ровных денег, заработанных честным трудом. По мне, лучше уж просадите их на скачках, поставив на какую-нибудь тихоходную лошадь. Так я заработаю на вас еще больше, а именно это мне и надо, потому что никакая прибыль не бывает лишней. Пока что подручные мистера Громперса еще не добрались до Северной Каролины. Они уже побывали в Канзасе, в Иллинойсе, в Нью-Йорке и недавно добрались до Пенсильвании. Один из забастовщиков подстрелил мистера Фрика, тамошнего фабриканта. Правда, не до смерти, но все же вряд ли мистеру Фрику это понравилось.
Я не хочу, чтобы кто-нибудь из вас подстрелил меня, и вообще не хочу никаких забастовок. Поэтому я обращаюсь к вам еще до того, как сюда явятся прихвостни Громперса и начнут сбивать вас с толку. Профсоюз — штука паршивая, и я вам объясню почему. Во-первых, вам придется платить членские взносы вместо того, чтобы приятно проводить время на субботних вечерних скачках. Во-вторых, по закону Громперс обязан сообщить хозяину фабрики фамилии всех членов сколоченного им профсоюза. Так вот, едва только такой список поступит ко мне, как я тут же уволю всех, кто в нем значится. Нет ничего проще. На окрестных фермах полным-полно молодых парней, которые с радостью бросят свою нынешнюю работу, на которой им приходится трубить семь дней в неделю, а деньги получать только в конце сезона, да и то, если повезет. Они обеими руками ухватятся за ту работу, которая сейчас есть у вас, чтобы каждую субботу спокойно получать свой конверт с долларами и не зависеть от таких вещей, как засуха или нашествие жуков.
Я не думаю, что до этого дойдет. Вы слишком умны и понимаете, в чем ваша выгода. Но я не люблю ничего откладывать на потом, поэтому я решил заранее выложить свои карты на стол, пока между нами еще не начались недоразумения.
Вот и все, что я хотел сказать. Если кому-то что-то не ясно, пусть зайдет ко мне».
— Нэйт, вы стали таким же многоречивым, как Джул Карр, — пожаловался Доктор. — Между прочим, на первой полосе я собирался поместить другой материал — рассказ о блистательном новом главном редакторе «Курьера». Но все место заняла ваша речь.
— Бросьте, Доктор. Что такое для вас какая-то жалкая первая страница? Вам бы ее и на один зуб не хватило — да вы это и сами отлично знаете.
— Хорошо, что вы вернулись, — вступила в разговор Чесс. — Кстати, у меня для вас есть ужасная новость. Гасси решила стать журналисткой.
— Да что вы говорите? Я полагал, что она собирается стать паровозным машинистом.
— Вы отстали от жизни, Доктор. Жаль, вас тут не было, когда она желала стать жокеем. Но эта стадия уже позади. Теперь она намерена пойти по стопам Нелли Блай[27], но хочет побить ее рекорд. Гасси планирует объехать вокруг света еще быстрее — за пятьдесят дней. Или стать президентом Соединенных Штатов — она отдает предпочтение то первому, то второму в зависимости от настроения.
— Вы меня пугаете. А где сейчас обретается неустрашимая мисс Ричардсон?
— В гостях у своей подруги Элли Уилсон. У ее родителей есть в горах летний домик.
— Может статься, Гасси встретит там Джорджа Вандербильта и, устрашив его, заставит на себе жениться?
Все были наслышаны о последней и самой грандиозной причуде Вандербильтов. Джордж, тридцатилетний холостяк, купил в Северной Каролине несколько тысяч акров земли и строил там дом, который, как утверждали некоторые, должен был стать самым большим зданием в мире.
— Да поможет Бог бедному Джорджу, — сказал Нэйт.
Но в глубине души он был убежден, что даже Вандербильт недостаточно хорош для Гасси.
Когда она вернулась домой, чтобы не пропустить скачки, концерт городского оркестра и фейерверк, которыми жители Стэндиша намеревались отметить День Независимости — 4 июля, то почти сразу же заговорила о Джордже Вандербильте.
Услышав это, ее отец и мать переглянулись и вдруг захохотали, чем привели ее в полное недоумение.
Оскорбленная, она выбежала из гостиной и бросилась по лестнице наверх, в свою комнату.
— Я пойду мириться, — сказала Чесс.
Прежде чем выйти из гостиной, она заметила выражение, появившееся на лице мужа, и улыбнулась. Гасси говорила об огромных машинах, работающих на стройке у Вандербильта, машинах, способных чуть ли не за одну ночь возвести целый город, чтобы разместить рабочих, которые будут строить пресловутый дом.
«Уверена, что Нэйтен прибудет на эту стройку в окрестностях Эшвилля уже послезавтра», — сказала себе Чесс.
Она ошиблась на сутки. Нэйт отправился в Эшвилль следующим утром.
После обеда Чесс сидела в кресле-качалке и спорила с Доктором, который, вышагивая перед нею взад и вперед, упрямо отказывался напечатать в «Курьере» еще одну статью о «шекспировской драматической труппе».
— Мама…
Возле нижней ступеньки крыльца стояла Гасси. Лицо ее было смертельно-бледно и блестело от обильного пота.
Чесс вскочила на ноги.
— Девочка моя…
Гасси вскрикнула от боли и упала на колени. Потом ее вырвало с такой силой, что кусочки непереваренной пищи и струя какой-то противной желто-зеленой жидкости пролетели три фута, прежде чем упасть на землю.
