Лайтборн взглянул на Роберта с улыбкой, которая могла бы заставить сердце перестать биться.
— У меня, — пробормотал он, — есть для вас превосходный деликатес.
Внезапно он сделал паузу, словно задохнулся, потянулся к Миледи и поцеловал ее так, словно, только упившись ее дыханием, он был в состоянии дышать сам. Потом он отстранился от нее и одарил Роберта еще одной улыбкой.
— Думаю, — заговорил он вкрадчивым насмешливым тоном, — для первого раза в качестве той, кто разделит с вами ваш грех, вы и сами предпочли бы пуританскую шлюху себе под стать.
Он сделал жест рукой. Роберт обернулся и увидел Годолфина, который тащил на цепи обыкновенную металлическую клетку на колесах. Когда она показалась из темноты, Роберт разглядел за прутьями человеческую фигуру, сжавшуюся, словно затравленное животное, в самом дальнем углу клетки.
— Она полагает, что слишком чиста, — со смехом сказал Лайтборн. — Но эта сука быстро освоит новую профессию.
Он хлопнул в ладоши.
— Ну, Годолфин, покажите Ловеласу его шлюху.
Годолфин поклонился и отомкнул замок клетки. Он схватил женщину за волосы, грубым рывком выволок ее и встал над ней, съежившейся от страха на полу.
— Смотрите на меня, — прошептал Лайтборн. — Смотрите мне в глаза.
Женщина медленно и неохотно подняла голову. Руки Роберта снова потянулись к бриджам. Что Лайтборн имел в виду, недоумевал он, называя эту женщину пуританкой? Ее волосы были выкрашены в желтый цвет и ниспадали дразнящими локонами, лицо ярко накрашено. На ней было яркое короткое платье, какое решится надеть далеко не каждая даже самая дешевая шлюха. Но под его изучающим взглядом она начала вдруг всхлипывать, с трудом бормоча слова молитвы, и глаза Роберта расширились от внезапной догадки, которой он был не в силах поверить.
— Зачем, — воскликнул мальчик, повернувшись к Лайтборну, — это же леди Годолфин, не так ли?
Лайтборн и Миледи разразились взрывом смеха.
— Как вы думаете, — спросил Лайтборн, — подойдет вам эта сука?
— Я… — заговорил Роберт, но у него перехватило горло, и он замолчал.
Он снова уставился на нее, зная, что она ему подойдет, зная, что он хочет обладать ею прямо здесь, на полу. Роберт сжал кулаки. Ощущение легкости снова наполняло его желудок.
— Она не… — пробормотал он едва слышно. — Я не могу…
У него пропал голос, и он только отрицательно мотал головой.
Миледи взглянула на Лайтборна. Тот кивнул и снова приказал женщине смотреть ему в глаза. Она подчинилась, но издала под его взглядом истошный вопль. Потом крик замер на ее губах, и она стала очень медленно облизывать их, корчась всем телом, подергивая конечностями.
— Смотрите, — воскликнула Миледи, — ее взгляд сияет распутством! В ней просыпается развратная шлюха!
Она радостно захлопала в ладоши и повернулась к Лайтборну, чтобы поцеловать его и заключить в объятия. Роберт стал наблюдать за ними, но вдруг почувствовал объятие обнаженных рук. Он обернулся. Мягкие влажные губы встретились с его губами, ноги женщины сомкнулись вокруг его бедер, и она стала тереться о него.
— Туда, — услышал он шепот.
Лайтборн уже вел Роберта к софе. Казалось, ему придал сил еще более усилившийся ток невесомого эфира в крови. Он опустил свою ношу на подушки и слился с ней, своей первой шлюхой, лежавшей с раскинутыми для объятий руками. На секунду он отстранился от ее поцелуев и поднял голову, чтобы оглядеться. Из темноты за ним наблюдали Лайтборн и Миледи, две призрачные фигуры, чье присутствие выдавали только глаза, которые поблескивали, подобно драгоценностям, невообразимо яркими вспышками. Потом они пропали, и Роберт снова опустил взгляд. Едва он прикоснулся к плоти женщины, ощущение легкости в крови стало бурным потоком, затопившим весь мир.
«Я брошусь в океан своих желаний,
Их голод утолю ценой бесчестья,
И вырву удовольствие с корнями.
Пусть никогда не прорастет оно».
Вина, едва он осознал ее, заставила Роберта вскочить на ноги. Женщина шелохнулась и сонно потянулась к нему. Он бросил на нее взгляд сверху вниз. От женщины исходил тяжелый запах подслащенного благовониями пота, краска размазалась по лицу, наряд проститутки оставлял обнаженными руки и ноги. Внезапно снова возникло ощущение той же легкости, но он заставил себя стряхнуть ее пальцы со своих бедер. Роберт поспешно завернулся в плащ и вышел из комнаты, даже не обернувшись.
Он нашел Миледи сидевшей у камина в своей опочивальне. Она не отрывала взгляда от спокойных языков пламени, возле ее ног стояли бутылка красного вина и бокал. Казалось, она окунулась в какое-то самозабвение и, только когда на нее упала тень Роберта, шелохнулась и подняла глаза. Миледи улыбнулась в ленивой истоме и протянула к нему руки.
— Не волшебство ли это? — прошептала она. — О, Ловелас, Ловелас, ведь я все это чувствовала.
