Это была не ее забота.
А вот журнал — это ее забота. Моника выдвинула ящик письменного стола и извлекла оттуда листы бумаги и отточенные карандаши. На первом листе сверху она написала: Новые статьи для июньского номера:
1. Что делать, когда жизнь рушится, а жених сводит тебя с ума?
«Позвонить маме».
— Mon Dieu[17], Моника! Я не перестаю думать о том ужасном человеке, который всем вам принес столько бед! Если бы я не услышала твой голос, я бы не поверила, что с тобой все в порядке после такого кошмара. А как сейчас? Скажи мне, petite, когда ты приедешь?
— Завтра, maman…
Мирей уловила колебания в голосе Моники и мгновенно спросила:
— Что-то не в порядке, дорогая?
— Да нет, все хорошо… Просто я хотела услышать твой голос.
— Что-то с Ричардом?
— Конечно же нет! Я только что разговаривала с ним. Он передает тебе привет.
«Разве грешно соврать матери, если это ее успокоит?»
— Гм…
— Я очень скоро увижу тебя. Не надо беспокоиться. Maman…
— Да, petite?
— А Пит Ламберт закончил окраску террасы?
— Да, еще до отъезда. С тех пор мы его не видели.
«До отъезда?»
— Ты знаешь, я не дождусь, когда увижу террасу, — медленно произнесла Моника. — А ты в курсе, куда Пит уехал? — она попыталась спросить это как можно более безразличным тоном.
— С каких пор это тебя интересуют приезды и отъезды мистера Ламберта? — не без лукавства спросила Мирей.
Моника почувствовала, что краснеет, а тем временем мать продолжала:
— Он сказал, что сделал все, что должен был сделать с усадьбой Паркеров. А перед отъездом он принес мне домашний имбирный торт и подарил красивую шелковую шаль. Моника, ты бы только видела ее! У него такой тонкий вкус! А Дороти он преподнес очаровательную брошь. Да, а я говорила тебе, — Моника почти представила смешинки в глазах матери, — что он для тебя оставил пакет под деревом?
Моника подавила в себе подступившую волну радости. Интересно, что мог оставить Пит Ламберт для нее? Ящик гвоздей или щетки с монограммами?
Моника сдержала улыбку и будничным тоном сказала:
— Как мило, maman… А сейчас мне надо как-то спасать июньский номер…
Скоро увидимся.
«Как-нибудь… Без Евы и Нико… С минимальными количеством снимков Аны и Джона. С невестой Золушкой, подстреленной маньяком. Это вызовет огромный интерес».
Моника что-то чертила и писала на листке, машинально трогая браслет с бриллиантами, подаренный ей Ричардом на Рождество. И грызла ластик на конце карандаша.
Наконец она написала: Костнер, Тейлор, Бринкли, Эстевеу, Уиллис, Шрайвер…
Список все рос, пока число фамилий не достигло пятидесяти.
Глава тридцать четвертая
К моменту возвращения Евы в свою квартиру в Манхэттене Клара уничтожила в ней все следы Билли Шиэрза, а также Нико Чезароне.
Однако письма от него шли беспрерывно. Ева возвращала их нераспечатанными и отказывалась отвечать на его звонки.
«Он разбил мое сердце, но ему не удастся сломить мою волю», — сказала себе Ева.
Несмотря на то, что он совершил по отношению к ней, она была уверена, что он не лишит ее ребенка. Она дала подробнейшие указания своим адвокатам и занялась проектированием детской комнаты и чтением писем докторов Бразелтона и Спока.
В январе ее навестила мать и пыталась выяснить, что послужило причиной разрыва Евы с Нико. Однако Ева ничего ей не сказала.
В феврале в день святого Валентина она была на обеде у Дженны, у которой за неделю до того муж потребовал развода.
— Снова разразился жизненный кризис, — пожаловалась Дженна, с остервенением набрасываясь на салат. Они подогревали и ели мороженую пиццу Бертино и ругали эгоистичных, самовлюбленных и надменных мужчин. В тот вечер Ева впервые почувствовала, что ребенок ударил ножкой.
— Это должна быть девочка, — радостно объявила Дженна, поднимая бокал кьянти. — Феминистка тренируется.
Ева чокнулась бутылкой пива о бокал вина.
— Аминь!
Март одарил Еву обложкой в журнале «Домашнее хозяйство». Кроме того, она в течение недели снималась для «Эсте Лаудер». Ее обкромсанные волосы быстро отрастали. В конце месяца она вместе со своим тренером Делией и пушистой подушкой отправилась на курсы Ламаза.
От Марго не было никаких вестей.
Ева так и не написала ни одной строчки Нико.
Она не выразила ни малейшего сочувствия затосковавшей Беспризорнице, которая спала на подушке Нико и с жалобным мурлыканием тщетно искала в спальне принадлежавшие Нико вещи.
Ева отказалась от поездки в Мичиган на свадьбу Тери и Брайена. Это был их день, и она не хотела напоминать своим присутствием о драматических событиях на Мауи. Она послала им поздравления и хрустальный сервиз, а также кулинарные рецепты, которыми Нана поделилась с ней несколько лет тому назад.
Для Адама Ева вложила билеты в ложу на представление во дворце.
В день свадьбы Тери из Парижа позвонила Марго. Ева была настолько ошеломлена, что не догадалась повесить трубку.
