гкую плоть моих внутренностей. Я истекал кровью, она хлестала изо рта, ушей и ноздрей, она сочилась из всех отверстий и пор. Мне виделось, как она подхватывалась тем могучим вихрем света, который, совсем недавно казавшийся таким чистым и невидимым, теперь темнел, становился густым и безостановочным водоворотом устремлялся в единственную точку тьмы. И я знал, что этой точкой было то место, где лежал голем, где Паша превратил своего врага в прах. И это место находилось в самом сердце могучей линии власти, там, где тьма омывалась ярким пожаром ледяного холода. Как раз на этом месте стояла Маркиза, воздев руки к небесам. И она смеялась.
— Смотрите! — кричала она. — Смотрите!
Маркиза сбросила плащ, и я увидел, что ее лицо светилось возвратившейся миловидностью, не только восстановившейся, но и ставшей лучше прежнего, потому что на ее нынешнюю красоту было жутко смотреть.
— Вы обещали! — услышал я крик Миледи.
Маркиза вздрогнула и, казалось, по всей ее фигуре пробежали вспышки прожорливой тьмы.
— Вы обещали!
— Нет! — откликнулась Маркиза.
Она снова покрылась мерцавшими вспышками, словно какая-то ее часть уже была охвачена черным пламенем.
— Что вы можете понять? Вы не в состоянии ни видеть, ни чувствовать то, что я смогла сделать, чем смогла стать!
Ее продолжали охватывать все новые вспышки, она уже почти растворилась в них.
— Передо мной промелькнула вечность, — кричала она, — она там, она здесь, я держу ее в руках!
Она держала в руках книгу, а потом книги не стало, не стало и Маркизы. Темное пламя унеслось прочь, словно подхваченное неистовым порывом ураганного ветра. Там, где только что стояла Маркиза, зияла прореха тьмы, и я чувствовал, что моя боль, я сам и весь мир устремились в эту дыру. Я увидел, оказавшись по другую сторону этой дыры, контуры лица и понял, что это скала-стена из моих бредовых снов. Но теперь это лицо смотрело на меня, и я увидел, что оно вовсе не из камня. Лицо нахмурилось, встретив мой взгляд, и темноту внезапно залил ослепительный свет. Потом снова воцарилась тьма, и я растворился в пожаре разбушевавшейся боли. Ни вокруг меня, ни во мне не было ничего, кроме боли. Потом вообще ничего не стало.
Как и прежде, я не чувствовал хода времени. Только когда между моих зубов с силой протиснулось горлышко бутылки, когда я ощутил вкус мумие, которое обожгло мне горло, я вообразил, что начал приходить в себя, что боль понемногу отступает. Но облегчение оказалось временным, мои ощущения оставались нечеткими. Я смутно осознавал тряску кареты и вспоминал, как когда-то давным-давно я точно так же лежал, уткнувшись лицом в закутанные шелком колени, и ощущал нежные пальцы какой-то леди, поглаживавшей мне волосы. Убаюканный их прикосновениями, я и теперь погружался в сладкое забвение, дарованное милосердием этих пальцев. Но боль снова, и очень скоро, стала вмешиваться в мой сон, опаляя его вспышками жжения, которые распространялись подобно языкам пламени на поверхности озера из разлившегося масла. Я оставался бесчувственным ко всему, кроме этой боли, но время от времени в моем воображении возникало лицо склонившейся надо мной Миледи и чудился холодный, насмешливый взгляд Лайтборна. Смутно помню, что потом стал ощущать ветерок, обдувавший мне щеку, и покачивание из стороны в сторону, вперед и назад, как это бывает, когда сидишь в плывущей по волнующемуся морю лодке. И все же это происходило за порогом моих ощущений, казалось совершенно непреодолимым вызовом моей воле, моим способностям принимать решения, пытаться перестать быть тем, чем я стал: жертвой и жалким рабом собственной боли.
Потом я снова ощутил на губах вкус мумие. Проглотив лекарство, я подумал, что очень и очень давно ощущал его вкус в последний раз. Над головой раздавались крики чаек. Я лежал на чем-то таком, что почти незаметно и очень плавно покачивалось, а когда пошевелился, мне показалось, что подо мной голые доски. Я открыл глаза. Меня окружала почти полная темнота, но возле себя я смутно разглядел человеческую фигуру. По матовому холодному блеску кожи я понял, что это Лайтборн. Я посмотрел ему в глаза, и он ответил мне улыбкой, хотя в его взгляде не было дружеского участия.
— Наконец-то очнулись!
— Где мы? — пробормотал я.
— На борту прекрасного корабля «Праведный пилигрим».
— Где мы пришвартованы?
— В Дептфорде.
Я поднял на него взгляд. Его ответ так удивил меня, что я едва не потерял дар речи.
— Мы в Лондоне? — прошептал я. — Наше путешествие было таким далеким?
— Таким далеким и таким долгим. Я много дней провел в седле, после того как мы покинули Прагу…
— Я вспоминаю…
Лайтборн вопросительно вскинул брови.
— Я вспоминаю мрачное зияние тьмы…
Он сдержанно кивнул головой.
— Вам ли не помнить…
— В самом деле?
— Она поглотила Маркизу.
— Маркиза умерла?
— Умерла, и ее не стало, так же как не стало книги.
Я снова уставился на него и ощутил возвращение боли.
— Значит, все потеряно.
— Это так.
Лайтборн помолчал, задумчиво улыбаясь.
— Похоже, дело настолько безнадежно, что вы этого пока не сможете понять.
Я нахмурился.
— Что вы имеете в виду?
Лайтборн протянул руку к бутылке с лекарством и подал ее мне со словами:
— Глотните-ка еще раз.
— Сначала ответьте мне.
— Выпейте!
Мгновение я лежал не шелохнувшись, потом взял бутылку и поднес ее к губам. Лайтборн наблюдал за мной.
— Вас, несомненно, несколько удивило, — заговорил он, — что я и Маркиза оказались в Праге.
Я отставил бутылку.
— Несколько удивило.
— Вам не следует проклинать Миледи. Увы! Верно говорят, что коварство свойственно самой природе женщины. Довольствуйтесь тем, Ловелас, что проделка Миледи — это всего лишь последствия ее великой любви к вам.
— Последствия любви? В самом деле? И каким же семенем зачат сей плод?
— Ну, в ее чрево заползло несметное полчище страхов.
Я посмотрел на него с недоверием.
— Страхов, Лайтборн?
— Боязни потерять вас.
Я горько рассмеялся.
— В таком случае ее проделка, как вы выражаетесь, действительно отзвук овладевшего ею страха.
— Тем не менее на карту было поставлено нечто большее. Да, нечто большее, чем вы.
Я снова нахмурил лоб.
— Я не понимаю.
Лайтборн широко улыбнулся.
— За много месяцев до всех этих событий Маркиза предупредила Миледи о своем возвращении в Лондон и о том, что вы оба должны к этому времени сделать. Но она ничего не сказала ей о молитвах. Поэтому, когда Миледи заметила меня на Пуддинг-лейн, она была готова согласиться на встречу с ней, без вас конечно, потому что горела естественным желанием узнать больше. Вскоре были оговорены условия. Миледи обязалась научиться читать знаки, а потом передать нам книгу, а Маркиза должна была разузнать для Миледи местонахождение Эмили и подсказать средство для уничтожения погибших от этой чумы мертвецов. Стоящая сделка, сэр, вы не находите?
Я некоторое время молча смотрел на него, потом недоверчиво покачал головой.
— Почему же Миледи не рассказала мне обо всем этом?
Лайтборн пожал плечами.
— Дать ответ может только она. Однако, — он сделал паузу, — я рискну высказать догадку.
— Так почему?
— Ей, несомненно, не хотелось повергнуть вас в ужас.
Он бросил взгляд на черневшее за стеклом бутылки лекарство.
— Дело в том, что там, на Пуддинг-лейн, Маркиза обнаружила еще кое-что.
— Что-то касавшееся меня?
— О да.
Лайтборн умолк, словно хотел позабавиться моим страхом.
— Кое-что касавшееся причины… — он заговорил почти шепотом: — Причины вашей боли.
Я схватился за живот, превозмог боль и сел.
— Говорите, — сказал я.
— Природа вашей боли такова, что ее могла излечить, скорее всего, только книга. Поэтому Миледи и Маркиза договорились: как только ее таинства будут прочитаны, Маркиза прежде всего употребит полученные знания на избавление вас от нависшей опасности. Увы, — Лайтборн пожал плечами, — она не сдержала слово…
Его голос умолк. Я знал, что он пристально наблюдал за мной, и повернулся к нему лицом. Я не мог позволить себе унижаться перед ним, не мог позволить ему видеть себя молящим о милости.
— Ответьте мне, — внезапно потребовал я, — почему Миледи сама не могла воспользоваться книгой?
Я почувствовал, что Лайтборн напрягся.
— У нее не было на это сил, — пробормотал он наконец.
— Да, — согласился я. — Теперь я вспомнил, как Маркиза насмехалась над ней, напоминая о чем-то, что произошло очень давно, еще тогда, когда она нашла способ прочитать книгу и благодаря этому вернула вас к жизни.
Я снова пристально посмотрел ему в глаза.
— Как вы думаете, что Маркиза могла иметь в виду?
Лайтборн лишь усмехнулся.
— На вашем месте, я не стал бы сейчас принимать слишком близко к сердцу заботы Миледи. У вас достаточно и собственных проблем.
— В самом деле? — спросил я, всем своим видом давая понять, что по-прежнему не намерен просить милости.
Внезапно Лайтборн расхохотался.
— Значит, я должен поведать вам о них? — спросил он.
— Мне бы этого хотелось, сэр.
Он наклонился ко мне и зашептал:
— Семя того… существа… того, с которым вы познакомились в Стонхендже… Оно надежно спрятано глубоко внутри вас.
Я уставился на него в немом удивлении, но знал, даже недоверчиво качая головой, знал, что он сказал мне правду.
— Вы беременны, — продолжал он, — носите в себе громадный груз зла. Потому что это семя… Оно зреет и скоро должно выйти из чрева.
Я снова недоверчиво замотал головой.
— Выйти?
Лайтборн рассмеялся, внезапно обнаружив явное презрение.
— Да, сэр, причем без посторонней помощи. Потому что, Ловелас, когда придет время появиться младенцу, вашему милому, сладкому чаду, этот ребенок просто вышвырнет вон ваши кишки, в которых он укрывался и набирался сил все эти долгие годы. А что же еще, по-вашему, значат эти ваши боли, что они такое, как не предвестники родовых схваток, которых вам так недолго осталось ждать?