Ну вот – пожалуйста, – Фатеев, Корягин, Карманов, – какие всё люди кругом, а мы, ёлупни, любим своих любимых девушек.
А.Ф., идя за пивом, потерял пуделя Чарльза – боимся, как бы пёс не сменил признаки пола, как пернатые в снегу (Жан Кокто, перевод Бенедикта Лившица).
Ленка Газукина – хороший человек. Как-то с утра позвонила А.Ф. и сказала, что их с Батуриным за антиалкогольный дебош в Большом концертном зале в милицию вызывают. Беречь будут. А Ленкина дочь – Наташа. Муж – Виталий.
Федя Лютов отморозил ухо, рисует по ночам гвяков и щенов, собирается в Западную (пока) Германию.
Шатов доказал, что он всё-таки человек: испугался женского манекена в ТЮЗе. Мы все через это прошли и теперь братишки ему.
Лена Кузнецова (бас-гитара) всем врёт, что была валютной проституткой в Москве. На её месте мог ли быть каждый?
На шесть талонов дают полкило турецкого чаю. Он, говорят, радиоактивный.
Популярный букинистический писатель Казанцев А. И. назвал нас, ёлупней, матерщинниками и не принял под этим предлогом первую часть сей литературной эпопеи для освистания на известном балагане «Семинар молодых писателей».
Счётчик Гейгера на горисполкоме сломался.
Хотели сварить грог, а получился омлет с коньяком.
Начинаются перебежки из положения лёжа.
В давние времена жил микадо по имени Микадо Томура.
Северный вокзал в Париже походил на табор.
Милюков был головой выше других – и умом, и характером.
И тот, кто счастливо избежал инцестозной фиксации своего либидо, тоже несвободен от её влияния.
Наша лодка плывет по великой Жёлтой реке.
У трупа на спине его пальто имеется смертельная рана.
Россия того времени была полна противоречий.
Однажды из ЦУМа вышел грузин со звенящим будильником в руках.
Весенний ледоход продолжается на реках области в среднем около недели.
Хороший автобус уехал без нас, хороший автобус уехал прочь.
Большое место в пьесах Шекспира занимают драки и поединки с оружием.
Концептуальное искусство известно также под названием «антиискусство».
Холодно и голодно птицам зимой!
Всё будет хорошо, если я буду твёрже, а ты мягче.
Слава и Юра купили в Анжерке презервативов, а сейчас уехали в Юргу за саксофоном.
«Важзондтбитте, – бормотал пьяный половой. – Ступайте себе и будьте счастливы».
Авторы этих строк готовятся к Страшному суду, подбивая на это и бабку. Она уже почти согласна. До встречи там! А пока –
НОН-СТОП
Январь – февраль 1990 г.,
Томск
Часть третья
26 АПРЕЛЯ 90-го
Отправление скорого поезда Томск – Москва, на котором мы, ёлупни из Всемирной ассоциации нового пролетарского искусства, должны были отправиться в Горький Новгород на Третий Всесоюзный фестиваль нетрадиционной пантомимы со своим спектаклем «Стремление к нулю» (премьера которого состоялась в декабре прошлого года в Томском городском Доме учёных с шумом и помпой, включая банкет в Тимирязевке у Коли Лисицына), было назначено МПС на 9.38 утра.
Когда я, продвигаясь не спеша, прибыл на перрон, было 9.26, и я застал там любимую Анжелу, Ольгу, Дину и Рыбацкого, томительно ожидавших из ТЮЗа остальных мужчин с реквизитной поклажей. Я присоединился, усилив энергетику ожидания, и мы с Анжелой, куря, стали мечтать о том, чтобы не поехать.
(Отношения наши как раз переживали фазу расцвета, начавшись в новогоднюю ночь, отмечавшуюся ВАНПИ в квартире Ольги Коверчик. Началось всё чудесным образом и продолжалось всё более волшебно – особенно после того, как я полежал в начале апреля в клиниках Института психического здоровья, откуда вышел под пред
логом поездки в Горький, однако наше желание просто всё время быть вдвоём легко перевешивало тягу к искусству).
Тем не менее чувство коллективизма пересилило, когда навьюченные реквизитом и костюмами товарищи появились перед третьим звонком. Мы все успели погрузиться, и наше путешествие началось.
Едем в «вагоне для пожилых», на верхних полках вразбивку.
Мы с Анжелой – в одном купе, так что постоянно нежно общаемся. Проводник смотрит на нашу шумную и, говоря жаргоном газет, «неформальную компанию» косо и на всякий, видимо, случай постращивает милицией. Но все успокоились, залегли и многие уже спят.
* * *
Будучи проездом в Тайге, позавтракали. Ира К. купила «Римскую сатиру», на радость Скачкову, который, я сам видел, заставляет её не только читать, но и любить умные книги. Мы с Анжелой купили «Космос» и покуривали на перроне, уже подсушенном юным утренним апрельским солнцем. Всё вокруг и в душе было прекрасно, как моя любимая девушка, железнодорожная близость с которой радостно волнует меня, так же как и зреющая день ото дня весна природы и наших чувств.
С северной стороны вокзала электропоезд из Томска прибыл. Последний привет с родины. У Фреера есть антикварный компас. Не пропадём. С началом движения на запад все опять легли спать – видимо, работает дорожный рефлекс. Лишь по-
лузнакомая всем, кукольная Марина читает некую книгу да Ольга
бродит по вагону, заглядывая в лица спящим.
