В квадратной комнате, образующей первый этаж башни, в которой она расположена, на широком в готическом стиле ложе с резными колоннами спит прекрасная, хотя и не первой молодости женщина; на нее падает слабый свет, с трудом пробивающийся сквозь тяжелые, с золотым шитьем портьеры, скрывающие от глаз стрельчатые окна-витражи. Впрочем, царящий в комнате полумрак кажется скорее данью кокетству, нежели просто случайностью.
И впрямь, полумрак смягчает округлость форм, придает матовый блеск гладкой коже руки, упавшей с кровати, подчеркивает изящество головки, склонившейся на обнаженное плечо, и сообщает особую прелесть распустившимся волосам, разбросанным по подушке и ниспадающим вдоль повисшей руки до самого пола.
Думаем, читатель уже узнал в описанной даме королеву Изабеллу, на лице которой годы наслаждений оставили не столь глубокий след, как годы скорби — на челе ее мужа.
Спустя мгновение губы красавицы разомкнулись и причмокнули, словно в поцелуе; ее большие черные глаза открылись, и на миг в них появилось выражение мягкости вместо обычной жестокости, каковое обязано было, очевидно, какому-нибудь воспоминанию, а точнее, воспоминанию о любовном свидании.
Слабый свет дня отразился в ее утомленных глазах яркой вспышкой. Она тотчас же прикрыла их, приподнялась на локте, пошарила в изголовье кровати, нашла зеркальце из полированной стали и с удовольствием посмотрелась в него, затем, поставив его на стол на расстоянии вытянутой руки, взяла серебряный свисток и дважды извлекла из него нежные звуки; словно утомленная этим усилием, она откинулась на подушки, и вздох ее свидетельствовал не столько о грусти, сколько об усталости.
При звуке свистка портьеру, закрывавшую вход в комнату, откинули, и показалась головка девушки лет девятнадцати-двадцати.
— Ваше величество королева звали меня? — спросила девушка кротким, испуганным голосом.
— Да, Шарлотта, войдите.
Девушка ступила на ажурную, тонкого плетения циновку, заменявшую ковер, и, едва касаясь ногами пола, заспешила к королеве; видно было, что для нее это привычно, ибо ей не раз приходилось хлопотать возле своей прекрасной и властной повелительницы, когда та спала.
— Вы точны, Шарлотта, — сказала королева, улыбаясь.
— Это мой долг, ваше величество.
— Подойдите ближе.
— Государыня желает встать?
— Нет, просто немножко поговорить.
Шарлотта покраснела от удовольствия, так как хотела просить королеву об одной милости и как раз сейчас ее повелительница была в добром расположении духа, а в такие минуты сильные мира сего бывают милостивы.
— Что за шум во дворе? — продолжала королева.
— Это переговариваются пажи и конюшие.
— Ноя слышу и другие голоса.
— Это мессиры де Жиак и де Гравиль.
— А нет ли с ними шевалье де Бурдона?
— Нет, ваше величество, он еще не приезжал.
— И ничто нынешней ночью не нарушило покоя замка?
— Ничто. Только незадолго до рассвета часовой заметил какую-то тень у стены. Он крикнул: "Кто идет?" Человек — это был человек — спрыгнул по другую сторону рва, хотя расстояние было огромное, а стена высока; тогда часовой выстрелил из арбалета.
— И что же? — сказала королева. Краска сошла с ее щек.
— О! Раймон так неловок. Он промахнулся. А утром он увидел свою стрелу в ветвях дерева, в лесу.
— А-а! — протянула королева, облегченно вздохнула и прошептала: — Сумасшедший!
— Да, не иначе как безумец или шпион, ведь девять из десятерых оказываются убитыми. Особенно удивительно, что это уже в третий раз. Мало приятного для тех, кто живет в этом замке, не так ли, ваше величество?
— Да, дитя мое. Но когда дворецким замка станет шевалье де Бурдон, такого больше не случится.
Чуть заметная улыбка скользнула по губам королевы, кровь, отхлынувшая было от щек, постепенно возвращалась к ним, видимо, эта бледность была вызвана глубоким волнением.
— О! — продолжала Шарлотта. — Мессир де Бурдон — храбрый рыцарь.
Королева улыбнулась:
— Так ты любишь его?
— Всем сердцем, — простодушно отвечала девушка.
— Я скажу ему, Шарлотта, он будет рад.
— О государыня, не надо, не говорите. У меня к нему одна просьба, но я никогда не осмелюсь…
— У тебя?
— Да.
— Что за просьба?
— О ваше величество…
— Смелее, скажи мне.
— Я хотела бы… Нет, не могу.
— Да говори же.
— Я хотела бы испросить у него место конюшего.
— Для себя? — сказала, смеясь, королева.
— О!.. — произнесла Шарлотта, покраснев и опустив глаза.
— Но твой пыл вполне может ввести в заблуждение. Так для кого же?
— Для одного молодого человека…
Шарлотта говорила так тихо, что ее едва было слышно.
— Вот как! Кто же он?
— Бог мой… ваше величество… Вы никогда не удостаивали…
— Да кто же он наконец? — с оттенком нетерпения повторила Изабелла.
— Мой жених, — поспешно ответила Шарлотта.
Две слезы задрожали на ее длинных темных ресницах.