— Я буду в Нью-Йорке в следующем месяце. Нам нужно поговорить. Оставь свободным время для ленча двадцатого числа.
Здесь были все — Рандаззо, Михаэльсоны, Хильда и компания с работы, постоянные клиенты Тери, ребята из мастерской, местные репортеры и операторы. Еще бы: их землячка оказалась причастной к истории, связанной с захватом в качестве заложницы такой знаменитости. И все присутствовали в церкви святого Бартоломео, где Тери и Брайен поклялись друг другу в верности.
Все, кроме Эндрю Леонетти.
Отец Тери улыбался сквозь слезы, когда его семейство заполнило маленькую комнату невесты.
— Если бы сейчас с нами была твоя мама…
— Она с нами, пап. Ты же всегда говорил, что она улыбается, глядя на нас… и на Джину с неба, — сказал отцу Тони, пока Селия и Лена вручали Тери букеты. — Правда ведь, Джина?
Тери молча кивнула.
«Если бы мама была здесь, все было бы просто идеально», — ее отсутствие омрачало праздник и делало счастье неполным.
А чуть позже племянники Тери Никки и Лорен в церкви рассыпали лепестки цветов в лучах солнца. Адам с приглаженными волосами и лицом, сияющим, словно кольца, которые он нес на парчовой с кружевами подушечке, стоял в проходе вместе с дружками перед первой скамьей.
Тери была великолепна. Высоко поднятые пышные волосы ниспадали к плечам. В ушах поблескивали маленькие бриллиантовые серьги. На ней было платье от Веры Ванг — подарок «Идеальной невесты». Брайен выделялся самой счастливой улыбкой из всех присутствующих в церкви и белым смокингом с ярко-зеленым поясом и галстуком-бабочкой. В бутоньерку смокинга был воткнут трилистник, который должен принести счастье.
Когда месса окончилась и священник представил собравшимся семью Михаэльсонов, Тери и Брайен обменялись поцелуем в голливудском стиле, который, к удовольствию присутствующих, длился бесконечно долго, а затем стали на колени и обняли Адама.
Моника приложила к глазам платок и бросила горсть риса в Михаэльсонов, которые вышли из дверей церкви и прошли мимо десятков фотокорреспондентов к поджидающему их лимузину.
«Пит Ламберт. Что тебе известно о нем?»
Когда Моника, подъезжая по извилистой дороге к загородному дому, прибавила скорости, у нее перехватило дыхание при виде знакомого «пикапа» у подъезда.
Она не стала раскрывать зонтик, а сразу бросилась к парадной лестнице, таща за собой громадную белую коробку.
Ориентируясь на громкие голоса и смех, Моника направилась к террасе, где увидела maman и Пита, жующих сандвичи.
— Не хочу мешать тебе, — бодро сказала Моника, но когда ты покончишь с едой, maman, я тебе кое-что покажу.
— Приветствую вас, графиня! — Пит слегка подмигнул Мирей. — Или ваши подданные должны падать ниц и ждать, пока вы их узнаете?
Моника была раздосадована внезапным появлением румянца на щеках.
— Я думала, что вы собрали все свое хозяйство и отправились искать новые объекты для приложения своих сил, — ответила она. Не глядя на Пита, она поставила коробку, наклонилась к матери и поцеловала ее.
— Не будем терять времени, petite, — сказала Мирей. — Я умираю от любопытства и не могу ждать ни минуты. Давай откроем.
Моника лишь теперь позволила себе взглянуть на Пита Ламберта.
«Почему он так здорово выглядит в джинсах и в этой спортивного типа хлопчатобумажной рубашке?» — подумала она.
— А как же он? — спросила Моника, поведя большим пальцем в сторону Пита.
Смех Мирей прозвенел словно хрустальный колокольчик.
— Глупенькая, нельзя, чтобы жених видел тебя в этом платье до свадьбы… Иди!
Через двадцать минут Моника вышла, испытывая такое же смущение, как в тот день, когда впервые надела лифчик. Платье было ее собственным произведением и настолько учитывало все особенности ее фигуры, что ей показалось, будто она появилась на террасе голой.
Мирей разразилась радостными восклицаниями, но гораздо убедительней для Моники была реакция Пита. Он завороженно смотрел на нее, на платье, и на его лице было написано откровенное восхищение.
Платье было дерзкое, с выдумкой, и одновременно элегантное: чисто в духе Моники. Пышные атласные складки были украшены золотыми блестками и вышивкой. Прилегающий, с низким вырезом, отделанный рюшками и золотой лентой лиф доходил до талии, эффектно подчеркивая скульптурность ее грудей. Вместо пуговиц от затылка до нижней кромки шли золотые атласные розетки в тон золотистой ленточке. Золотые розетки украшали широкую юбку, развевавшуюся словно атласный парус, наполненный ветром в блистательный июльский день.
— Да, это платье! — только и смог сказать Пит сдавленным голосом, когда Моника в движении продемонстрировала его достоинства.
— Magnifique[18]! — подытожила Мирей с сияющим лицом, и к этой оценке присоединилась Дороти, захлопав в ладоши.
— Потребовалось терпение святого, чтобы его застегнуть, но я не видела ничего красивее этого платья! — воскликнула няня.