* * *
Джон Е. Куз, который у нас в спектакле играет «железнодорожного немого», распространяющего за мзду порнографические открытки с кошечками, проспал проход по вагонам своего реального прототипа. Как он станет в образ входить?
* * *
Фреер чуть не умер от духоты: топят у нас вагоне не по-весеннему. Потом, спасаясь, стоял у по-зимнему не открывающегося окна в тамбуре и дышал в щёлочку, но тут лопнул какой-то кран в потолке, на него пролилась ж.-д. вода, и он регенерировал. Мне предлагали водку в Тайге за 20, а Максу – за 10 в Новосибирске…
* * *
Время не знаю. Едем по степям. Перегон Барабинск – Татарская. Поели в вагоне-ресторане (я, А.Ф., Марина, Ольга), опять попили чаю со сластилином, который я предусмотрительно купил за бесценок в аптеке в Сосновом Бору и взял с собой, как бывший санинструктор советских войск, наряду с другими полезными и могущими пригодиться нашему дружному табору медикаментами в далёком пути.
Сейчас сходил покакал и вытер попу половиной страницы «Молодого ленинца» годичной давности, с моими и А.Ф. стихами. Я пошёл по стопам Макса со второй половиной. Всюду родина!
Чувства, испытываемые от подтирания собственными стихами, от всего происходящего, смешаны с пейзажем, вагонными запахами и с чем-то неуловимым, как шарик напёрсточника. Анжела спит, милая, мчась in dreams вместе с зелёным железным составом…
* * *
Вот, вторгаюсь в записи бортового журнала. (Вторгайся, Дима Гоголев, братец Анжеликин! – это ничаво). Это оттого, что он был мне даден, а ещё от свежести в теле, которая пришла ко мне после долгой тоски по Ней. Во избежание нарушения традиции ведения писания подобного характера, опишу то, что есть, а есть следующее: некоторым образом – поезд, дорога, старушки в поезде, с весьма при влекательной внешностью и одуревшие от жары внутренней, искусственной. Есть мои мысли о Тане, девочке, которая меня любит. (Ну, дальше пошло личное, я его опускаю (А.Ф.). М.Б.: – А почему? Может, другим тоже интересно будет?)
27. А. 90
Ночь прошла. Все встали, и поздние птички заканчивают завтрак (приготовленный из ранних. Ха-ха!). Выходили под пестню Маши Распутиной «Играй, нрзб!» в Тумене, осматривали лотки и киоски в страстном – синдром туриста и проезжающего – желании что-либо приобрести, но ничем нас эдаким не смогли соблазнить.
Устроили на перроне, обширном и пустынном, кинофотосъёмки. Поцеловал вкусную, тёплую и нежную со сна Анжелу. Что делать?
Будем ждать Свердловска. Я уронил бутылку, и отработанное при производстве морса варенье, покоившееся в ней, упало в сухой чай. А.Ф. ликвидировал, любезный, последствия лажи. Труш, режиссёрушко наш, мечет икру, требует заняться реквизитом. Все его отговаривают. Пока затих, пишет что-то в своих бесчисленных тетрадях.
После принятого на ночь аминазина чувствую себя хорошо. I have a good time now and here. Поговорил с Анжелой о её самочувствии. Она солидарна со мной. Фреер, мой медикаментозный брат, тоже ничего себе. Даже постель свою куда-то уволок: оказалось, что освободился предтуалетный отсек, и, видимо, теперь там будет штаб.
* * *
В одиннадцатом, соседнем, вагоне едут не поместившиеся по причине своей огромной любви друг к другу в наш десятый Рыбацкий и Дина. Они, Труш, Скачков, Ира и Джон рисуют тушью на к/плёнке заключительную фильму для нашего спектакля. Я попытался поучаствовать, но Скачков велел мне не трогать гусиное перо Иры К., т. о., нанёс мне фрустрацию, и я ушёл курить. Даже Анжела что-то пишет на листочке, ласточка. Чтобы не нарушать равновесия, пойду-ка я бездельничать и слоняться.
* * *
Вчера спрашиваю у А.Ф.: мнится ли мне или где-то недавно всплывали сигареты «Дельфин» батумского (сухумского?) производства, про которые у нас в армии устойчиво шутили, что их начиняют сушёной морской водой? Он был в неведении. А сейчас вышел в тамбур – в пепельнице лежит пачка из-под «Дельфина».
А.Ф. охарактеризовал это как невротическое наблюдение за действительностью. А ещё он понял, что жить в обществе и быть от него независимым – невозможно. Не зря едет парень!.. Проехали кладбище.
* * *
Вошли двое с коробками, полными цыплят. Вчетвером ходили в ресторан, съели три первых, два вторых, салат и бутылку воды – человек подал счёт на 3.80. После всеобщего выверта карманов обнаружили, что у нас как раз три восемьдесят. Fuck us! Что скажешь?
Ушли, сытые, молча…
* * *
Выходили в Свердловске. Купили пищи себе и трём гусятам, которых по цене рупь за штуку собираемся приобрести у проезжающих параллельно с нами сельхозлюдей. Нашли для них коробку. Наблюдали на вокзале книги по «договорным ценам». Ничего не купили. Народу набился полный зал, пардон, вагон. Снова едем, едем, едем et cetera, пока не кончится страница…
* * *
Приобрели трёх утят у четы пожилых татар. Птенцов они, басурмане, пивом поят. Мы своих покормили, сейчас они орут надо мной, на третьей полке.