ольшей силой, и лес поплыл перед моими глазами, хотя я продолжал скакать. Должно быть, я свалился с седла, потому что, очнувшись снова, обнаружил себя на спине лошади девушки и в ее объятиях. Вторая лошадь шла в поводу с моим мешком на спине. Мне показалось, что уже опять стемнело. Я смутно помнил, что девушка снова дала мне коренья, а потом лошади шлепали по воде. Но я не имел представления, как долго мы ехали и как далеко, потому что, так же как в Праге, не чувствовал ничего, кроме боли.
Боль не оставляла меня ни на минуту, поэтому я по-настоящему и не спал. И вот я снова очнулся от осознания чего-то большего, чем внезапный ток золота в моих кишках. Боль была поистине изнуряющей, но еще и приятной. Я сразу же понял, что где-то поблизости от меня находился вампир.
Я открыл глаза…
Он наблюдал за мной. Мы были с ним только вдвоем в какой-то меховой палатке. На его плечах была волчья шкура, голова волка скрывала волосы. Лицо было раскрашено ярко-красными круговыми линиями. Не было сомнения, что передо мной краснокожий, и все же лицо его под краской казалось очень бледным. Его глаза, милорд, горели так же ярко, как ваши.
— Вижу, — произнес он, — вы знаете, кто я.
Он говорил по-английски с небольшим и очень музыкальным акцентом.
— Однако, — сказал он, нахмурив лоб, — я не знаю, кто вы.
Он отвернулся и протянул руку к чему-то такому, что сразу же заставило меня вздрогнуть, потому что я одновременно ощутил усиление удовольствия и боли в животе. Краснокожий вампир поднес к моим губам чашку. Я понял, что это кровь, и отрицательно покачал головой.
— Вы должны выпить, — пробормотал он, — потому что внутри вас что-то сидит. Оно вопит, требуя этого напитка.
Он наклонился и заставил меня выпить содержимое чашки. Кровь была холодной и очень густой. Я поперхнулся, ощутив ее соленый вкус, но заставил себя проглотить все. И сразу же, правда совсем немного, боль утихла. Краснокожий окинул меня бесстрастным взглядом.
— Есть предания, — неторопливо заговорил он, — о породе человека, подобного вам. В этих преданиях говорится, что следом за такими, как вы, приходит погибель.
— Тогда убейте меня, — прошептал я. — Убейте. Я буду только рад смерти.
Но краснокожий отрицательно покачал головой.
— Вы должны найти Кетана.
— Кетана?
— Вы в большой опасности. Мстительные Духи Тьмы и Смерти грозят вам. Только Кетан может направить вас. Только Кетан может предложить вам помощь.
— И где я найду этого Кетана?
— Он живет одиноко, в Мире Духов.
Я рассмеялся смехом обреченного.
— Тогда вы должны рассказать мне, как его можно отыскать.
Краснокожий тоже рассмеялся, и в его смехе была слышна горечь.
— Я не могу.
Я наклонился вперед. Его лицо внезапно стало таким же бесстрастным, как прежде.
— Я не божество, хотя и верно, что я старше самых старых деревьев в этом лесу, смертоноснее и проворнее волков и кажусь моему народу божеством, а не человеком. В действительности я ничтожнее мудрецов моего племени, потому что так никогда и не смог повстречаться с Кетаном.
— Тогда позвольте мне поговорить хотя бы с этими мудрыми людьми.
— Они умерли, давно умерли.
Я бросил на него полный отчаяния взгляд.
— Что же мне делать?
Глаза краснокожего вспыхнули. Он поднялся на ноги и подошел к пологу, закрывавшему вход в палатку. Отодвинув его в сторону, он посмотрел на небо.
— Сейчас, — пробормотал он, — луна сильного холода. Насколько я помню, как раз в такую пору те мудрецы объявили, что отправляются на встречу с Кетаном. Они должны были пройти пешком большое расстояние — туда, где поднимаются холмы, и ждать его в одиночестве, среди снегов. Если Дух был с ними, они не чувствовали холода. И потом, по прошествии многих дней, многих лун…
— Кетан приходил?
Краснокожий пожал плечами.
— Иногда приходил, как они говорили.
— А потом? Что он им показывал?
Краснокожий снова пожал плечами. Некоторое время он смотрел на меня, затем отвернулся и снова стал вглядываться в ночь за пологом. Я почувствовал, что вот-вот снова окажусь в бредовом беспамятстве, и сам схватил чашку с кровью и вылизал ее досуха. Потом я с трудом поднялся на ноги, подошел к краснокожему и тоже выглянул за полог. Луна в самом деле выглядела очень холодной. Ее свет покрывал серебристой рябью широкую реку. Я увидел и другие палатки, разбросанные по берегу реки. Их было, наверное, более двадцати, а среди них виднелось и несколько очищенных от деревьев пустых площадок.
— Девушка, — внезапно вспомнил я. — Она в безопасности?
Мой собеседник утвердительно кивнул и жестом показал на одну из палаток.
— Что она делала так далеко от дома?
— От дома?
Краснокожий рассмеялся с неожиданной горечью.
