— «Вот и все…» Все ли? Мы прокалякали с тобой до трех часов, а ты приберегла эту новость на сегодня?
— Каждый имеет право на маленькие секреты, — произнесла Ева, отставив чашку и напустив на себя строгий вид. — Тебе яичницу — болтунью или глазунью?
Моника заявила, что она ничего не хочет, и с удовольствием наблюдала за тем, как Ева расправилась с болтуньей из четырех яиц с гренком в масле и пончиком, запивая все это клубничным соком. Будет ли она тоже есть как лошадь, если забеременеет? Сейчас ей не хотелось даже думать о еде.
Она пыталась вообразить, что беременна ребенком Ричарда, а ей рисовался нелепый образ няни, которая подносит ей младенца, в кулачке малыша — трубка, а с пуповины его свисает крупная денежная купюра.
Не зная, приходить в ужас от такого видения или смеяться, Моника сказала Еве:
— Судя по твоему аппетиту, мой крестник будет похож на борца сумо. Обещай мне, что ты не родишь толстячка, пока я буду венчаться.
Около двух часов в квартире Евы закипела работа. Дженна, Делия и Ева носились в шелковых голубых нарядах, а парикмахер Моники занимался укладкой ее волос.
Клара потчевала ароматным кофе гримера, фотографа и двух его ассистентов, а тем временем ворвалась Линда и торжественно положила на счастье шестипенсовую монету в украшенную жемчугом и стеклярусом туфлю Моники.
Наконец Монику в ее ослепительно-золотом платье подвели к кавалькаде лимузинов.
— Теперь возврата нет! — бодро сказала Ева.
Моника почувствовала спазм в желудке. Может быть, ей все-таки надо было позавтракать. Когда она увидела из лимузина шпили собора св. Патрика, на фоне голубого июльского неба, ее охватила слабость.
«Моника, держись».
— У кого-нибудь найдется парочка крекеров? — услышала она свой слабый голос.
Дженна пошарила в своей кожаной сумке и извлекла оттуда вафлю.
— Мы хотели протащить для тебя неосвященные вафли, — пошутила она.
На улице было около сорока градусов, но Моника испытывала озноб, когда словно в полусне вышла из машины и направилась по белому ковру, устилавшему цементную лестницу и затененный вестибюль.
Они прибыли последними. Собор был полон.
— Ричард выглядит потрясающе, — услышала она чей-то шепот. Ей показалось, что это была Делия.
Ева обняла Монику.
— Я пойду внутрь, отыщу Эндрю. Сейчас все начнется с минуты на минуту, — она легонько прикоснулась к щеке Моники, стараясь не испортить ей макияж. — Будь счастлива! — шепнула она. — Ты заслуживаешь этого…
Под широкими складками платья колени Моники колотились.
«Возможно, моя идея самостоятельно идти к алтарю была не самой удачной — сейчас бы мне в самый раз опереться на чью-то руку. Похоже, я не так сильна, как думала».
Она ужаснулась пришедшей ей внезапно в голову мысли. А может быть, Пит был прав? Может, он знает ее лучше, чем она себя?
Из-за закрытой двери донеслась органная мелодия.
— Это сигнал для нас, — шепнула Линда. С этими словами она, Дженна и Делия вошли в двери и растворились в соборе, украшенном экзотическими цветами и мерцающими свечами, оставив Монику одну в вестибюле.
В этот момент Моника подумала о матери, представив, как Мирей и Дороти сейчас сидят в гостиной, не спуская глаз с хрустальных часов на камине, переживая вместе с ней.
«Но скорее всего они не могут представить, в какой панике сейчас я».
Помощник оператора указал кивком головы на дверь.
— Через две секунды вы будете в кадре, графиня.
Две секунды… Дверь закрылась. Моника набрала в легкие воздуха и распахнула дверь. Собор представлял собой сказочное волшебное царство с цветами, белым ковром и переполненными скамьями, на которых сверкали украшениями гости в элегантных праздничных нарядах.
«Ты любишь эту мишуру, — напомнила она себе. — Ты любишь совершать выход и оказываться в центре внимания. Вот такая ты и есть».
Она сделала шаг, и музыкальный аккорд возвестил о ее выходе. Глаза всех присутствующих были обращены к Монике. Воцарилась абсолютная тишина.
Моника направилась к алтарю.
Она не видела лиц, лишь некоторые попадали в поле ее зрения, пока она шла по усыпанному лепестками цветов ковру.
Вот Ана и Джон держат друг друга за руки.
Алек Андерсен, новый главный художественный редактор «Идеальной невесты», знаком показывает ей: «Браво! Выше голову!»
У прохода между рядами Антонио изобразил аплодисменты, а Фил одобрительно наклонил в ее сторону голову.
Сидевший рядом с Мими Генри Теогастус дружелюбно улыбался. Но почему-то он напомнил ей кота, проглотившего канарейку.
Она заметила, как приветливо кивнул Брайен Михаэльсон и осветилась улыбкой Тери, Когда Моника проплывала мимо.
Она увидела Еву и Эндрю Леонетти, сидящих впереди, и отметила про себя, насколько хорошо они смотрятся вдвоем.
