Он выжил, это правда. Кое-как справился с этим. Встал на ноги. Огромной ценой уцелел. Но теперь, утратив самое главное и потеряв большую часть себя, ему было все равно, куда идти. В Занд ли... на плаху... в учителя или наемные убийцы... впрочем, нет, убийцей он, наверное, все же не стал бы. Да и в Занд его больше не пускали: посовещавшись, звено решило, что убережет своего несчастного дриера любой ценой, и сделаю все, чтобы обратная дорога в Охранные леса оказалась для него закрытой. По крайней мере, до тех пор, пока он не одумается и не перестанет искать лиловый игольник, жаждая мести и вечного покоя. На плаху он тоже был бы рад пойти, да вот беда - учитель рассудил иначе. Так что спустя целый год после собственной смерти боевой маг все-таки нашел место, откуда его хотя бы не гнали.
Со временем он прижился. Привык. Заново научился разговаривать, выдавливая из себя какие-то ненужные слова, чтобы не прослыть безумцем. Обрел что-то новое, слегка расшевелился. Нашел себе занятие и постепенно втянулся в новый ритм жизни.
Он занимался с учениками так много, как только позволяло время и возможности его ослабевшего тела. Никогда не останавливался. Никому не делал поблажек. Учил только тех, кто действительно этого хотел. Сумел заработать определенную репутацию. Заслужил немалое уважение виаров и вампов. Обзавелся собственными учениками. Обрел хоть какой- то смысл взамен безвозвратно утраченного. Но по-настоящему так и не ожил.
А раз в полгода, во время очередной Инициации, неизменно покидал Академию, запираясь в собственной башне, как одинокий ворон в своем неприступном гнезде. Опустошенный. Подавленный. Молчаливый. Уходил и долгую ночь, когда вокруг царили радость и блаженство, неотрывно следил за тем, как трепещет на ветру его слабая свеча - единственное, что еще напоминало о прошлом. И единственное, что еще держало его на этом свете. Его собственное пламя. Слабый отголосок когда-то бушевавшего пожара. Жалкий огрызок некогда имевшихся чувств. Когда этот свет погаснет, умрет и он. Когда пришедший ветер вернет забытые воспоминания и связанную с ними боль, он тоже быстро исчезнет. Пропадет, как загашенная холодным воздухом свечка. Просто это случится немного позже ушедшей Эиталле. На несколько лет. Или десятилетий. Но непременно случится. Когда-нибудь, когда договор с лером Альварисом подойдет к концу и истечет срок данного им обещания.
- Семь лет, - звучал в эти ночи в его голове тихий голос учителя. - Сумей удержаться семь лет, и тогда ты успокоишься. Семь - важное число в жизни мага. Обычно во столько просыпается наш дар, столько мы учимся, столько познаем свою силу. И несколько раз по столько живем, как правило, умирая в годы, кратные семи: в двадцать один, сорок девять, семьдесят, девяносто один, сто сорок, триста пятьдесят... таковы законы нашего мира, Викран. Но тебе, поверь, еще рано познавать их настолько близко...
И бывший Охранитель, поверив мудрому наставнику, терпеливо ждал. Ждал и безразлично жил, безропотно подчиняясь судьбе, ровно до тех пор, пока на него не свалился новый рок - необычная ученица, умеющая разговаривать с игольником и способная заставить ревнивый листовик покорно сносить присутствие других растений.
В первый день он не понял, отчего вдруг взгляд сам собой задержался на ее длинных светлых волосах. Не услышал намека беспокойно екнувшего сердца. Не нашел в ее глазах прежнего света и не узнал ее изменившегося лица.
Семь лет прошло. Семь долгих лет. Она выросла, вытянулась, оформилась, превратившись из маленькой девочки в красивую молодую девушку. Ее золотые волосы выцвели за эти годы, потому что слишком долго не видели солнца. Загорелая прежде кожа резко побледнела. Глаза потеряли прежнюю синеву, немного поблекнув и чуть сменив оттенок, а черты лица утратили детское очарование, став ярче, выразительнее, привлекательнее и... другими. Они стали совсем другими. Настолько, что никто бы не узнал, если бы видел ее семь лет назад. Может, только родная мать и поняла бы ошеломительную правду. Да и то, наверное, не сразу.
А потом появился метаморф, и эта новость надолго затмила собой все остальное. Прочно выбила его из колеи, отвлекла внимание от других деталей, заставила сосредоточиться и позабыть про смутно знакомый аромат ее кожи, неуловимо пробивающийся из-под сильного запаха неотрывно бдящего зверька. Этот маленький мудрец трепетно берег свою хозяйку от всего враждебного. Неустанно следил. Почти не отходил от нее, каждый день старательно помечая своим запахом и именно этим сбивая с толку. Он обманул всех. Даже лера Альвариса. И даже чуткий волчий нос, не умеющий ошибаться.
Викран не знал, что за чудо заставило смертельно опасный и непримиримый игольник отдавать этой девочке свою силу. Он слышал отголоски этой странной магии, но долго не мог поверить. Чувствовал удивление и странную задумчивость учителя, но тогда еще не понимал причины. А потом задумался и сам: ее глаза, странный, тревожащий душу запах, взрослый метаморф, которому просто неоткуда было взяться, необъяснимо покладистый игольник, послушный листовик... слишком много совпадений и знаков, впрямую указывающих на Занд. Слишком много сомнений и просто бездна всевозможных загадок.
