— А Лайтборн, — воскликнул он. — Должно быть, это его работа!
Миледи отрицательно покачала головой.
— Последние две ночи Лайтборн охотился в Дептфорде.
К своему удивлению, Роберт понял, что его охватило какое-то болезненное разочарование. Ему хотелось, чтобы виновной оказалась Миледи, хотелось обнаружить что-то такое, что он мог бы предотвратить.
— Вероятно, это не более чем жар, — сказал Роберт.
Он остановился перед дверью в спальню Эмили. Миледи посмотрела на него. Ее лицо больше походило на маску.
— Давайте удостоверимся в этом, — ответила она.
Эмили в спальне не оказалось. Кровать пуста, с нее было сорвано все постельное белье. Ведущая на лестницу дверь была незаперта. Роберт бросился к ней. Он подошел к лестнице и увидел оставленную в самом низу одну из простыней. В тот же миг со стороны холла послышался звук захлопнувшейся двери. Он стремглав сбежал вниз по лестнице, выскочил через парадную дверь на улицу, но догнать Эмили не успел. Ее не было видно ни на аллее Мол, ни в парке, как он ни вглядывался в заросли.
— Этот город, безжалостное место. В нем легко потерять того, кто тебе дорог, — услышал он шепот Миледи. Она взяла его под руку. — Мы должны немедленно начать поиски.
Удача ускользала от них все утро. Только после полудня они повстречали нищего, который видел завернутую в простыни девушку, которая сидела, дрожа всем телом, на крыльце какого-то дома в конце Друри-лейн. Они сразу же отправились туда и нашли еще людей, которые тоже вспомнили, что видели ее. След Эмили привел их к церкви Сент-Джайлз в самом сердце зловонных воровских притонов. Роберту вспомнился мясник, который ограбил его здесь, и он стал опасаться наихудшего. Но след девушки вел дальше, и это оставляло надежду.
Наконец, уже приближаясь к церкви, они увидели громадную толпу собравшихся перед ней людей. В этой толпе каждый смотрел на небо, причем одни громко рыдали и стонали, а другие заливались слезами молча. До слуха Роберта и Миледи доносились выкрики. Протиснувшись ближе, Роберт узнал голос.
— Там ангел в белых одеждах! — пронзительно кричала Эмили. — Пылающий, смертельно белый!
Роберт рванулся вперед, расталкивая локтями толпу, и увидел, что Эмили, как и вся толпа, вглядывалась в небо. Ее простыни были изодраны и запачканы грязью. Они походили на вынутые из могилы погребальные одежды. Все ее лицо было покрыто пятнышками и язвочками.
— Вы видите его? — рыдала она. — Как крепко он держит в руке огненный меч, вот он занес его над головой, а вот и обрушил свой разящий удар!
Толпа колыхнулась, разом застонала, и люди закрыли глаза руками. Роберт шагнул вперед и обхватил Эмили руками. Она дрожала, ее кожа была обжигающе горячей.
— Горе нам! — выкрикнула она. — Горе падет на весь Лондон, он погибнет!
Роберт повел ее за собой, и толпа расступилась словно в страхе перед ней, но, едва она проходила, люди снова поднимали глаза к небесам, вознося к ним скорбный плач и стенания. Эмили полностью ушла в себя и, казалось, не узнавала Роберта. Теперь он видел, что пятна распространились по всей ее шее. Он бросил взгляд на Миледи, боясь заговорить, спросить ее, что она думает об этом. Но в этот момент он вспомнил предостережение полковника Секстона и стал лихорадочно соображать, не оказался ли тот прав, не стал ли Вудтон действительно рассадником заразы. Ведь наряду с прочими страданиями в деревне могла быть и эпидемия какой-то ужасной болезни. Еще размышляя об этом, он услыхал внезапный вопль, донесшийся из окна верхнего этажа одного из домов. В нем появилась женщина, ее лицо тоже было покрыто пятнами пылающего красного цвета в обрамлении синевы.
— О смерть! — кричала она. — Смерть, смерть!
Позади нее раздался другой истошный вопль, голос походил на визг невыносимо страдавшего ребенка.
Эмили снова уложили в постель. День изо дня девушка впадала в беспамятство и кричала, словно боль, которую она испытывала, закипала в ней, заставляя цепляться за жизнь. Уже наступил апрель. Роберт оставлял окна ее спальни открытыми, чтобы ветерок охлаждал жар больной девушки. Со стороны возвышавшегося вдалеке шпиля церкви Сент-Джайлз доносились нескончаемые удары колокола, эхом разрывавшие пугливую скорбную тишину. Проходили недели, но Роберт по-прежнему отказывался допустить, что Эмили может умереть. Он узнал, что в предместье Сент-Джайлз больные угасали в считанные дни после заражения, тогда как Эмили, несмотря на все ее страдания, лихорадочно, изо всех сил цеплялась за жизнь. Но однажды утром он обнаружил у нее в паху и под мышками припухлости. Вскоре они приобрели все признаки опухоли и почернели. Стало просто невозможно отрицать, что ему известно название ее болезни. Тем не менее Роберт отказывался произнести его вслух и даже слышать это название от кого-то другого, как если бы одно только звучание этого слова могло позволить смерти отнять у него Эмили. Первым это страшное слово произнес Лайтборн.