Запах рассыпанных лепестков роз пьянил и кружил голову. Цвета и лица смешались и удалились. Она почти подошла к алтарю. У нее сбилось дыхание, когда глаза Ричарда и ее встретились. Он выглядел удивительно эффектно в своем черном смокинге. Высокий, красивый, импозантный. Легкая улыбка появилась на его лице, когда он шагнул вперед и согнул в локте руку. Последние несколько шагов они должны были сделать вместе. Моника набрала в легкие воздуха и просунула руку под его локоть. Она потеряла представление о времени, когда Линда забрала у нее букет, распушила фату. Началась церемония бракосочетания.
«Мы собрались здесь для того, чтобы стать свидетелями таинства соединения священными узами брака. Если у кого-либо из здесь присутствующих имеется какая-либо причина для того, чтобы предотвратить соединение священными узами брака Монику Д’Арси и Ричарда Чарльза Ивза, пусть он скажет об этом сейчас или хранит молчание о том навеки…»
Высказаться могли лишь против Ричарда, который был женат в течение многих лет, как-то отрешенно подумала Моника, после чего увидела, что Поль, племянник Ричарда, подносит отороченную кружевами подушечку с обручальными кольцами.
— Ричард Чарльз Ивз, согласны ли вы, чтобы эта женщина, Моника Лизетт Д’Арси, стала вашей законной женой? — слова епископа эхом отдались в соборе, когда Ричард пронзительно посмотрел в ее глаза. Моника лишь по губам его поняла, что он говорит «Да, согласен», хотя практически не слышала звука его голоса.
— Моника Лизетт Д’Арси, согласны ли вы, чтобы этот мужчина, Ричард Чарльз Ивз, стал вашим законным мужем…
Моника не слышала остального.
— Нет!
Епископ сделал паузу, его заостренное лицо вздрогнуло. Он вперил взгляд в Монику, словно не расслышав ее.
— …начиная с сегодняшнего дня и до тех пор, пока вас не разлучит смерть?
— Нет!
Моника увидела, как широко раскрылись глаза епископа. Она повернулась к Ричарду, который смотрел на нее с застывшей ледяной улыбкой.
— Моника, какого черта? — сделав вдох, произнес он негромко с плохо сдерживаемой яростью. Видеокамера крупным планом запечатлела его искаженное гневом лицо.
Моника слегка покачала головой.
— Нет, Ричард… Прости меня… Я не могу…
Какое-то странное спокойствие снизошло на нее. Она улыбнулась щедрой, открытой улыбкой, подобрала полы своего царственно великолепного платья и с высоко поднятой головой направилась к выходу. Моника покинула собор так, как могла это сделать только она. Величественно и легко скользя по белоснежному ковру и освещаемая яркими солнечными лучами, она подошла к лимузину.
Не обращая внимания на ошеломленного водителя, она скомандовала:
— Сразу же на Меррит Парквей. Мы едем в Коннектикут.
Пот застилал ей глаза, когда Моника добралась до тропы, ведущей к флигелю Паркеров. Ее платье-то и дело цеплялось за кусты роз и шиповника. Оно выглядело изрядно помятым, туфли поцарапались и запылились. Но Монику беспокоило лишь одно: только бы не опоздать!
Она тарабанила в дверь флигеля.
Нажимала на звонок.
Кричала.
Ответа не было.
Над покрытыми лаком волосами прожужжала муха, и, покружившись, улетела в сторону цветущих газонов. Июльский воздух был наполнен мирным, сонным запахом роз, маргариток и олеандров.
Моника с трудом сдерживала слезы отчаяния.
«Ты еще не мог уехать. Ты просто не мог».
Она бросилась к большому зданию. Может быть, новые владельцы знают, куда он уехал. Из верхнего окна донеслись звуки музыки. У нее перехватило горло: Паваротти… Ну не ирония ли судьбы!
Она решительно потянулась к латунному кольцу на дверях и стала отчаянно его дергать. Наградой ей стали звуки приближающихся шагов.
— Вы не могли бы мне сказать, куда…
В дверях стоял Пит Ламберт. Держа в руках недоеденный кусок пиццы, он с изумлением смотрел не нее.
— Куда что?
Монике показалось, что в ее груди не сердце, а отбойный молоток.
— Что вы делаете здесь? Я думала, что вы переехали.
— А что вы делаете здесь? Я думал, что вы выходите замуж.
— Я спросила первая, — сердито произнесла она.
Знакомая широкая, сводящая с ума улыбка озарила его лицо.
— Да, графиня, конечно же вы первая, — он взял ее за руку и провел в вестибюль.
Даже тогда, когда дом был пуст и свежеокрашен, он казался очень красивым. Сейчас же, обставленный выдержанной в светло-коричневых тонах мебелью, с пушистыми коврами ручной работы, он был бесподобен.
Впрочем, Моника пришла сюда отнюдь не для того, чтобы восхищаться отделкой. Она в упор посмотрела на Пита и упрямо повторила:
— Я думала, что вы переехали.
— Так оно и есть. Как вам нравится моя новая берлога?
— Ваша берлога? Должно быть, вы имеете в виду берлогу вашей мечты.
Он громко рассмеялся, бросил пиццу на коробку, стоящую на кофейном столике, и вытер руки о салфетку. Тем временем Моника пыталась решить для себя, не оказалась ли она в каком-то невероятном сне в духе Сальвадора Дали. Но Пит казался реальным, он отнюдь не был сновидением. Он был вполне материальным, из костей и плоти, и смотрел на нее, виновато поблескивая глазами.
— Я должен сделать признание… Это мой дом. Он был моим с самого начала.