— Чувствовали что? — холодно спросил Роберт.
Миледи снова улыбнулась и опустила веки.
— Как вы можете спрашивать?
Она потянула его к себе, и Роберт, вопреки собственной воле, опустил голову ей на колени.
— Так давно, — тихо заговорила она, — с той самой поры… О, много-много лет я не знала таких удовольствий распутства, которые нынче испытала с Лайтборном. И все это вы, Ловелас, ваша забава, которая… — ну, то, какой она была — обострила и мои чувства.
— Как такое возможно? — спросил Роберт.
Миледи едва заметно пожала плечами.
— Я уже говорила вам, что какая-то странная передача чувств позволяет мне разделять ваши эмоции и все ваши удовольствия.
— И я, похоже, умею разделять некоторые из ваших удовольствий.
Наступило непродолжительное молчание. Миледи наклонилась и подняла бокал, стоявший у ее ног. Она сделала глоток, и Роберт ощутил почти незаметную пустоту в желудке, которая накануне вечером стала предвестием убийства мясника.
Он уставился на бутылку.
— Это кровь? — спросил Роберт.
Миледи подтвердила его догадку кивком головы.
— Она смешана с кларетом. Самым лучшим. «Оу-Брион».
Роберт смотрел на переливы пламени, не поднимая головы с ее колен.
— Буду ли я, — спросил он ласково, — став таким же существом, как вы, всегда испытывать удовольствие, подобное тому, с которым познакомился этой ночью?
— Несомненно, — ответила Миледи, поглаживая его волосы. — В действительности оно наверняка будет еще больше, потому что нет ничего такого, что могло бы сравниться с настоящим вкусом крови.
Она сделала паузу, затем шепнула, наклонившись к его уху:
— Это для вас ужасно?
— Да, — сказал Роберт, — так же ужасно, как было прошлой ночью, но это и привело меня в восторг.
— Вы бы хотели испытать ощущение такого восторга вновь?
— Да, — немного помедлив, ответил Роберт.
— И как вы поступите?
— Буду ждать.
— Как долго?
— Пока не буду готов возвратиться в Вудтон и найти спасение для Эмили, — сказал он, подняв взгляд на Миледи. — Потому что я намерен стать вампиром не ради удовольствий, которые это превращение может дать, а ради одной только власти.
— Конечно.
— И это правда.
Миледи улыбнулась.
— И все же вы не разыгрывали из себя пуританина на софе прошлой ночью.
Роберт отрицательно мотнул головой.
— Нет греха в наслаждении удовольствиями, которые дарует нам Бог, но только ради достижения после этого большего… и беря у других только то, что они готовы отдать сами.
Миледи нахмурилась.
— Что вы имеете в виду? — спросила она резким голосом.
— Плохо то, что мы сделали с леди Годолфин.
Ее золотистые глаза озадаченно округлились.
— Почему?
— Почему, Миледи? Почему? Это было изнасилование.
— Она пошла на это вполне добровольно.
— Вы прекрасно знаете, что сначала она не хотела.
Миледи посмотрела на него изучающим взглядом, в выражении ее лица смешались озадаченность и очарование. Наконец она пожала плечами, сделала новый глоток вина и спросила:
— Что же в таком случае прикажете нам делать?
— Ее необходимо отправить с подобающим уважением — да, и с деньгами тоже — в такое место, где она могла бы вернуться к прежней жизни, потому что мы сделали ей очень много плохого.
Миледи вскинула тонкие брови и широко улыбнулась, покачивая головой.
— Лайтборну это не понравится.
— Нет, потому что он не может получать удовольствие, если оно не отбрасывает тень какой-то жестокости. Но вы обязаны убедить его, Миледи.
Она почти незаметно пожала плечами.
— Вы знаете, милый Ловелас, что я сделаю все, о чем бы вы ни попросили.
И сдержала слово. Леди Годолфин действительно была удалена из дома. Миледи, естественно, оказалась права, предполагая, что за этим последует неудовольствие Лайтборна. Его охватила бешеная злоба, но это не пугало Роберта. Он знал, что Миледи продолжала быть его защитницей, а ей, единственному любимому существу, Лайтборн никогда не причинит вреда.
Но при всей власти над ним его повелительницы Лайтборну было нелегко подчиниться. Он все более укреплялся в намерении показать Роберту пути безбожия и завлечь на них так, чтобы религиозная зараза больше никогда не смогла поразить его дом.
— Я хозяин жизни и смерти, — раздраженно бормотал он, — творение сил зла. И я буду неумолимым.
Но ему все более приходилось умолять самого себя. Он был вынужден настойчиво доказывать, подбирая самые доходчивые аргументы, что у религии нет иной цели, чем держать в страхе и повиновении дураков, и что все, кто думает иначе, лицемерные ослы. Время от времени он прикуривал трубку, вырывая полоски бумаги из Библии, и в окружении своих мальчиков живописал, как Святой Иоанн был любовником Христа, пользовал его не хуже грешников Содома и Гоморры. Затем он жестом предлагал Роберту раскурить Святым Писанием свою трубку, чтобы окончательно убедиться, что это всего лишь сборник страшилок, россказней о нечистой силе и описаний жульнических фокусов. Когда Роберт, как всегда, отказывался, Лайтборн испускал благочестивый вздох, бросал взгляд на Миледи и говорил, сокрушенно качая головой: