Самочка пошатнулась, и Ник схватил ее за руку, чтобы не упала. Та надрывно всхлипнула и отодвинулась, насколько позволяла веревка. Застыв на месте, она глядела на Ника большими влажными глазами.
– Попробуй с ней поговорить, – посоветовал О’Брайен.
– Поговорить?
– Ну, знаешь, как с напуганным щенком.
Ник презрительно фыркнул.
– У напуганного щенка ума побольше, чем у землерылихи.
– Да ладно тебе! Ты же знаешь, они все понимают, только почти не говорят. По крайней мере днем понимают.
– Все, пошли! – крикнул стоявший впереди Тадеус, и отряд нестройно двинулся вперед.
Самочка зарыдала еще громче и все пятилась назад, натягивая веревку, будто пыталась и Ника утащить за собой в лес.
Ник вздохнул и намотал веревку на кулак, пытаясь не потерять равновесие.
– Пойдем же, – сказал Ник как можно мягче и потянул за веревку, увлекая самочку вперед. – Возвращаться нельзя, там опасно.
– Тащи же ее, Ник! Тадеус рвет и мечет. Задержимся из-за нее хоть на минуту – шкуру с тебя спустит, – подгонял О’Брайен.
– Идите вперед, а мы вас нагоним. – Ник сделал кузену знак отойти и повернулся к самочке. Ну и жалкая уродина! Низкорослая, как все землерылихи. Да не то слово, совсем коротышка. В темных волосах запутались листья и мусор; плоское, как блюдце, лицо заревано, выпачкано грязью, слюною, кровью.
– Не бойся, на острове тебя не тронут. – Ник махнул в сторону моста, на который уже ступали остальные. – Отведем тебя туда, и все будет хорошо.
Самочка посмотрела ему в глаза и заговорила.
– Хорошо уже никогда не будет. Вы застрелили моего папу.
Голос писклявый, срывается от волнения, но слова четки и понятны, все до единого. Нику вдруг вспомнилось, как она бросилась на труп землерыла, обняла его, запричитала – Тадеусу пришлось оттащить ее в сторону. Вспышка ее была непонятной, необъяснимой. А сейчас она с ним говорит! Да еще ночью! Видно, и вправду была привязана к тому самцу.
– Как тебя зовут? – неожиданно для себя спросил Ник.
– Дженна.
– А меня Ник. Дженна, давай переправимся через мост в твой новый дом.
Дженна задумалась, вытерла лицо ладонью. Посмотрела в сторону моста, потом на Ника и вдруг просияла – глаза разгорелись, щеки зарумянились.
– Отпустишь меня? Ну пожалуйста!
Ника будто ударили под дых.
– Не могу, Дженна! – выпалил он. – И даже если бы мог, нельзя тебе в лес ночью одной. Ты там погибнешь.
– Ты многого не знаешь, Ник. – И она вновь зарыдала в три ручья.
– Да, конечно, ты права. Я многого не знаю, но одно знаю точно: если ты не перейдешь со мной через мост, Тадеус потащит тебя силой.
– Он умер?
– Тадеус? Нет, вот он, жив-здоров, и сейчас он… – начал Ник, прикидываясь дурачком, но осекся, встретив невинный взгляд огромных глаз. Он собрался с духом, провел рукой по волосам и начал заново: – Да. Твой отец умер. Я… мне… прости меня, – добавил он, чувствуя себя так, будто его вот-вот засосет в зыбучие пески.
Худенькие плечи Дженны поникли.
– За что?
– Он напал на нас, пришлось его убить.
– Я не о том. За что «прости»?
Ошеломленный, Ник не знал, что ответить. Он застыл, не сводя с самочки глаз. Наконец она, обхватив себя руками, будто ее тщедушное тело вот-вот развалится на части, заковыляла вперед по разбитой дороге к мосту, и Ник поплелся следом.
