Она смотрела на меня широко раскрытыми от изумления глазами.
– Кто, черт возьми, говорил вам о подсознании, подавлении желаний и вообще?..
– Не понимаю, почему в… пусть галлюцинации, но почему я обязательно должна быть невежественной тупицей? – возразила я.
– Но Мама не может ничего знать о таких вещах! Ей это не нужно!
– Послушайте! – воскликнула я. – Ведь я уже сказала вам и говорила тем несчастным в палате: никакая я не Мама. Я самая обыкновенная незадачливая МБ, которой снится какой-то кошмар.
– Эм бэ? – недоуменно переспросила она.
– Ну да. Бакалавр медицинских наук. Я занимаюсь медициной, – пояснила я.
Она окинула мое гигантское тело изумленно вытаращенными глазами.
– Вы утверждаете, что вы врач? – произнесла она странным тоном.
– Ну… хотя у меня нет своей практики, – ответила я.
От ее прежней уверенности почти не осталось следа.
– Но… это же абсурд, – в каком-то странном замешательстве пробормотала она, – вам с самого начала было предназначено стать Мамой! И вы можете быть только Мамой… Достаточно на вас посмотреть!
– Да, – вздохнула я. – Так смотрите же… как следует!..
После этого возникла недолгая пауза.
– Знаете, – прервала я молчание, – галлюцинация вы или нет, мне кажется, вряд ли мы что-нибудь выясним, если будем говорить друг другу лишь «чушь» и «абсурд». Может, будет разумнее, если вы объясните мне, куда я попала и кто я, по-вашему. Это может как-то всколыхнуть мою память.
– Лучше будет, если сначала вы расскажете мне, что вы уже помните, и поподробнее, – парировала она после секундного колебания. – Это поможет мне понять, что вас удивляет и кажется кошмаром.
– Хорошо, – подумав, согласилась я и начала как можно подробнее, стараясь ничего не упустить, рассказывать ей всю биографию вплоть до того страшного дня, когда самолет Дональда потерпел аварию…
Было ужасно глупо с моей стороны попасться на эту удочку. Конечно, она с самого начала не собиралась отвечать ни на один из моих вопросов. Выслушав мой рассказ, она молча вышла из комнаты, оставив меня задыхаться от бессильной ярости.
Я дождалась, пока в коридоре стало очень тихо. Музыка умолкла. Одна из маленьких ассистенток зашла на секунду, как ни в чем не бывало, с любезной и безликой улыбкой осведомилась, не нужно ли мне чего-нибудь, и тут же исчезла. Я выждала примерно еще полчаса, а потом собралась с силами и попыталась встать, стараясь не делать резких движений. Самым сложным моментом оказалось опустить на пол ноги. Отдышавшись, я медленно подошла к двери, чуть-чуть приоткрыла ее и прислушалась. Из коридора не раздавалось ни звука. Я решила выйти и осмотреться. Все двери в палаты были закрыты. Прикладывая поочередно ухо к каждой двери, я слышала за ними мерное тяжелое дыхание и больше никаких звуков. Коридор несколько раз сворачивал в разные стороны, я медленно одолевала его и очутилась перед парадной дверью, немного постояла в нерешительности, оглядываясь по сторонам и прислушиваясь, потом распахнула ее и вышла наружу.
Передо мной простирался отбрасывающий четкие тени в призрачном лунном свете похожий на парк сад. Между деревьями справа от меня поблескивала вода, слева виднелся дом, подобный моему. Ни одно окно в нем не горело.
Я раздумывала над тем, что делать дальше. Отягощенная океаном плоти, я была мало на что способна, но я решила попытаться воспользоваться предоставившимся мне шансом. Я подошла к краю лестницы, по которой я поднялась из «Скорой», и стала осторожно спускаться, держась за перила.
– Мама! – раздался сзади режущий слух окрик. – Что вы тут делаете?
Я обернулась и увидела одну из «малышек» в странновато мерцавшем белом комбинезоне. Она была одна. Не отвечая, я продолжала осторожно спускаться вниз. Мне с трудом удавалось двигаться и с еще большим трудом удержать подступающую к горлу ярость на это тяжеленное, нелепое тело, никак не желающее отпустить меня.
– Вернитесь. Сейчас же вернитесь, – четко произнесла ассистентка, подошла ближе и уцепилась за мою розовую хламиду. – Мама, вы должны сейчас же вернуться. Вы здесь простудитесь. – Она потянула меня за хламиду, я с силой наклонилась, услышала звук рвущейся материи, обернулась и потеряла равновесие. Последнее, что я увидела, – ряд не пройденных мною ступенек, очутившихся прямо перед глазами…
Я открыла глаза, и чей-то голос рядом произнес:
– Ну вот, теперь лучше. Но поступили вы очень дурно, Мама Орчиз. Счастье, что все так обошлось. Подумать только, сделать такую глупость. Мне, честное слово, стыдно за вас. Просто стыдно.
Голова у меня раскалывалась, но, что было гораздо хуже, весь этот кошмар продолжался. У меня не было никакого настроения выслушивать укоризненные сентенции, и я послала ее к чертовой матери. Она с изумлением вытаращилась на меня, потом лицо ее застыло в маске оскорбленного достоинства. Она налепила полоску пластыря мне слева на лоб и, поджав губы, вышла вон.
