Веселой будь всегда, здоровой будь всегда, Всегда, всегда, всегда — до страшного суда».
4
О ветерок, ты не рысцой — вскачь устремись К улице, где стройный стоит мой кипарис!
Вихрем рванись, взвейся в полет свой вихревой
И закружись над дорогой мне головой.
И опустись, и преклонись раньше пред ней, И доложи так обо мне ханше моей:
«Я заболел, я изможден, словно Меджнун, Разумом стал я поврежден, словно Меджнун.
Знаешь ли ты, пери моя, сколько я лет
Мучусь, томлюсь, жду — но тебя, милая, нет!
Только один друг у меня — мысль о тебе, В мире одна только родня — мысль о тебе.
Ты же ко мне, пери, была столь холодна, Зная мои муки, мою боль — холодна!
Как же ты столь черствою быть годы могла, Как же такой страстью моей пренебрегла!
Если своей опьянена ты красотой, То и меня чары своих чар удостой.
Верность блюдя, и под плетьми частых обид
Был я тебе верен, но был все же забыт.
Я ли тебе не уплатил дань? И за что!
Я ль роковой не преступил грани? За что?
Я ль не дошел и до того, чтобы проклясть Дружбы стезю, плотской любви грозную страсть?
Чуть на себя не наложил тяжкий запрет —
Чуть ли себя не бичевал, словно аскет».
Все я отверг, все заклеймил, думал — конец.
Вдруг от моей пери ко мне прибыл гонец!
С вестью благой прибыл ко мне посланец тот: «Встречи, Бабур, жди — недалек счастья восход!»
Как потрясли душу мою вести слова!
Радость мою чем изъясню? Есть ли слова?
Смею ли я верить письму? Вестник, ответь!
Или опять в ласке письма — скрытая плеть?
Если слова искренни, что ж пери сама, Ветер взнуздав, не принеслась вместо письма?
Я ли, Бабур, не изучил ветрениц нрав?
Мне ли не знать, сколь он жесток, сколь он лукав?
О, возвратись, добрый гонец, к ханше души, Ей доложить слово мое ты поспеши.
Скажешь ей так: «Ты бы мое сердце спасла, Если б сама прибыла вдруг вместо посла.
Мне оказав через посла милость и честь, Милость еще сделай, скажи — правильна ль весть?
Мне уж гореть невмоготу врозь от тебя, Веры в слова не обрету врозь от тебя.
С сердцем моим ты не лукавь, о госпожа, Впредь от такой муки избавь, о госпожа!
Сердце мое будешь пытать жаждой доколь?
Или явись, или меня вызвать изволь!
Веру вернуть может мне лишь встреча с тобой, Но если вновь ты отдалишь встречу с тобой —
Больше Бабур силы в душе не обретет, Смысла в земной жизни уже не обретет...
Внемлешь ли ты, пери, моим страстным словам? Все, что таил, то я открыл. И — вассалам!»
Эти мои мысли схвати, о ветерок, И поднимись, и полети, о ветерок!
В светлый покой к пери моей тихо впорхнув, Ей поклонись, речь на меня так повернув:
Скажешь: «Бабур розе салам передает, Пламя любви страстным словам передает».
Пери не раз я отправлял письма свои, В них изливал чувства и все мысли свои.
Думал я: взяв сердце мое, стала она Другом моим, будет она нежно верна.
Разве я знал, что, завладев сердцем, как друг, Ты проявлять дружбу начнешь пытками вдруг?
Кем-то всегда в мире любим каждый — ужель Я бы ничьей не утолил жажды? Ужель
Роз не найти в мире? Иль все — нехороши?
Я же из всех выбрал ее, смуту души!
Выбрав ее, сколько страдал, с ней разлучась, Но уповал: встречи придет радостный час!
Разве я знал, что навсегда с ней разлучен И что огню вечной тоски я обречен?
Сколько писал писем, с каким жаром писал!
Хоть бы одно отклик нашло! Даром писал!
Как я молил! Вихри огня в письмах взметал, В слове горел, плавился в нем, словно металл!
Как я страдал, как тосковал! Думал: доколь Тщетных надежд, едких обид жгучая боль?
И, перестав ждать, я свои проклял мечты, Духом смятен, у роковой стал я черты.
Вдруг от тебя я получил весть — и опять
Я обратил войско своих горестей вспять.
Войско надежд выстроил вновь, славя судьбу, Я приложил счастья письмо к бледному лбу.
Только увы, радости свет вскоре потух, Вскоре во мне снова упал вспрянувший дух.
Сколь велика милость твоя, сколь ты нежна!
Но ведь была нежность твоя раньше нужна!
Как оценить ласку твоей речи теперь.
Если нам нет даже надежд встречи теперь?
Все ж и тебе сердце смягчить было не лень.
И у тебя — сердце в груди, а не кремень.
Сколько обид ты нанесла — этой не ждал.
Сколько я лет встречи с тобой, сетуя, ждал!
Если тебе дорог был твой раб, госпожа, Что ж ты его мучила, им не дорожа?
Пери, обет верности вновь ты мне даешь — Сердца ли в нем искренность иль прихоти ложь?
Как же мне знать: плод ли добра эти слова, Злая ль игра, шутка ль пера эти слова?
Чтоб доказать дружбу, свое слово блюди, Делом любви клятву свою ты подтверди.
Если мечте сбыться сейчас не удалось, Если удел сердца и впредь мучиться врозь —
Я претерплю! Станет заря встречи близка — И потеснит войско надежд скорби войска.
Только блюди то, что тобой сказано здесь, Помни: своей клятвою ты связана здесь.
Молит Бабур, верный твой раб, — милость яви, К жизни его ты возврати встречей любви.
Но поскорей движется пусть счастья арба, Поторопись, коль своего ценишь раба.
Все я сказал, что затаил в сердце, любя.
Верю: в ответ я получу весть от тебя.
Ныне на путь вести твоей вышлю свой взор, И — вассалам! Кончен на том мой разговор.
6
Поверь, что душу за тебя отдам я, Весь мир, тебя одну любя, отдам я!
Я жизнь отдать готов за стан твой гибкий, Стать жертвой глаз твоих, твоей улыбки.
Из-за тебя одной мои мученья, Скажи мне, где найду я исцеленье?
Ты для меня — источник всех мечтаний, Достичь тебя — предел моих желаний.
Пусть жизнь твоя, души моей царица, С красой твоей пленительной сравнится.
Прекрасное должно быть бесконечно, Так пусть и жизнь твоя продлится вечно!
Пришел гонец, принес твое посланье, В нем и любви и верности дыханье.
Оно больное тело оживило,
Водою Хызра душу напоило.
Я, как святыню, целовал листочки От первой строчки до последней строчки.
Мне фраза каждая казалась сказкой, И слово каждое дышало лаской.
Верна подруга мне и любит нежно, Велик аллах! Она осталась прежней!
И я люблю ее все с той же силой, Пусть дни идут, ей верен — до могилы!
Из одинокой хижины разлуки
Приду я в храм свиданья. Прочь все муки!
И если бог (воздам хвалу я. богу!) Поможет мне найти к тебе дорогу,
Иль, милость оказав, тебе поможет, Прийти ко мне (о, помоги ей, боже!).
Как мотылек, взлечу я над тобою, Начну кружить над милой головою.
Ты овладела мыслями моими, И каждый миг твое твержу я имя!
Хочу, чтоб ослепительной луною
Твое лицо горело надо мною!
А если нет — пусть тут же станет прахом Все созданное на земле аллахом.
Перевернутся пусть земля и небо, Чтоб я не помнил: есть я, был ли, не был!
Я все сказал. Теперь прошу тебя я: Живи и, впредь меня не забывая,
Храни любовь возвышенной и чистой И обходи измены путь тернистый.
Бабура вспоминай, пиши почаще, Письмо твое — бальзам душе скорбящей.
Заканчиваю этим я посланье, Прими привет и счастья пожеланье.
Было со мной: ночью лежу, духом смятен, Влага в глазах, в жилах огонь, крови взамен.
Так я лежу, душу гнетет бремя тоски, Сердце свое, горько стеня, рву на куски.
Века дела перебирал, мысля всю ночь, Также дела жизни своей числя всю ночь.
То я лежал, то иногда вскакивал я, Спорил с судьбой, сам над собой плакивал я.
Так я взывал: «О мой тиран, сколь ты жесток, Несправедлив к жертве своей, злобный мой рок
Верности чужд, правды в тебе малости нет, К праведникам, к мученикам жалости нет.
Занят одним делом, палач, ты искони:
Казни и гнет! Или казни, иль изгони!
Чем я тебе так помешал, чем надоел?
Ведь между мной и меж тобой не было дел!
В тесном углу мира один жить я привык, В скудной тиши, горести сын, жить я привык.
Я не роптал, радовался, что одинок, Что от друзей, что от всего мира далек.
Счастье познав истиннейшей сути свобод, Освобожден был я от всех низких забот.
Сам я избрал этот покой, этот затвор, О, если б мог я пребывать в нем до сих пор!
Словно во сне, жил я, но ты — настороже — Сон мой прервав, новый капкан ставил душе.
В новый капкан мне суждено было попасть, Имя ему — царский венец, ханская власть.
Сделав меня счастьем друзей, горем врагов, Под ноги мне ты ль не поверг вскоре врагов?
В пору, когда я возлюбил радостей пыл, В пору, когда слово «печаль» я позабыл, —
Ты мою власть отнял, всего снова лишил, Родины прах отнял, меня крова лишил.
Сделал меня дервишем ты, в нищенство вверг, И предо мной радостей свет сразу померк.
Определил ты мне в друзья горе и страх, Боль и печаль стали моей стражей в путях.
Радости где? Почести, власть, слава? Их нет!
Где все друзья? Слева их нет, справа их нет!
Это же все было, а ты отнял, палач!
Встречусь теперь людям — и вслед слышу их плач.
Что ж ты меня возвеличал, если я мал?
И для чего с прахом сравнял, раз поднимал?
Кары такой и не постичь здравым умом:
Дом возвести — и развалить собственный дом!
Вовсе в тебе совести нет, жалости нет, Даже добра, видно, в тебе малости нет!
Как же такой мир почитать, верить в него?
Мерой какой низости мне мерить его?
Он ли души прочный оплот, крепость надежд? Бич мудрецов, славы родник он для невежд!
Их неспроста держит в чести он искони — Столь же он груб, столь же лукав, как и они.
Нет, мудрецу жить с ним в ладу мига нельзя! Лжи и коварств молча терпеть иго — нельзя!»
В мыслях таких я не смыкал глаз в эту ночь, В горе моем кто же когда мог мне помочь?
Так пролежал я до утра — и, наконец, Солнце взошло, вестник добра, лекарь сердец.
Молвило мне по доброте вечной оно: «Чем же, мой сын, сердце твое омрачено?