Чесс бежала вниз по лестнице, крича Доктору:
— Бегите за доктором Кэмпбеллом! Скорее, скорее!
Глава 29
Чесс взяла свою дочку на руки и понесла ее в спальню на второй этаж. Гасси было уже почти десять, она была тяжелая, к тому же тело ее конвульсивно дергалось, и ее то и дело рвало.
— Про-ости, — прохрипела она, потом ее снова потряс припадок рвоты.
— Успокойся, моя крошка, успокойся, все будет хорошо. Успокойся, родная, мама тебе поможет. Милая моя, любимая, ангел мой ненаглядный…
Чесс уложила Гасси на кровать и положила руку ей на лоб, думая, что у нее жар. Но кожа Гасси была холодна. Холодна как смерть.
— Мама…
Чесс подавила в себе ужас.
— Твоя мама здесь, мой ангел, здесь, рядом с тобой. Сейчас придет доктор Кэмпбелл и даст тебе лекарство.
Гасси вдруг закричала, судорожно схватилась за живот, и ее опять вырвало какой-то водянистой темной жидкостью. Чесс закусила губу. «Надо сохранять спокойствие. Надо быть сильной, чтобы придать сил Гасси и унять ее страх. О, Господи, что же мне делать? Искупать ее? Нет, она замерзла, от купания ей может стать еще хуже. Я обниму ее, чтобы согреть». Чесс прижала Гасси к груди, но та захныкала и попыталась оттолкнуть ее слабыми руками. Чесс отпустила ее.
Она торопливо подошла к умывальнику, намочила водой полотенце и выжала его. Губы Гасси были облеплены сохнущей рвотой. Надо обтереть их, уж от этого-то не может быть вреда. Из-за гадкого запаха девочка чувствует себя еще хуже.
Гасси тихонько поскуливала, пока Чесс обтирала ей лицо. Глаза у нее были испуганные, и вместе с тем Чесс читала в них благодарность, от которой у нее разрывалось сердце.
— Все будет хорошо, детка, — сказала она. — Уже скоро. Я знаю, сейчас тебе очень плохо, но скоро станет лучше.
«Господи, пожалуйста, помоги», — мысленно взмолилась Чесс.
Арчи Кэмпбелл взбежал по лестнице, перескакивая сразу через три ступеньки. Он был молод, подвижен и до смерти боялся того, что могло ждать его на втором этаже.
Доктор Фицджеральд задержался внизу лишь для того, чтобы приказать слугам вымыть крыльцо и вычистить ковровую дорожку на лестнице, потом бросился в комнату Гасси. Резкая вонь рвоты остановила его в дверях. Он увидел Чесс в запачканном, дурно пахнущем платье, бледную от ужаса, но с улыбкой на лице, ласковой и полной бесконечной любви. Доктор Кэмпбелл склонился над лежащей на кровати девочкой.
— Здесь болит, Гасси? А здесь… здесь… здесь?
Гасси опять натужилась, надсадно засипела, и скудная жидкая рвота потекла по ее подбородку. Доктор Кэмпбелл пристально всмотрелся в темную струю.
— Тебе хочется пить, Гасси?
Гасси что-то невнятно просипела.
— Дайте ей воды в ложке, — отрывисто бросил доктор стоящей рядом Чесс.
Ее правая рука так тряслась, что ей пришлось придержать ее левой, чтобы не расплескать воду в ложке. Девочка жадно всосала ее в себя, потом вторую ложку. Внезапно ее снова вырвало.
— Миссис Ричардсон, — сказал доктор Кэмпбелл, — велите, пожалуйста, принести теплой воды. Я хочу обмыть Гасси.
— Позвольте сходить мне. — Чесс обернулась и увидела Доктора, стоящего в дверях. — Я скажу слугам.
«Да простит меня Бог, — подумал Доктор, — но я рад уйти». Он видел лицо Гасси. Ее кожа посинела.
Внизу не было видно ни души. Куда подевались слуги? Что же делать? Доктор стоял, парализованный нарастающей паникой. Потом он услышал могучий бас, доносящийся откуда-то из задней части дома, и торопливый топот тяжелых сапог.
Бобби Фред Хэмилтон отодвинул его в сторону и начал подниматься на второй этаж. Доктор заметил, что старый солдат пытается ступать на носки своих грубых, поношенных рабочих сапог. Это выглядело нелепо, но по какой-то непонятной причине вывело Доктора из состояния паники. Очнувшись от оцепенения, он поспешил в кухню, чтобы передать слугам распоряжение врача.
Молодой доктор Кэмпбелл пытался успокоить Чесс, но было слишком очевидно, что он не верит в благополучный исход.
— У нее в наличии все симптомы, о которых нам говорили в университете, — сказал он. — Я почти полностью уверен, что это холера. У этой болезни внезапное острое начало, но ее течение редко бывает продолжительным. Она почти всегда длится самое большее сорок восемь часов…
Он осекся. Чесс знала, что он недоговорил. Двое суток, а потом — смерть.
— Дайте старому Солдату взглянуть на свою девочку. — Огромная долговязая фигура решительно оттерла Чесс плечом в сторону и опустилась на одно колено возле кровати.
— Здорово, кавалерист, — тихо обратился он к Гасси и взял ее маленькую ручку в свою. — Говорят, у тебя живот заболел. Генерал Нэйтен Брэдфорд Форест всегда говорил, что уж лучше он проскачет сквозь тонну картечи, чем будет мучиться от боли в животе.