— У нее нет здесь дома. Ее домом был Массебеквэш, который белые люди называют теперь Марблхэдом и считают своим поселением. Иногда я охочусь там на них. Как любому волку, вынужденному покидать прежнее место охоты, мне нелегко отказаться от своих древних владений. Эта девушка вынуждена следовать моему примеру, потому что в ней тоже иногда просыпается душа волка.
— Трудно потерять дом, когда ты молод, — согласился я.
Краснокожий бросил на меня испытующий взгляд и прищурил глаза. Я знал, что ему не дано читать мои мысли, но сейчас почувствовал, что он понял меня правильно.
— Встреча с вами, — проговорил он, — ее большая удача.
— Удача? — переспросил я, пожав плечами.
Потом я вспомнил свое видение. Видение, которое прервали крики девушки-индианки и которое привело меня в лес. Я описал краснокожему гору с каменным лицом. Едва начав говорить, я заметил, как изменилось выражение его лица, в нем странным образом смешались ужас и благоговение. Взгляд краснокожего дико блуждал по разбросанным на берегу палаткам, а затем он повернулся ко мне спиной и выскользнул наружу, оставив меня одного. Всю ту ночь я терялся в догадках, что он мог знать о моем видении.
На следующий день, едва забрезжил рассвет, краснокожий повел меня прочь из лагеря. Перед уходом он принес мне чашку крови только что убитого оленя и приказал выпить ее. Он объяснил это тем, что нам предстоял долгий путь. Больше он ничего не сказал, но теперь я не сомневался, что он знает, где искать ту гору. Мы все время шли вверх по реке, и наступил день, когда сквозь деревья стали видны заснеженные вершины. Я надеялся, что не слишком ослабею, прежде чем доберусь до них. Хотя мой провожатый охотился каждую ночь и приносил мне свежую кровь, это давало все меньшее облегчение моей боли.
— Нужна человеческая кровь, — говорил он, прикасаясь к моему животу. — То, что у вас внутри, жаждет человеческой крови.
Но вокруг не было ни людей, ни человеческих поселений — только звери и птицы обитали в этой дикой местности. Однажды утром мы оставили русло реки, которая в этом месте была уже просто небольшим ручьем, и по громадным валунам стали карабкаться вверх по склону горы. Вскоре, казалось, остались позади даже звери и птицы.
Среди этих заснеженных безжизненных пространств ко мне вернулись приступы беспамятства, я почти не чувствовал под собой ног. Я не знаю, как и где я продолжал брести по горам. Полагаю, мой проводник много миль нес меня на себе, потому что помню, как однажды пришел в сознание у него на руках с ощущением вкуса его крови на языке. Он сделал надрез на своем запястье и прижал рану к моим губам. Ощутив вкус новой крови, я подумал, что снова поперхнусь, но заставил себя проглотить ее и не дать боли взять надо мной верх. Но она не стихала, а когда я сунул руку под меховую одежду, о которой краснокожий позаботился перед нашим выходом из индейского лагеря, я почувствовал, что моя рубашка стала липкой от пропитавшей ее крови. Кровь сочилась теперь не только из груди, кровоточил весь мой живот. Я посмотрел на свои влажные пальцы, потом тревожно огляделся вокруг.
— Далеко ли, — крикнул я, — далеко ли еще идти?
— Недалеко, — ответил краснокожий.
Он помог мне встать на ноги, потом повел из укрытия, где мы прятались от ветра, снова в снежные просторы. Я слышал рев, напоминавший непрестанные раскаты грома, а потом, когда мы обогнули стену скалы, увидел перед собой водопад — свирепый и ослепительно белый. Он показался мне развевающимся хвостом белого коня самой Смерти. Мой спутник остановился и указал рукой вперед, в темноту, видневшуюся за водопадом.
— Там, — сказал он. — Там вы найдете каменное лицо гор, являвшееся вам во сне.
Я двинулся вперед, потом оглянулся. Меня удивило, что мой провожатый не трогается с места.
— Вы не пойдете со мной?
Краснокожий отрицательно покачал головой.
— Дальше этого места — нет, — сказал он. По его лицу, как тогда в лагере, промелькнула тень жадного интереса и не менее сильного страха. — Я не желаю встречаться с Кетаном.
— Почему, — спросил я, — что в этом страшного?
— Я помню, — ответил он, — что говорили мудрецы моего племени. Они искали встречи с Кетаном, чтобы он открыл им истинную природу всего сущего.
Я нахмурил брови, не понимая его.
— Какое же зло в том, чтобы узнать правду?
Борьба страха и жажды знания на его лице стала еще более заметной.
— Если я встречусь с Кетаном, — тихо заговорил он наконец, — то задам ему один вопрос. Я спрошу его, оправдан ли мой страх. Должен ли умереть весь мой народ, должен ли исчезнуть во тьме Наумкьег, действительно ли разбросанные всюду кости моих сородичей будут погребены под мостовыми поселений белых людей? Обо всем этом я должен буду спросить его, и Кетан должен будет ответить мне.
Индеец помолчал, потом внезапно задрожал всем телом и крикнул, обращаясь к небесам:
— Но я не хочу его слушать! Я не хочу знать!
Эхо его голоса прокатилось над бесчувственными снегами, но он кричал что-то еще, полагаю, на своем родном языке, потому что я не понимал слов. Эхо этих непонятных слов тоже разнеслось над снегами и ущельями, но потом замерло, словно скованное холодом, и все снова погрузилось в молчание.