— Добавить тебе сливок и сахара?
— Спасибо, не надо. Терпеть не могу черный кофе, но ничего не поделаешь — мне надо сбросить лишний вес. Как же тебе повезло, Чесс: ты все еще стройна, как девушка.
Эдит мало-помалу становилась ей той задушевной подругой, которую Чесс всегда хотелось иметь. С ней можно было без стеснения поговорить о личном, о женском.
— Жаль, ты не видела, какой тощей я была два года назад, Эдит. Точь-в-точь как ручка от метлы. Мне приходится пить молоко чуть ли не ведрами, если бы не оно, мне бы до сих пор было нечем отбрасывать тень. У меня никогда не было аппетита… вот только последнее время отчего-то постоянно хочется есть. Ты случайно не знаешь, такое бывает, когда ждешь ребенка?
— О, Чесс, как замечательно! А когда он должен родиться?
— Не знаю. Я даже не уверена, что в самом деле беременна. У меня всегда были нерегулярные месячные.
— Тебе надо показаться врачу. Я в таких случаях всегда пользовалась услугами доктора Артура Мэйсона, он живет в Роли. Он лучший врач в Северной Каролине. Я сейчас же напишу ему, нет, лучше попрошу Генри отправить ему из Дерхэма телеграмму — впрочем, и это не годится, такие вещи не для телеграммы, ведь ты же не хочешь, чтобы о твоих личных делах узнали посторонние. О Господи, я просто не знаю, что делать… А, вот что — я напишу ему и спрошу, практикует ли он теперь, какие у него часы приема, ну и так далее. Ты же знаешь, Чесс, Джесси, моему младшему, уже почти двенадцать, вот я и потеряла доктора Мэйсона из виду. А теперь расскажи мне, тошнит ли тебя по утрам.
В разговорах о беременностях, младенцах, детях Эдит, докторе Мэйсоне, возможных именах для мальчика и девочки день пролетел быстро и весело. Чесс еще никогда в жизни не было так хорошо.
Конечно, если не считать времени, которое она проводит с Нэйтеном. Но это совершенно другое дело. От Нэйтена словно отлетают искры, он весь — воплощенная энергия, риск, приключение, он заражает своей жизненной силой и ее, да так, что порой ей становится страшно.
С Эдит же, напротив, она чувствует себя спокойно, безмятежно, уютно.
«Какая я счастливая, — подумала Чесс. — У меня есть они оба!»
Сигаретная машина производила сильный шум, но работать на ней было нетрудно. Нэйт засыпал табак в бункер, регулировал натяжение длинной бумажной ленты и запускал приводное колесо. Громко стуча, завывая, дребезжа и лязгая, машина изрыгала сигареты в ящик, поставленный под резаком-гильотинкой. Чесс поправляла их, чтобы получались ровные, аккуратные слои, а когда ящик заполнялся, заменяла его следующим.
После того как Нэйт выключал машину, они вынимали сигареты из ящика, тщательно осматривали их и отбраковывали те, у которых находили дефекты. Потом укладывали их по десять штук на квадратные листки картона, положенные на середину больших по размеру листков бумаги, загибали края этих бумажных листов и клали получившиеся пакетики в картонную коробку.
Когда они заворачивали сигареты вечером в четверг, Чесс сказал Нэйту, что она, возможно, беременна.
— Господи Боже, Чесс, тебе нельзя паковать сигареты, тебе надо сесть и сидеть. Иди в дом и отдохни. Я могу закончить работу один. Сейчас провожу тебя до дома и вернусь.
Как и бессчетным тысячам других жен на протяжении многих веков, Чесс было приятно и немного забавно ощущать себя предметом такой преувеличенной заботы.
— Не говори глупостей, — ответила она. — Я скажу тебе, если устану. — Она засмеялась, и Нэйт уверился, что все хорошо, что все идет как надо. От ее смеха у него всегда появлялось такое чувство.
Огаста Мэри Ричардсон родилась 10 октября 1882 года. Она появилась на свет на мягкой перине, в хорошо обставленной спальне на втором этаже добротного кирпичного дома с самыми современными удобствами, а также с передним и задним дворами, обнесенными белым штакетником. Роды принимал доктор Артур Мэйсон-младший, заранее приехавший по такому случаю из Роли. Миссис Натэниэл Ричардсон могла позволить себе все самое лучшее.
Ведь ее муж был очень преуспевающий человек.
За домом, на берегу ручья, стояло большое кирпичное здание. Большие окна, расположенные под самой крышей, широкой лентой опоясывали три его стены. Снаружи они были защищены стальными решетками. Напротив четвертой стены высилось огромное водяное колесо, превосходящее по величине колесо мельницы, стоящей на другом берегу.
Надпись, сделанная краской на входной двери, гласила: «Фабрика Ричардсона», а фасад кирпичного здания украшали высокие черные буквы: «Стэндиш сигарет компани». Под ними буквами поменьше было выведено: «Собственность Н. Ричардсона».
Невдалеке от фабрики строилось еще одно кирпичное сооружение, оно было уже почти закончено. Его стены были глухими, без окон, а крыша имела ту же высоту, что и громадная гора угля, насыпанная рядом. В этом сооружении, когда оно будет готово, предстояло разместить оборудование для сжигания угля и получения из него газа, тогда в доме и на фабрике будет газовое освещение. Уже были подведены трубы к медному паровому котлу, установленному в великолепной ванной комнате нового дома. Ее стены и пол были облицованы мрамором в точности так же, как в люксе «Плантаторского отеля» в Дэнвилле.