Если трезво рассудить, она была абсолютно права. В самом деле, глупо было пытаться делать хоть что-то, находясь в этой чудовищной груде плоти. От чувства своей беспомощности и жуткой жалости к себе я снова чуть не разревелась. Господи… как мне не хватало моего чудного, маленького тела, которое так верно служило мне и делало все, что я захочу. Я вспомнила, как Дональд показал однажды из окна гибкое молодое дерево и «познакомил» меня с ним, как с моей сестрой-близняшкой. И всего день-два назад…
Тут я неожиданно для себя сделала открытие, которое заставило меня инстинктивно напрячься и попытаться встать. В моей памяти больше не было никаких пробелов – я все вспомнила… В голове у меня загудело от напряжения, я откинулась на подушки, постаралась расслабиться и вспомнила все по порядку, начиная с того момента, когда из вены у меня выдернули иглу и кто-то протер место укола спиртом…
Но что же было потом? Я ожидала чего-то вроде сна, галлюцинации… Но не этой четко сфокусированной реальности… не кошмара, вдруг обретшего плоть.
Господи!.. Что же они со мной сделали?..
Я, наверное, опять заснула, ибо, когда я открыла глаза, за окном стоял ясный солнечный день, а возле постели была целая команда малышек, с помощью которых мне предстояло проделать весь утренний туалет.
Они деловито засучили рукава и приступили к привычной для них процедуре. Я терпеливо вынесла все от начала до конца, радуясь, что головной боли как не бывало.
Пока ассистентки возились со мной, раздался властный стук в дверь, и две фигуры в черных униформах с серебряными пуговицами без приглашения вошли в палату. Это были высокие, широкоплечие красивые амазонки, выглядевшие весьма уверенными в себе.
При виде их ассистентки с приглушенными вскриками, в которых явно слышался страх, дружно ринулись в дальний угол палаты.
Вошедшие приветствовали меня вскинутыми в «салюте» правыми руками. Одна из них спросила:
– Вы Орчиз… Мама Орчиз?
– Так меня здесь называют, – ответила я.
Она поколебалась секунду, а потом, скорее просительным, чем приказным тоном сказала:
– У меня есть предписание на ваш арест, Мама. Пожалуйста, следуйте за нами.
Из угла, где сгрудились ассистентки, послышался возбужденный гомон. Женщине в униформе было достаточно одного взгляда, чтобы «малышки» мгновенно затихли.
– Оденьте ее и приготовьте к поездке, – бросила она.
«Малышки» стали потихоньку двигаться к моей постели, робко, заискивающе улыбаясь амазонкам. Строго, но без всякой злобы, одна из амазонок приказала:
– Быстрее. Пошевеливайтесь.
Они «пошевелились». Меня наспех засунули в розовую хламиду, и в этот момент вошла врач. Она увидела амазонок и нахмурилась.
– Что все это значит? Что вы тут делаете? – строго спросила она.
Старшая из амазонок почтительно доложила ей об «аресте».
– Арест?! – изумленно переспросила врач. – Вы хотите арестовать Маму?! В жизни не слыхала о таком идиотизме… По какому обвинению?
– Она обвиняется в Реакционизме, – как-то заученно, механически ответила амазонка.
Врач вытаращилась на нее в немом изумлении.
– Мама – Реакционистка? – с трудом выговорила она. – Что… И ничего умнее вы там придумать не могли?!. Живо убирайтесь отсюда! Обе!
– Но, Доктор, у нас есть предписание, – протестующе проговорили обе амазонки.
– Чушь. У вас нет такого права. Вы когда-нибудь слыхали об аресте Мамы?
– Нет, Доктор.
– И будьте уверены, не услышите. Все. Вы свободны.
Женщины в униформах неуверенно потоптались на месте.
– Если бы вы, Доктор, дали нам письменное подтверждение, что отказываетесь выдать Маму…
Когда они обе ушли, вполне удовлетворенные клочком бумаги, врач окинула «малышек» мрачным взглядом:
– А вы не можете не болтать… – процедила она сквозь зубы.
– Что на уме, то и на языке. Запомните, если что-то в этом роде повторится, я буду знать, откуда дует ветер! – Она повернулась ко мне. – А вы, Мама Орчиз, будьте так любезны не говорить ничего, кроме «да» и «нет», когда рядом снуют эти маленькие бестии. Я скоро вернусь, мы хотим задать вам несколько вопросов, – добавила она и вышла, оставив за собой гнетущее молчание.
Она вернулась как раз тогда, когда убирали подносы из-под достойного Гаргантюа завтрака, и не одна. Четверо женщин, сопровождавших ее, выглядели вполне нормальными. Вереница «малышек» расставила стулья и вышла. Женщины расселись вокруг меня, словно перед экспонатом на выставке. Одна была примерно ровесницей моему врачу, двум было под пятьдесят, еще одной – шестьдесят или больше.
– Итак, Мама Орчиз, – сказала моя врач, – совершенно очевидно, что с вами произошло нечто необычное. Естественно, все мы хотим знать, что именно, и, если это возможно, выяснить причину. Вам не стоит утруждать себя мыслями об утреннем инциденте с полицией – с их стороны вообще нелепо являться сюда. То, о чем мы хотим вас спросить, м-мм, обычное научное исследование – не более. Мы просто хотим выяснить, что произошло.
– Вы не можете хотеть этого больше, чем я сама, – ответила я, окинув взглядом все пом