— Ты любишь его, дитя мое? — спросила королева так мягко, как может только мать спросить дочь.
— О да… на всю жизнь…
— На всю жизнь! Ну что ж, Шарлотта, я беру на себя твою заботу, я сама испрошу это место для твоего жениха, чтобы он всегда был рядом с тобой. Я понимаю, как сладко ни на миг не разлучаться с тем, кого любишь.
Шарлотта бросилась перед королевой на колени и стала целовать ей руки. На лице королевы, обычно таком высокомерном, появилось выражение ангельской кротости.
— О! Как вы добры! — говорила Шарлотта. — Как я вам благодарна! Пусть отведет от вас всякую беду десница Господа Бога и святого Карла. Благодарю, благодарю… Как он будет счастлив!.. Позвольте мне сообщить ему добрую новость!
— Так он здесь?
— Да, — кивнула Шарлотта. — Да, я сказала ему вчера, что, вероятно, шевалье будет назначен дворецким Венсена; он всю ночь думал об этом, а наутро прибежал ко мне рассказать о своем намерении.
— Где он сейчас?
— За дверью, в передней.
— И вы осмелились?..
Черные глаза Изабеллы сверкнули; бледная Шарлотта, стоявшая на коленях, заломила руки и откинула голову назад.
— О, простите, простите, — шептала она.
Изабелла размышляла:
— А будет ли этот человек преданно служить нам?
— После того что вы мне обещали, государыня, он пройдет ради вас по горячим угольям.
Королева улыбнулась:
— Позови его, Шарлотта, я хочу его видеть.
— Сюда? — спросила бедная девушка, у которой страх сменился удивлением.
— Сюда, я хочу говорить с ним.
Шарлотта сжала обеими руками голову, словно желая удостовериться, что она на месте, потом медленно поднялась, с удивлением посмотрела на королеву и по знаку своей повелительницы вышла из комнаты.
Королева сдвинула занавески, закрывшие кровать, просунула между ними голову и перехватила ткань под подбородком, уверенная в том, что ее красота не поблекнет от света, который отбрасывала ей на щеки пылающая красным пламенем материя.
Едва она проделала этот маневр, как дверь отворилась, и вошла Шарлотта в сопровождении своего возлюбленного.
Это был красивый молодой человек лет двадцати — двадцати двух, с открытым бледным лицом, широким лбом, живыми голубыми глазами и каштановыми волосами. Он был одет в сюртук из зеленого драпа, по локоть открывающий рукава рубашки; панталоны того же цвета плотно обтягивали мускулистые ноги, на поясе из желтой кожи висел кинжал с широким клинком, рукоятка кинжала была отполирована благодаря привычке обладателя оружия то и дело хвататься за нее; в руке он держал фетровую шапочку, похожую на наши охотничьи фуражки.
Сделав два шага, он остановился. Королева бросила на него быстрый взгляд: знай она, что перед ней человек, коему предначертано за какой-нибудь час изменить лицо нации, она бы не ограничилась столь беглым осмотром. Но сейчас ничто не говорило о необычном назначении юноши, и королева увидела в нем лишь красивого молодою человека, бледного, робкого и влюбленного.
— Как вас зовут? — спросила королева.
— Перине Леклерк, ваше величество.
— А кто ваш отец?
— Эшевен Леклерк, хранитель ключей от ворот заставы Сен-Жермен.
— А чем занимаетесь вы?
— Я продавец оружия в Пти-Пон.
— И вы хотите оставить ваше занятие, чтобы поступить на службу к шевалье де Бурдону?
— Я готов отказаться от всего, лишь бы видеть Шарлотту.
— А вы справитесь с новой службой?
— Ни с одним из видов оружия, которое я продаю, будь то палица или кинжал, арбалет или копье, я не управляюсь так хорошо, как с доброй лошадью.
— А если я добьюсь для вас этого места, будете ли вы мне преданны, Леклерк?
Молодой человек, глядя прямо в глаза королеве, твердо сказал:
— Да, государыня, если это не будет противно моему долгу перед Богом и его величеством королем Карлом.
Королева слегка нахмурилась.
— Отлично, — произнесла она, — можете считать, что дело сделано.
Влюбленные обменялись взглядом, полным несказанного счастья.
Но тут до них донесся невообразимый шум.
— Что это? — спросила королева.
Шарлотта и Леклерк бросились к окну, выходившему во двор.
— О Боже! — вскричала девушка в страхе и одновременно с удивлением.
—* Да что там? — повторила королева.
— О ваше величество! Двор полон стражников, они разоружили весь гарнизон. Мессиры де Жиак и де Гравиль пленены.
— Это, видимо, дело рук бургундцев? — предположила королева.
— Нет, — отвечал Леклерк, — судя по белому кресту, это арманьяки.
— О! — сказала Шарлотта. — Да вот их вожак — господа Дюпюи. А с ним два капитана. Они, должно быть, спрашивают, где апартаменты королевы: им показывают на эти окна. Они направляются сюда… вошли, поднимаются наверх.
— Прикажете их арестовать? — спросил Леклерк, наполовину вынув кинжал из ножен.
— Нет-нет, — с живостью ответила королева. — Молодой человек, спрячьтесь в этой комнате, возможно, вы мне понадобитесь, если никому не известно, что вы здесь, в противном случае вы погибли.