[1].
В одном из первых приказов я дал поручение «в установленном порядке внести на рассмотрение законодательных органов предложения по созданию правовой основы и усилению контроля за использованием в определенных видах оперативно-розыскной деятельности наружного наблюдения, оперативно-технических и других средств. Внести необходимые изменения в инструкции КГБ СССР, регламентирующие порядок их использования». При разработке этих законодательных предложений юристы Комитета использовали и имевшиеся в самом КГБ здравые наработки, внимательно изучали мировой опыт правовой регламентации оперативно-розыскной деятельности, активно взаимодействовали с соответствующими комитетами в Верховных Советах Союза и РСФСР.
Беда заключалась в том, что эти законы некому и некогда было принимать. Клубок нараставших проблем в социально-экономической, государственно-политической областях, стремительная дезинтеграция Союза вынуждали российских законодателей заниматься неотложными проблемами выживания республики, а союзных — вопросами собственного выживания. У парламентариев не нашлось времени для определения каких-либо правовых основ деятельности спецслужб. А. был ли парламент?
По существу, все изменения в законодательстве об органах госбезопасности, которые произошли во второй половине 1991 года, были связаны лишь с деятельностью Комитета конституционного надзора СССР во главе с Сергеем Алексеевым. Еще в июле комитет признал несоответствующим Конституции пункт 19 статьи 12 Закона СССР о советской милиции, согласно которому правоохранительные органы имели право выносить «официальные предостережения» о недопустимости нарушения законности в сфере экономики. Узаконенная форма запугивания и шантажа предпринимателей. После моего прихода в КГБ с удивлением узнал, что и там действовала инструкция, которая подобную практику разрешала. Инструкцию я отменил.
В декабре Комитет конституционного надзора проанализировал указы и законы об органах госбезопасности и милиции и признал, что многие их положения входят в противоречие с международными обязательствами нашей страны, нарушают права человека и нуждаются в изменении. Так, члены комитета сочли необходимым оградить частные и государственные предприятия от неограниченных проверок органами госбезопасности и милиции, в ходе которых они имели право изымать документы, опечатывать предприятия и склады. Тогда же ККН принял постановление о признании не имеющими силы ряда пунктов в законах о милиции и госбезопасности. В частности, это касалось права беспрепятственного входа в квартиры граждан, пользования их телефонами и т. д. Скажем прямо, изменения эти были очень важны, но совершенно недостаточны для создания надежной правовой основы для деятельности спецслужб.
Что оставалось делать? Оставалось взывать к гражданской совести своих подчиненных, как я это делал на одном из совещаний руководства Комитета: «Работая в правовом вакууме, мы должны обладать достаточным внутренним чувством общей демократичности, общей правовой культуры, пониманием прав гражданина, человека, чтобы не перешагивать нормы и рамки, которые у нас пока определены только подзаконными актами, подзаконными ведомственными инструкциями». Оставалось также менять сами эти инструкции.
Одно из главных нарушений прав человека, которое допускало КГБ, заключалось в бесконтрольном прослушивании телефонных разговоров граждан. Законодательной основы для подобного рода деятельности в СССР не существовало никогда. Был подзаконный акт, утвержденный Советом Министров в 1959 году, который оставлял широкое поле для злоупотреблений.
В принципе, я мог бы запретить прослушивание вообще. Но я полагал, что тем самым парализовал бы разработки по многим опасным преступникам, которые вели и КГБ, и МВД. Надо было проявить выдержку. Подождать, когда будет принят закон, четко очерчивающий круг преступлений, по которым прослушивание допустимо, и круг лиц, имеющих право дать санкцию на прослушивание. Например, в Англии, если мне не изменяет память, таким правом обладают всего три министра — иностранных, внутренних дел и по делам Ольстера. Правильно было бы также выделить 12-й Отдел из КГБ в самостоятельное ведомство, действующее строго с санкции уполномоченных на то законом лиц.
Однако закона не было. Пришлось наводить хоть какой-то порядок самому, исходя из реалий. Запросил список всех прослушиваний. Откровенно говоря, я ожидал большего беспредела. Оказалось, что всего прослушивают 700 телефонов, причем в представленном мне списке каждый случай был вроде бы благопристойно обоснован: подозрение в шпионаже, махинаторы, террористы, валютчики. В списке не было и намека на тех лиц, которые, как выяснилось позднее, прослушивались по политическим мотивам до и во время путча.