Желая разобраться, в чем дело, он отправил к первокурсникам Бриера, заранее предупредив Цербера, куда и с кем определить ничего не подозревающего ученика. Он осторожно расспрашивал словоохотливого подопечного, раз за разом убеждаясь, что метаморф действительно нашел себе хозяйку. Он незримо присутствовал в кабинете
директора, когда тот ласково беседовал с необычной ученицей. Пристально наблюдал за поведением Иголочки. Тщательно отслеживал проделки шаловливого листовика. Раз за разом поражался его необъяснимой покладистости и все время сомневался: так ли хорошо он знает Занд? Так ли верно смог его понять?
А потом наткнулся в Волчьем Лесу на необычную волчицу и озадачился еще больше.
Для простого метаморфа она была слишком крупна и подозрительно разумна. Она долгое время хорошо скрывалась. Чересчур легко обманула Керга, после чего очень уж удачно столкнулась с Дакралом, а потом сумела уйти от непримиримых вампов живой и невредимой. Он выследил ее, умело загнал в тщательно продуманную ловушку. Опасаясь, что метаморф может вырваться из-под контроля неопытной хозяйки, которую просто некому было обучать, прижал к реке... а потом напоролся на разъяренную никсу и впервые за много лет почувствовал, что снова боится.
Да, он испугался. Это правда, которую глупо было бы отрицать. Но испугался не за себя. Не за старика Борже. Даже не за мохнатых обормотов, не сумевших распознать в метаморфе новую напасть. Он вдруг испугался за НЕЕ. За то, что вчерашний крыс убьет ее, поглотит, забывшись от ненависти. Испугался того, что начатое слишком рано слияние сведет ее с ума, и только поэтому решился на крайние меры. А потом понял свою ошибку и ужаснулся снова. На этот раз - от того, что едва не убил ее сам.
Он несколько суток провёл в лечебном крыле, по крупицам восстанавливая ауру ученицы. Часами сидел у постели, силясь понять, почему же ее присутствие стало так важно. Ночами напролет тратил собственные силы, чтобы она хоть немного ожила, и с тоской сознавал, что ударил ее слишком сильно. А потом услышал от Лоура неприглядную правду, мгновенно покрылся холодным потом, но тут же подумал об Иголочке и, рискуя как никогда, почти бегом примчался в Оранжерею, протягивая ослабшую ученицу и беззвучно умоляя: помоги...!
Неожиданное требование учителя застало его врасплох: заниматься девушками никогда прежде не доверяли учителям-мужчинам - слишком велика была вероятность последующей Инициации. Так же, как реальна возможность отказа от нее. Очень высок был риск разрушить сложившиеся отношения ненужными сантиментами или, напротив, готовой выплеснуться агрессией, смешанной с обидой и подспудным желанием отомстить. Девчонки, они ведь такие... ранимые. А Инициация, как ни крути, всегда давалась им гораздо тяжелее, чем юношам. Поэтому Альварис прежде не рисковал. Он всегда находил разумные компромиссы. Неустанно приглашал на Балы магов со стороны, не желая рушить отношения среди преподавателей и адептов. И поэтому же Викран никак не ожидал от него такого предательства.
Он просил избавить его от этой отвратительной обязанности. Он без возражений уступил бы ее Леграну или Белламоре. Охотно взялся бы сразу за десяток других учеников, лишь бы не делать того, к чему не лежала душа. И был готов на все, чтобы даже тень от грядущей Инициации не легла на его уставшие плечи.
Однако лер Альварис был непреклонен, непривычно жесток и крайне настойчив. А посулил избавление лишь в одном случае: если новая ученица сама попросит его о смене учителя. И это был шанс. Действительно хороший шанс избавить ее от позора, а себя — от мучительной обязанности. В свете того, что директор рассказал о боевых метаморфах (стоило раньше подумать, откуда он узнал, если во все времена из смертных только Иберратусу удалось приручить настоящего дикого!), это было нетрудно. Особенно, когда от него поступил прямой приказ сделать обучение максимально быстрым и жестким, чтобы опасный зверь успел почувствовать на загривке сильную руку нового хозяина и господина.
Викран сделал все, что было велено. Он намеренно отстранялся, когда задыхающаяся от слабости ученица умоляюще смотрела на него с холодного пола. Он упорно отворачивался, стараясь не слышать упреков некстати проснувшейся совести. Едва не затыкал уши, чтобы не слышать ее хриплого дыхания, и виновато отводил взгляд, стараясь не видеть синяков на ее нежной коже. Неустанно повторяя, что это только ради ее блага, он был настолько жестким, насколько вообще мог себе позволить, и настолько требовательным, какими были в свое время с ним не терпящие возражений учителя-эльфы. Да, он не запрещал ей пользоваться исцеляющими заклятиями. Не ограничивал в лечебных экспериментах. Нагружал ровно столько, сколько она могла вынести, и всегда останавливался у черты, когда она была готова сдаться и попросить пощады...