Это была борьба за жизнь. Перед Аной всплыло лицо Джона, когда Эрик наотмашь ударил ее по лицу. Она ощутила боль и медный вкус крови во рту, но продолжала отчаянно цепляться за руку, в которой находился револьвер. Если не вырвать оружия, Эрик убьет ее.
Эрик оказался сверху, придавив ее своим телом к полу и упершись локтями ей в ребра. Он приставил дуло к лицу Аны и засмеялся.
— Пока, Кенди!
Каким-то непостижимым резким движением руки Ана отвела дуло в сторону. И тут же грянул выстрел.
Пуля прострелила ему лоб. Кровь и мозги, горячие и скользкие, брызнули у него на затылке и потекли на нее.
«Прямо как спагетти», — подумала она, теряя сознание.
Она доползла до ванной и, держась за ручку, сумела подняться. Превозмогая подступавшую тошноту, она лихорадочно стала смывать липкие капли с лица и парика.
«Скорей из этого проклятого места, — Ана подавила рыдания, которые душили ее, сдирая с себя кожаные перчатки. Все духи Аравии не освежат эту руку».
Она всегда мечтала сыграть леди Макбет.
Боже!
Раздвинув вешалки в стенном шкафу в спальне, Ана увидела поношенный плащ цвета хаки. Дрожа всем телом, она сунула руки в рукава и затянула пояс поверх своей пахнущей смертью одежды. Осторожно, стараясь не смотреть на Эрика, она пробралась к своей сумке.
Ана никого не встретила, когда выходила из квартиры. Опустив голову, она спустилась с лестницы, вышла на улицу и растворилась в толпе.
Глава тридцатая
Гром и молния перенесли Еву в ее маленькую спальню в Дулите, где во время грозы Марго начинала рассказывать страшные истории об ужасах и привидениях. Она до сих пор слышит голос, доносящийся с верхнего яруса койки, — зловещий, рассекающий темноту голос, усиленный завыванием ветра, шумом дождя и раскатами грома. Марго не умолкала ни на минуту, добавляя к леденящей душу подробности новую, еще более страшную, пока Ева не убегала к матери, ища успокоения в ее объятиях.
Где же однако Свенсон? Он сказал, что вернется тотчас же. Ева поднялась с дивана и осторожно заглянула через стекло входной двери.
Не было видно ни души.
Ветер нещадно хлестал по деревьям возле виллы, пригибая бугенвилии и молодые стройные пальмы к земле.
Ева обхватила ладонями чашку с чаем и сделала глоток ароматной, успокаивающей жидкости. Мать всегда давала ей чай с медом и корицей, когда она была нездорова.
Ева подошла к телефону. Большие девочки иногда плачут, и в такие моменты им тоже нужны мамы. Она набрала номер телефона в Дулите и услышала первый звонок, когда совсем рядом раздался резкий короткий удар грома, от которого она подпрыгнула.
Боже мой, это был гром или выстрел?
Ева бросила трубку на рычаг. Сердце ее колотилось в ритме стаккато.
«Это был гром, идиотка!» — сказала она себе.
Она поставила на столик чашку с чаем и взяла вложенный в футляр нож для разрезания конвертов.
Громкий стук в дверь заставил ее вздрогнуть.
— Мисс Хэмел! Это Дин Эверетт. Впустите меня!
Давно пора. Она посмотрела в дверной глазок и удостоверилась, что это действительно был телохранитель с каштановыми волосами. Ева с облегчением опустила нож в карман костюма.
— Я так беспокоилась, — она взглянула во тьму за его спину. — А где Свенсон, Моника и Тери?
Эверетт пропустил ее в комнату и деловито запер дверь.
— Не беспокойтесь о них.
— Но я думала…
Он покачал головой, и капли дождя скатились с его щек.
— Они не скоро вернутся сюда. Но я принес кое-что от них.
Ева озадаченно смотрела на него, пока он рылся в кармане своей куртки.
— Это от Моники.
Он передал ей лоскут от красного платья. Ева в недоумении смотрела на квадратик материи.
— А это от Тери.
Он достал кусочек белого шелка и сунул ей в руку.
— А это, — добавил он, томно закатывая глаза и протягивая пропитанный кровью лоскут цвета хаки, — от Тома.
Дин Эверетт уставился на нее, и Ева увидела глаза сумасшедшего. Она оцепенела от ужаса. Она не могла ни кричать, ни шевельнуться. Она в шоке смотрела то на лоскут материи в своей руке, то на этого вполне обыкновенного вида человека с безумным блеском в глазах.
— Что вы с ними сделали? — спросила она наконец шепотом.
— Тома я убил — вот этой штукой, — он вытащил пятидюймовый охотничий нож из висевшего у пояса футляра. — Так уж пришлось. Я забыл револьвер на твоей вилле, когда связывал Монику.
Ева проглотила комок в горле, пытаясь сохранить равновесие, потому что пол покачнулся у нее под ногами.
— А с Моникой… все в порядке?
— Да, она жива и здорова. Вот только Тери потеряла много крови. Но ты не должна о них беспокоиться. С ними агент охраны, — внезапно он издал дурашливый смешок. — Проблема, правда, в том, что он тоже мертв… Понимаешь, — и он показал ей еще один клочок материи.
О Боже! Ева непроизвольно отступила на два шага.
«Ты безумный!» — едва не закричала она, но вовремя спохватилась. Надо было искать выход из положения, она лихорадочно пыталась что-то придумать.
Что постоянно вдалбливала ей Максин, когда они проигрывали самые немыслимые сценарии? Оставаться спокойной, соглашаться с ним, поддерживать разговор, то есть делать все, чтобы остаться в живых.