26 августа я издал приказ, которым приостановил до особого распоряжения исполнение заданий на проведение мероприятий, осуществляемых по линии 12-го Отдела, за исключением мероприятий по делам оперативного учета, заведенных на разведчиков и агентов иностранных государств, а также по делам с окраской организованная преступная деятельность в сфере экономики и управления, контрабанда, терроризм. Уровень санкции был поднят до начальников и первых заместителей начальников управления КГБ. Инспекторское управление получило задание осуществить проверку оперативной деятельности 12-го Отдела в период с 15 по 22 августа.
Через месяц в связи с ограничением функций и сокращением объема оперативной деятельности 12-го Отдела я отдал приказ о сокращении его численности на 30 процентов.
Проверки, проведенные Инспекторским управлением, комиссиями Олейникова и Степашина, выявили полную картину существовавшей практики использования Комитетом госбезопасности оперативно-технических средств, перечень которых далеко выходит за рамки только аппаратуры прослушивания. Были вскрыты факты, для меня не неожиданные, подтвердившие ранее отрицавшуюся и замалчивавшуюся практику неправомерного проведения негласных оперативно-технических мероприятий, в ходе которых нарушались конституционные права и свободы граждан, осуществлялось вмешательство в частную жизнь, ставилась под угрозу личная безопасность, велась политическая слежка. КГБ фактически проигнорировал принятые в 1990–1991 годах решения Комитета конституционного надзора о прекращении действия всех неопубликованных правовых актов и продолжал осуществлять прослушивание и другие оперативно-технические мероприятия на основании постановлений и инструкций, которые почти никто за пределами КГБ никогда не читал.
По результатам проверок появился приказ Председателя КГБ от 9 октября 1991 года. Согласно ему, категорически запрещалось использование оперативно-технических средств для получения информации, не относящейся к компетенции органов госбезопасности и не связанной с выявлением фактических обстоятельств по конкретному делу. Любые оперативно-технические мероприятия могли проводиться только по делам оперучета и уголовным делам в целях выявления и пресечения разведдеятельности иностранных спецслужб, преступлений, борьба с которыми относилась к ведению органов госбезопасности в соответствии с уголовно-процессуальным законодательством, а также тяжких форм организованной преступности, включая терроризм, наркобизнес, хищения в особо крупных размерах, совершенных должностными лицами, коррупцию, контрабанду и незаконные валютно-банковские операции.
Этим же приказом я прекратил порочную практику, согласно которой, в нарушение конституционного принципа равенства всех перед законом, запрещалось проведение оперативно-технических мероприятий в отношении лиц, занимавших руководящие посты в КПСС и государственных органах. Сколько преступлений, выходящих на верхние (и даже не самые верхние) эшелоны власти, никогда не были расследованы, прекращались из-за того, что существовали подобные инструкции, ограждавшие «крупных птиц»! Вместе с тем приказом было предписано строго выполнять предусмотренные законом нормы о депутатской неприкосновенности, неприкосновенности судей и народных заседателей.
Были также предложены меры, призванные ознакомить людей с их правами, гарантировать их доступ к относящимся к ним данным. Руководителям органов госбезопасности всех уровней было приказано обеспечить в случае обращения граждан разъяснение мотивов предусмотренных законом ограничений их прав, предоставление любой касающейся их лично информации, если ее разглашение не нанесет ущерба интересам других лиц, госбезопасности.
Юридическому отделу КГБ было предписано в месячный срок совместно с МВД СССР и Министерством юстиции СССР доработать проект Закона «Об оперативно-розыскной деятельности» и подготовить предложения о внесении его на рассмотрение Верховного Совета СССР. Одновременно во исполнение требований Комиссии конституционного надзора СССР приказывалось за тот же период переработать и подготовить к опубликованию ведомственные нормативные акты о применении оперативно-технических средств.
Из газеты «Рабочая трибуна» от 28 ноября 1991 года:
«Нетелефонный разговор с руководителем Межреспубликанской службы безопасности Вадимом Бакатиным.
В последнее время телефонные собеседники часто прерывают себя на полуслове: это не телефонный разговор, говорят они. Но почему же?
В ответ на это напоминание обычно следует усмешка знатока: знаем, мол, как в КГБ чтут законы. Так вот теперь чтут.
На прямой вопрос о возможности подслушивания чужих телефонных переговоров Вадим Викторович ответил, что служба безопасности прослушивает меньше ста абонентов. Абсолютно все эти действия согласованы с органами прокуратуры и связаны с конкретными уголовными делами, возбужденными в связи с проявлением организованной преступности и шпионажем.
— Значит, с девушками можно договариваться без огласки?
— Не только с девушками. Коммерческие или политические переговоры тоже вне сферы интересов наших служб».
КГБ изначально и прежде всего был органом политического сыска. Без этого КГБ как КГБ представить себе было невозможно. Не расформировать подразделения, прямо занимавшегося политическим сыском, — Управления «3», было невозможно.