ренции, что-то там по лазерам. А ключа от каморки у него не было – отдал товарищу по службе. И мы пошли к руководителю ансамбля и барабанщику Артуру Г. Николаеву за ключом. Идя, весёлые, обладающие суммой и перспективой (как минимум полбутылки водки), по проспекту им.В. И. Ленина, мы встретили Б. Г. Привалихина, видного сибирского миротворца. Он только-только вышел из тайги, где had a good time с какими-то америкосами. Вид у него был диковатый, покусанный гнусом и измождённый. Он сказал, что болеет, что находится в ошизевшем состоянии по случаю горячки, что скоро уедет в Америку навсегда (о, эта исконная мечта русского, белорусского, малорослого и многих других народов!), и при этом посасывал белый аптечный порошок, имея дурной запах изо рта.
Мы поболтали с ним о каких-то делах, похохатывая и признаваясь друг другу, что рады нас видеть.
Когда мы с ним расстались, я сказал своим спутникам: «Теперь я уверен, что мы будем иметь анабасис, то есть не только напьёмся, но и приключений себе на жопу найдём», – потому что я давненько уже не люблю пить просто так, ради употребления напитка внутрь, и всегда стараюсь пьянку во что-то весёлое развить. Хотя, честно скажу, приключения я люблю бескровные и желательно бесплатные
(потому что денег нет у поэтов никогда).
Мы добрались до кабака, забрали полбутылки, купили там же ещё одну, купили огурцов на базарчике рядом и пошли, палимые склоняющимся солнцем, озадаченные довольно пионерской проблемой: где пить? (Братец почему-то, несмотря на обладание изолированной комнатой, очищенной к тому же женой и дочерью, не хотел пить дома.)
Мы пошли по Бульварной по направлению к центру. Думали завернуть к Газукиной, но вспомнили, что её дитя Наташа не даст нам набрать нужного кайфа, и, не заходя, передумали. Шли дальше, попутно купив газировки и хлеба: заботились о закуске.
Зашли ещё в одно место, но обломились, и пришлось-таки идти к нам. Где было всё очень хорошо – то ли братец зря паниковал, то ли своей паникой обеспечил нам всем хорошую карму.
Да, дело было 27 июля.
Выпив у нас под музыку и беседу эти полторы бутылки, почувствовав себя посвежевшими, мы ступили на стезю анабасиса.
Мы пошли в ресторан «Осень» и купили там ещё две бутылки водки. В это время мы ещё вполне владели собой, просто хотелось продолжения банкета. Братец чуть не остался в «Осени»: какие-то кореша предложили ему ничейную девушку, потенциальный факер которой куда-то пропал. (Отбегая назад, скажу тебе, что мы не поехали в ресторан «Томь» за шампанским, как хотели, ибо оно предпочтительнее химической водки, но там был банкет иностранных лазерных специалистов.) Однако в самый момент переговоров факер появился, и предложение корешей отпало. К тому же за столиком, где мы присели, началась драка, очень, тебе я скажу, аккуратная: некий кавказец бил одного из сидящих за столом ногами по голове – но так прицельно, что сидящие рядом, практически впритык, могли не только продолжать светскую беседу, но и спокойно пользоваться ножом и вилкой, как их ещё в детском саду научили.
Короче говоря, братец присоединился опять к нам, и мы пошли в ресторан «Сибирь» – решения с момента прихода с флаконами к нам домой принимались автоматически. В «Сибири», несмотря на заполненность зала до отказа, мы сели за столик к каким-то восточным людям (опять!), знакомым братцу по его кабаку, и выпили ещё бутылку водки, чем-то невыразительным, оставшимся на чужих тарелках закусывая. «Сибирь» стали закрывать, и мы покинули еёзело гостеприимное зало.
Владели мы собой неплохо, но кураж уже пошёл наружу и вовне. Мы сделали то, чего, будучи трезвыми, избегали: мы абонировали таксомотор, развесёлые, и поехали в ресторан «Томь» (причём вместе с нами вывалились из «Сибири» и впали в авто сильно горячие девушки, которые думали, что мы станем к ним клеиться и заблаговременно пели модную тогда в кабаках песню «Пацаны, пацаны, вы держите штаны!», однако мы мчались сквозь ночь такие одухотворённые, что даже между собой не разговаривали).
В «Томи» завершался лазерный банкет. Веселье царило. Наши братались с буржуинами. Танцы шли. Песни звучали из динамиков и уст. Вином наполнялся бокал.
На лето начальником ансамбля в «Томь» устроился Аркаша Сухушин, федяевский клавишник. Играли парни из «Томска». Стучал в барабан Гена Власов. Устроители конференции постарались иметь хороший band для своего банкета. В кабаке были вино, водка, шампанское, специально привезённые из московских «Берёзок» в Томск для конференции (всё ж-таки международная!).
Мы сначала раскрутили Аркашу на бутылку шампанского. И с этого момента я действовал, повинуясь исключительно инстинкту, карме – назовите как хочете. Как будто чья-то рука вела меня, беспечного, думается, оглядываясь на этот вечер, эту ночь. Не исключено, что она была судьбоносной.
После шампанского стало весело. Я бродил по залу, беседовал с иностранцами, постоянно забывая английские слова, дико жестикулируя. Периодически я обходил наполовину пустовавшие столы (их хозяева не то уехали, не то курили на свежем воздухе) и сливал в подобранный мною большой бокал разные вина и шампанские, поминутно это сборное пойло отхлёбывая, которое ложилось на немалое количество предыдущей водки и действовало весьма веселяще, бодряще и раскрепощающе. Потом я выбрел с этим бокалом на улицу и бродил, веселясь и рассказывая малознакомым японцам о том, что «I am a Siberian writer und Schriftsteller».