Боже мой, он убил Свенсона и агента охраны, а может, и Тери с Моникой, в панике размышляла Ева. Она представила себе связанную Монику и истекающую кровью Тери. Ее охватил ужас.
«Я буду следующей, — подумала она, — чувствуя, как ее прошибает холодный пот. — Я и мой ребенок. Боже мой, нет!
Надо заставить его говорить».
— Билли, — она провела языком по пересохшим губам. — Почему ты не пройдешь и не сядешь? Я приготовлю чай, — она сделала шаг в сторону кухни.
— Нет! — он бросился вперед и схватил ее за плечо. — Ты всегда уходишь от меня! Больше не надо. Я здесь, и сейчас самое время.
— Билли, я не уйду от тебя, — она сделала попытку улыбнуться и не вырываться, хотя его пальцы больно впились в нее. — Просто я много работаю.
— Слишком много! — он энергично кивнул. — Тебе нужно больше думать о себе. И о нашем ребенке.
Он знал. Знал даже это. Она почувствовала спазм в горле. Его рука блуждала по ее животу. Ей хотелось отодвинуться, но она приказала себе не шевелиться.
— Значит, ты знал о ребенке, — медленно сказала она.
Он сел на диван, увлекая ее за собой. Одной рукой он обнимал Еву за плечи, другой в задумчивости играл ножом.
— Ты должна была сказать мне о ребенке. Я очень рассердился, когда узнал об этом. Тебя надо за это наказать.
Она ощутила запах его дыхания. Пахнуло сладким и терпким, очевидно, он чем-то незадолго до этого прополоскал рот.
— И за Нико. Почему ты все еще продолжаешь встречаться с ним, если ты носишь моего ребенка, Ева? Или ты думала, что я об этом не узнаю? — он вздохнул. — Ты вроде других. Ты очень красивая… Те были тоже красивые. Их все любили… и забирали у меня… всегда забирали…
— Но я здесь, с тобой, Билли. Я никуда не собираюсь. Я обещаю. Я останусь здесь.
Его карие глаза стали грустными, мечтательными.
— Ты меня любишь, Ева?
Она кивнула, не имея сил выдавить из себя хоть слово.
Лицо Билли помрачнело. Он положил нож на дальний край кофейного столика — это было слишком далеко от нее — и грустно посмотрел на нее. Прежде чем она сообразила, что происходит, он шлепнул ее по подбородку.
— Скажи это, Ева, не упрямься! Мне надоело. Скажи же!
— Я люблю тебя, — выдавила из себя Ева.
— Еще! — последовал новый шлепок.
— Я люблю тебя.
Его лицо озарилось блаженной улыбкой.
— Я знал это. Я знал, что стоит нам побыть немного вместе, как ты это поймешь… Вот смотри, я хочу тебе кое-что показать. — На его ладони блеснули маникюрные ножницы.
Что еще хранит он в своих бездонных карманах — гранату, мачете? Ева смотрела, как он поднес ножницы к свету. Она боялась что-либо произнести, чтобы не к месту сказанное слово не вывело его из себя.
Билли взял ее мизинец окровавленными пальцами.
— Этот маленький поросенок пошел на базар… — он хихикнул и срезал ножницами полудюймовый наманикюренный ноготь. — Этот маленький поросенок остался дома… Ты должна остаться дома, Ева, — он срезал ноготь на безымянном пальце.
Один за другим он срезал ногти на всех ее пальцах. Сердце у Евы гулко стучало, пока она прислушивалась к его бормотанью. Она потеряла представление о том, сколько времени сидит здесь, тупо уставившись на ножницы. Помощь должна скоро подоспеть, нужно лишь подольше задержать его. Охрана найдет Монику и остальных и станет выяснять, что натворил этот маньяк на других виллах.
— Бобби Сью всегда ездила на гастроли по разным городам… Она отдавалась пению всем сердцем… Но никто не любил ее так, как я… А Лианна… Она была очаровательна!.. У нее были шелковые рыжие волосы. Они развевались на солнце, когда она взмахивала ракеткой. Бац! Пятнадцать-ноль! Бац снова! Тридцать-ноль!.. Она была такая грациозная. Я так любил ее, Ева! И мне было больно наказывать ее. Но я должен был… Ты ведь понимаешь меня, правда?
Ева кивнула.
Билли грустно посмотрел на нее.
— Наверное, ты не совсем понимаешь. Ты просто говоришь, что понимаешь. Никто не понимает. — На его лице появилась хитрая улыбка. А ты догадываешься, как я это делал?
«Убивал женщин? Ускользал от полиции? Отрезал лоскуты от моих платьев? Что именно, идиот? Намекни хотя бы!»
— Нет, не могу себе представить, Билли. Ты мне скажешь? Я всегда удивлялась, какой ты умный.
Ева надеялась, что ее голос звучит негромко и спокойно, однако каждый мускул на ее теле был скован страхом. В ней боролись три несовместимые друг с другом желания: сопротивляться, бежать и следовать практическому совету Максин — заставить его говорить, успокоить его.
Пока что последний способ срабатывал. Ее вопросы разряжали обстановку. Он казался весьма довольным.
— Я умный, — сообщил он ей, — очень-очень умный. Я могу сделать все, что захочу. И мне совсем не обязательно работать рассыльным. Я стал обслуживать автомобили, чтобы быть ближе к тебе. И мне это удалось. — Сияя улыбкой, он потряс ножницами, как если бы в его руке была связка ключей от автомобиля. — Я должен был видеть тебя постоянно — ты такая красивая… У тебя столько замечательных платьев. И мне нравилось, когда ты оставляла в машине календарь своих деловых встреч. Я чувствовал себя рядом с тобой. Это было как чтение твоего дневника или твоих любовных писем.