Чесс перестала работать вместе с Нэйтом на сигаретной машине только тогда, когда до родов оставалось две недели. Доктор Артур Мэйсон-младший не возражал, поскольку придерживался в этом вопросе самых передовых воззрений. Еще он советовал Чесс побольше гулять и запретил носить корсеты.
Теперь, после родов, Чесс чувствовала себя и выглядела лучше, чем когда-либо раньше.
Она по-прежнему была некрасива, так уж ей было суждено. Она была бледна, тогда как, по понятиям ее времени, для того, чтобы считаться хорошенькой, надо было быть румяной. Ее светлые волосы были гладко зачесаны над высоким лбом, меж тем как желательно было иметь кудрявую челку. Тонкий аристократический нос был слишком длинным и острым, чтобы его можно было счесть красивым, а серые, с тяжелыми веками глаза были мало заметны на фоне бледной кожи из-за обрамлявших их серебряно-золотистых бровей и ресниц. Из-за высоких скул щеки Чесс казались впалыми, рот был широкий, губы довольно тонкие. Но кожа у нее была чистая, белая, упругая, от блестящих серебряно-золотистых волос и ясных серых глаз веяло здоровьем, и кости больше не выпирали из-за чрезмерной худобы, они обросли крепкой, тугой плотью. Она была счастлива и оттого похорошела.
Сигареты компании «Стэндиш» тоже стали выглядеть привлекательнее. На бумаге, в которую они упаковывались, появилось отпечатанное название марки — «Кэсл»[18] и изображение шахматной фигуры, похожей на замковую башню и известной как ладья или тура. Ниже мелкими буковками было напечатано название фирмы: «Стэндиш сигарет компани», причем над буквой «с» в слове «Стэндиш» и буквой «к» в слове «компани» были изображены крошечные короны. Под названием сообщался адрес: Дерхэм, Северная Каролина. Такие же надписи и рисунки имелись на почтовой бумаге, используемой для деловых писем, на чеках, а также на бланках заказов и счетов-фактур.
Продукция оптом сбывалась торговой фирме «М.И. Макдауэлл энд компани», расположенной в Филадельфии. Эта фирма покупала столько сигарет, сколько «Стэндиш сигарет компани» могла ей продать, и просила увеличить их производство.
Многое случилось за последние шесть месяцев. Но в предстоящие полгода предстояло сделать еще больше. В Нэйте фонтаном била энергия, он был полон новых идей и планов. Чесс предпочла бы на время остановиться и передохнуть, наслаждаясь столь стремительно достигнутым благополучием. Но она знала, что такая передышка была бы противна деятельной натуре ее мужа, поэтому не стала даже заводить о ней речь.
— Съезди в Роли, на ярмарку штата, Нэйтен, — сказала она на исходе октября. — Ты пропустил последние две, но уверяю тебя, нет никакой надобности пропускать еще и эту. Можешь не беспокоиться, со мной будет все в порядке и с Огастой тоже. За нами будут присматривать Бобби Фред и Бонни.
Солдат теперь жил в том однокомнатном домике, который раньше занимали они. Бонни, жена одного из окрестных фермеров, нанятая для помощи по хозяйству, спала в свободной комнате нового дома. Она обещала остаться до тех пор, пока доктор Мэйсон-младший не разрешит Чесс снова делать домашнюю работу самой.
Роды у Чесс были трудными, схватки продолжались более девятнадцати часов. Но когда ребенок наконец родился и она взяла его на руки, все пережитые мучения показались ей пустяком. Разумом она понимала, что ее Огаста — некрасивый ребенок; мягкие кости ее черепа, деформированные акушерскими щипцами, еще не обрели правильную форму. Но ее сердце видело в девочке только совершенство и было переполнено благоговением перед ниспосланным ей чудом. Она еще раз благословила передовые воззрения доктора Мэйсона-младшего. Его отец не разрешал Эдит Хортон кормить своих детей самой и настаивал на том, чтобы она брала кормилицу. Чесс же было дано ни с чем не сравнимое блаженство прикладывать Огасту к своей груди.
Весь Роли был расцвечен флагами. Улицы вокруг здания законодательного собрания штата были запружены людьми, которые, задрав головы, разглядывали его массивный, обшитый блестящей медью купол, или рассматривали товары, выставленные в витринах ближайших магазинов. Нэйт протиснулся сквозь толпу к самому краю тротуара, чтобы ничто не мешало ему любоваться парадом. Он был уверен, что, доживи он даже до ста лет, его и тогда не перестанет волновать музыка, играющая на парадах.
Когда колонна марширующих оркестров подошла ближе, ноги чуть было не вынесли его на мостовую, а когда они проходили мимо, он громко кричал и хлопал. Оркестров было семь, на два больше, чем тогда, когда он был на ярмарке в последний раз.
Рекламные платформы на колесах тоже были хороши, хотя до оркестров им было далеко. Особенно удалась платформа компании «Блэкуэлл» с большой статуей быка, стоящей рядом с пирамидой из папье-маше и пальмами из сухих табачных листьев. В толпе говорили, что торговые агенты «Блэкуэлл» намалевали рекламу табака «Дерхэмский бык» на одной из этих здоровенных треугольных штук в Египта Нэйт был готов в это поверить. Как и все жители Северной Каролины, он гордился «быком». Но пусть «Блэкуэлл», как и раньше, направляет все усилия на рекламу и сбыт своего курительного табака и не увеличивает производства сигарет, которое пока невелико.