Братец и А.Ф. в это время действовали по каким-то индивидуальным планам, потому что пути наши не пересекались. Очевидно, подсознательно мы заключили конвенцию, как дети лейтенанта Шмидта, и каждый «окучивал свой огород». Встретились мы возле «Икарусов», долженствовавших отвезти разотдыхавшихся учёных в Академгородок. Я, как потом рассказали мне (потому что мелких подробностей не помню), допил свой бокал до дна и широким жестом пригласил своих собутыльников в автобус, одновременно шмякнув и раскрошив бокал о газон.
Потом, кстати, многие удивлялись, как нас вообще пустили в ресторан, а лично сам я немного есть изумленний, как нас не выкинули на полном ходу из автобуса гэбэшники, – видимо, сами были капитально подшофе либо впали под беспощадное обаяние больших сибирских писателей…
Так мы со всей честной компанией прибыли в А-городок, где началась следующая серия анабасиса, но ещё не последняя. Вторая серия начинается с высадки у высоких ступеней гостиницы «Рубин», которую построили, чтобы не зависеть от города в приёме учёных гостей, отцы ТФ СО АН СССР.
За время поездки (как выяснилось потом) братец успел подружиться с неким западным немцем и обзавёлся его написанным нетвёрдой рукой адресом (+ пачка «Marlboro»). А.Ф. просто мчался сквозь ночь, лелея бутылку водки, которую из одолженной нам музыкантами «Осени» мы переложили в его непрозрачную сумку. Я пытался, так же запинаясь, как и в «Томи», через слово, беседовать с каким-то забугорным лазерным мэном. Слушать меня, наверное, было так мучительно, что свои переводческие услуги предложил наш товарищ, оказавшийся впоследствии сотрудником ГБ (белая рубашка, красный галстук, незапоминающееся лицо).
На крыльце «Рубина» началась тусовка. Учёные прощались, целовались, обменивались матрёшками, микрофильмами и пенковыми трубками. Иностранцы завтра отбывали двумя партиями – утром и вечером. Я уже действовал полностью автоматически и сразу, бросив братушек, прошёл внутрь. Причём меня никто не остановил.
При этом, мне кажется, я ничего не хотел и ни о чём не думал – пьяное добродушное состояние: приехали к гостинице – надо войти. И вошёл, равнодушно посасывая виноградный сок из тетрапака с родины Афродиты, где-то прилипший к моим рукам.
Товарищей ждать я не стал, сразу пошёл по этажам. Гостиница довольно высокая, этажей около девяти. Внутри у неё пусто, то есть коридор идёт квадратом, внизу зимний сад, сверху – стеклянное перекрытие. Довольно мило.
Я забрёл в какой-то номер. Там никого не было, хотя кругом лежали вещи. Я залез в какой-то мешок: там находился фотоаппарат, явно иностранный. На столе – куча разной импортной мелочи.
«Иностранец!» – подумал я, по проницательности не уступая анекдотическому Штирлицу. И тут же: «Может, украсть чего?» Об обратном выходе я как-то не думал, но и брать (наверное, чисто инстинктивно) ничего не стал. Вышел в коридор, заметил направляющуюся к лифту женщину, пошёл за ней, вошёл в кабину, поехали
вверх. Там я пытался помочь ей донести вещи до номера, бормоча что-то по-английски, но она от моей помощи отказалась. (Повторяю, что я в этих своих действиях ничем не руководствовался абсолютно, меня мотало, как последний осенний лист, и я готов был поддаться любым порывам.)
Так я попал на последний этаж и побрёл по периметру коридора. И заметил там стоящую у перил, смотрящую вниз на растения гирлу. Я подошёл к ней. С десяти шагов от неё нельзя было глаз оторвать, а с трёх – уже можно. Я прибился к ней и стал рассказывать на английском языке, что я – гость лазерной конференции из Канады. Понимала ли она меня, не помню. А она была явно наша томская тётка, – кстати, вот так вот сейчас её припоминая, не могу объяснить, какого морского дьявола она там стояла. Постепенно я всё более переходил на русский, объясняя это тем, что учил язык, но плохо помню, и что вообще в Канаде полно русских и украинцев, и что все люди – братья. По-русски я говорил с качественным бруклинским акцентом. Потом она ушла куда-то безнадёжно насовсем, потому что я помню себя бредущим по этажам вниз.
Где-то на третьем этаже я толкнул наугад дверь, и она открылась. Я зашёл. Свет горел. На кровати лежал и спал одетый мужчина, лет сорока трёх, с седоватыми усами. Я сказал ему бодро: «Хэллоу», отчего тот проснулся и вскочил с довольно испуганным видом. Я сказал ему, чтобы он донт э фрейд и так далее, но поскольку я не знал, чего от него хочу, то замолчал. Потом он начал говорить, беседа завязалась (по-английски – «сёртенли»). Я узнал, что зовут его Пол, что он из Флориды, что жена его – полячка и он немного знает порусски. Дальше всё выглядело довольно смешно, потому что я пытался продолжать разговор по-английски, а он со мной – по-русски (правда его русский был больше похож на чешский). И он не мог понять, кто я. Сначала он думал, что я – служитель отеля, и извинялся за то, что уснул, не погасив свет и не закрыв дверь. Я его успокоил, что это всё ерунда. Потом он стал думать, что я – фарцовшчик, но и в этом я смог его переубедить. Но говорил с большим уже трудом, так что он вынужден был дать мне русско-английский/англо-русский словарь системы покетбук производства США, которым я пользовался, подбирая слова.