— Чума распространилась за пределы предместья Сент-Джайлз, — сказал он вечером того же дня. — Это подтверждено официально. Сомнения быть не может, потому что я только что из Лонг-Эйкр, где видел намалеванные на всех дверях красные кресты и мольбы о помощи. «Господь, помилуй нас!» — кричат эти надписи. — Он иронически хихикнул и нравоучительно изрек: — Бог никого не станет спасать, каждый может спастись только сам.
Он поманил к себе Годолфина, который тут же приблизился с бутылкой вина наготове. Роберт увидел, что тот дрожит всем телом, а его лоб поблескивает от обильного пота.
— Ну-ка, повернитесь, — скомандовал Лайтборн.
Годолфин выполнил приказание. Лайтборн взял со стола нож и распорол его ливрею на спине.
— Вот, — сказал он, показывая кончиком ножа. — У него пятна. Вон, Годолфин, идите вон отсюда, я не хочу, чтобы вы заразили моих милых мальчиков. — Он повернулся к Роберту: — Вашей шлюхе там, наверху, тоже пора убираться. Теперь уже нет сомнения, раз у нее появились бубоны. Ведь ей всегда хотелось оставить нас, так что теперь мечта вашей суженой действительно сбудется.
— Но она слишком слаба, чтобы переезжать, — в бешенстве закричал Роберт.
Лайтборн пожал плечами.
— Почему это должно меня заботить? — спросил он. — Я сказал вам, Ловелас, что эта сука должна убраться.
Миледи взяла Роберта за локоть.
— Мы заберем ее в наш дом на Пуддинг-лейн. Он не так мило обставлен, но я сомневаюсь, чтобы сейчас она стала выражать по этому поводу беспокойство, — сказала она и повернулась к Годолфину: — Прикажите заложить карету и опустить занавески на всех окнах. Мы поедем по самым убогим улочкам, где на нас никто не обратит внимания. — Она помолчала, потом нахмурилась, увидев пятна на его шее. — Думаю, будет лучше всего забрать с собой и вас.
Вскоре все было готово. Чума уже так крепко вцепилась в Годолфина, что он едва мог сидеть, не падая. Эмили, которая, казалось, даже не осознавала, что едет в карете, лежала на противоположном сиденье. Роберт пристроился рядом с ней на краешке, чтобы вытирать пот со лба, успокаивать, когда она всхлипывала или вскрикивала от боли. Один раз, когда она вскрикнула особенно пронзительно, он выглянул из-за занавески, желая удостовериться, что ее не услышали. Но никто на улице даже не оглянулся. Все двигались очень быстро, спрятав под повязками рты или даже лица. Почти на каждой двери, мимо которой они проезжали, были красные кресты. Казалось, сам город стал столбовой дорогой мора, и эти кресты распространялись по его телу подобно чудовищным пятнам, предвестникам бубонной чумы.
И все же за пределами предместья Сент-Джайлз примет эпидемии чумы было немного, а в самом Сити толпы на улицах выглядели такими же неугомонными, как всегда, будто мрак вокруг церкви Сент-Джайлз возник в каком-то незнакомом и далеком от них мире. Тем не менее, как только карета остановилась возле дома на Пуддинг-лейн, Роберт и Миледи постарались сделать все возможное, чтобы никто не увидел, как они помогли Годолфину выбраться из кареты и проводили его до парадной двери дома. Когда подошла очередь выносить Эмили, они тщательно укрыли ее простыней, чтобы не был обнажен ни один участок ее кожи. Эти предосторожности были не лишними, так как, по сообщению Лайтборна, ходили слухи, что при малейшем подозрении на заражение людей в обязательном порядке запирали на замок в их жилищах, а возле домов выставлялась охрана на целых сорок дней. Роберту не хотелось оказаться в таком заточении. Они разговаривали с Миледи, стоя возле Эмили в пустом, отзывавшемся эхом их голосов обеденном зале. Он быстро согласился с тем, что в самой этой чуме и в ее появлении в Лондоне было что-то таинственное. Ни один из них прежде не заводил этого разговора, но теперь для раскрытия тайны могло потребоваться все их время и вся энергия.
Говорить больше было не о чем, и Роберт наклонился к Эмили. Он тут же непроизвольно зажал нос рукой. Запах ее пота был таким неприятным, что им, казалось, было легко отравиться. Тогда он дотронулся до кожи ее лица, и у него возникло ощущение прикосновения к гнилой плоти.
— Как она похожа на тех поднимавшихся из могил мертвецов, с которыми нам довелось повстречаться в той деревне, где свирепствовала чума.
Миледи согласно кивнула.
— Более чем похожа, — сказала она и отошла к окну. Она долго наблюдала за прохожими и движением экипажей по улице, потом заговорила вполголоса, не оборачиваясь: — Судя по всему, от болезни умерло не меньше половины той деревни. И вот та же самая чума здесь. Что может случиться с таким громадным и многолюдным городом, как этот, даже если смерть удовольствуется наименьшей долей?
— Возможно, — ответил ей Роберт, — это совсем другое заболевание. В конце концов, занести сюда болезнь могла вовсе не Эмили.
— Все возможно, — откликнулась Миледи.
Она продолжала смотреть в окно. Мгновение Роберт наблюдал за ней, потом снова повернулся к Эмили. Он наклонился, чтобы поцеловать ее почерневшие губы. Она болезненно застонала от его прикосновения. Заглянув ей в глаза, он встретил взгляд невыразимого ужаса. Он очень напоминал взгляд Маркизы, который поразил его, когда та полулежала в постели на постоялом дворе в Солсбери. И внезапно он вспомнил.