фразы и говорит (уж лучше бы молчал):
— Ну что Ленин. Он ведь Россию не знал и ее, по моему разумению, не любил. Отсюда и его записочки: попов расстреливать беспощадно, зажиточных крестьян вешать, проституток — убивать. Вот и весь ваш Ленин. А что он построил? А — молчите. Вот то-то. До сих со мной за костюм не расплатился.
Сосед молчит удивленно. Где Ленин Владимир Ильич, а где этот костюм Зелика? Они снова выпивают и затем сосед долго стоит у забора, курит, курит.
Однажды Зелик сказал женщине, которая за домом присматривала и вела немудреное его хозяйство, что хотел бы пригласить гостей. Нужны конверты, оно положит в них приглашения, а адреса разыщите. И на самом деле приглашение написал, всем одинаковое, и в конверты разложил. Вот этот текст:
«Уважаемый друг, приезжайте ко мне на дачу в воскресенье, 15 сентября 1970 года, в 13 часов. Как раз успеете к обеду.
…Итак, приезжайте к нам завтра, не позже!
У нас васильки собирай хоть охапкой.
Сегодня прошел замечательный дождик
Серебряный гвоздик с алмазною шляпкой.
Он брызнул из маленькой-маленькой тучки
И шел специально для дачного леса,
Раскатистый гром — его верный попутчик —
Над ним хохотал, как подпивший повеса.
На Пушкино в девять идет электричка.
Послушайте, вы отказаться не вправе:
Кукушка снесла в нашей роще яичко,
Чтоб вас с наступающим счастьем поздравить!
Не будьте ленивы, не будьте упрямы.
Пораньше проснитесь, не мешкая встаньте.
В кокетливых шляпах, как модные дамы,
В лесу мухоморы стоят на пуанте.
Вам будет на сцене лесного театра
Вся наша программа показана разом:
Чудесный денек приготовлен на завтра,
И гром обеспечен, и дождик заказан!»[47]
Зелик разложил приглашения в конверты. Надписал фамилии.
— Адреса, Людмила Петровна, вы уж сами найдите.
Вынес плетеное кресло на веранду, накрыл ноги пледом. И стал смотреть на дорожку.
— Зелик, скоро обедать будем, — сказала Людмила Петровна.
— Нет, я пока не буду. Я буду ждать приглашенных.
Так он через час и скончался, в кресле, глядя на дорожку у калитки.
А письма остались в столовой, где Зелик уже расставил и стулья для гостей. Их забрала дочь Лия, профессор Сорбонны, что, конечно, приехала на похороны. С молодым человеком, внуком Зелика.
Только через несколько дней после печальной церемонии Лия начала разбирать конверты. Адресаты не получат их уже никогда. В этом нашем мире. Приводим список приглашенных. Написано рукой Зелика.
«Ленину, Литвинову, Молотову, Сталину И. В., Власику Н. А., Варге Е. С., Микояну А. И., Парвусу А. И., Гэнецкому, Зиновьему, моей любимой жене Рахили, дочке Лии, дорогому внуку, папе Нахуму Ливсону, маме любимой. Я так вас жду. Приезжайте. Ведь и гром обеспечен. И дождик — заказан. Залман Нахумович».
1970 г.
Один день секретаря обкома
Глава IПартийные игры
Закончилась война 1945 года. Демобилизация. Все — кто куда. Кто — домой. А иной — просто в никуда. Либо дома нет. Или семья пропала. А случается, что все в порядке: и дом на месте, и семья — уцелела. Но вот не дождалась. Жена не стерпела. Вот и едут бедолаги, потерявшие жен в тылу — незнамо куда. Только мелькают в окнах вагонов тюльпаны. А потом — ржавые бочки, обязательно — кровати металлические. Тоже ржавые. И помойки. Иногда — костерок и около него двое или трое.
Сидят, варят что-то. Значит, сейчас и есть будут.
А голодно как в эти славные первые послевоенные годы!
Но в Медногорске все было немного иначе. Добился, добился Первый секретарь Областного комитета ВКП(б) статуса для города. Режимным стал Медногорск. Значит и снабжение будет идти по иным нормам. Что главное для Первого. Верно, дружба со средним звеном ЦК. Вот среднее звено его и не забывало. Поэтому и попал Медногорск в режимный список.
Познакомимся с Первым секретарем. Он был из сельских, из деревенских. Правда, закончил в старые годы партшколу. Считалось (по секрету) в ЦК, в орграспреде, что этот первый звезд с неба не хватает.
Но исполнителен и хватка наша, партийная. В том смысле, что уж ежели схватит, то зубами и загрызет. Того, кого схватил. А хватать привык тех, на кого указывают. Вот такой был наш Первый, Мясников Михаил Васильевич.
Считалось, что область Медногорскую он «держал» хорошо. И иная организация тоже информации давала сдержанно-положительные. Мол, работает в контакте. К «врагам» партии беспощаден. Ни в каких сомнениях не замечен.
Михаил Васильевич, однако, в сомнениях пребывал. Да о них никто не знал, даже его вернейшая Евгения Степановна. Супруга, а кто же еще!
Сомнения же были вот какие. На области он уже давно, еще с довоенных времен. На фронт конечно просился. Писал Самому. Получил ответ достаточно вразумительный: «Вы даете военной промышленности сырье, необходимое для фронта, как воздух. И хотите с области уйти.
Как это расценивать в этот год нашего сложного положения. Только как дезертирство. Что Вам, как старому большевику, вовсе не пристало.
Секретарь И. Сталин».
После такого письма что нужно делать Первому? Конечно, стреляться. Или писать покаянное, да такое пок