Они без труда нагнали остальных. Ник не ожидал от Дженны такой прыти – другие землерылихи еле ногами перебирали. При свете дня они молча, но деловито копошились на грядках и будто чудом заставляли каждую травинку расти, каждый куст – приносить урожай. Но с наступлением темноты их можно было только вести, погонять, понукать, сбивать в стадо. Нику казалось, что на воле всякая самка-землерылиха должна вести себя подобно кроту – отыскать нору и заползти туда. А если норы поблизости нет, она выроет ее когтями и спрячется.
Землерылы не умеют о себе заботиться.
Они не разговаривают.
Не оплакивают родителей.
Не задают многозначительных вопросов тонкими голосами, не смотрят на тебя большими глазами, полными слез.
Ник украдкой наблюдал за Дженной, пока они осторожно продвигались вперед по ржавому остову моста, а затем по дороге, что вилась вдоль восточного берега острова, со стороны Канала. Дженна все плакала, но уже тише. Дождь и слезы смыли с ее бледного лица кровь и грязь, и выглядела она совсем юной и очень печальной.
– Молодцы, нагнали нас до того, как Тадеус спохватился. Вот и хорошо. Тадеус сегодня не в духе, явно не с той ноги вылез из гнезда, – промолвил О’Брайен и указал взглядом на Дженну. – А она утихомирилась. Хорошая работа, братишка!
– Но мне что-то нехорошо. – Ник понял, что говорит вслух, лишь когда встретился с потрясенным взглядом О’Брайена и услышал его слова.
– Пауки тебя все-таки покусали? Чтоб их, Ник! Надо было тебе…
– Да нет, все в порядке, – поспешно ответил Ник, избегая смотреть на Дженну. – Просто скорей бы домой.
– Да, скорей бы, братишка. Выше нос, вот уже и пристань! Еще чуть-чуть – и будем дома. – О’Брайен хлопнул Ника по спине. – Главное, ты напал на след щенка!
– Да, верно. Славная была ночка. – В собственном голосе Ник уловил фальшь, а когда обернулся, то увидел, что Дженна смотрит на него. – Пойдем. – Он слегка потянул за веревку. – Отведу тебя в твой новый дом. – Не глядя на нее, Ник прибавил шагу и повел Дженну мимо Охотников к остальным самкам. Те стояли молча на дощатом причале и смотрели пустыми глазами. Дженна безропотно следовала за ним, а когда он достиг пристани, то остановилась, будто уперлась в невидимую стену. Ник оглянулся – она смотрела на Канал с рядом плавучих домиков, что лениво покачивались на волнах.
Ник подумал и вместо того, чтобы втащить ее на пристань, подошел к ней поближе и заговорил как можно мягче:
– Ничего не бойся. В этих домиках землерылы… – Он тут же поправился: – То есть в них живут твои собратья. Никакие насекомые здесь не страшны, даже тараканы-убийцы. Представь, будто это… ммм… плавучие норы.
– Ник, они же безмозглые! Не трать время на болтовню с этой тварью. Ты нас задерживаешь. В который раз. – Тадеус сердито увещевал Ника из лодки, в которой им предстояло плыть к домикам на воде. Остальные самки уже сидели в ней молча, потупившись.
Ник взял Дженну под локоть и ласково, но решительно повел к лодке, где Тадеус тут же схватил ее поперек и швырнул на сиденье.
– Эй, полегче! – услышал Ник собственный возмущенный голос. – Она же мельче остальных! Наверное, совсем юная!
– Тьфу ты, Ник, тебе впору зваться безнадежных дел мастером! – Тадеус засмеялся недобро, но заразительно, и все подхватили, кроме О’Брайена.
Ник хотел как можно быстрее вернуться к мосту, но Дженна обратила к нему лицо. При свете факелов оно будто лучилось, как полная луна, освещавшая путь Охотникам. Дженна заглянула ему в глаза, и Ник уже не мог отвернуться. Без единого слова он ступил в лодку, сел против Дженны и поднял весло.
– Вот и все – сгрузим самок, и по домам! Греби! – скомандовал Тадеус.
Канал был широкий, с коварными подводными течениями и водоворотами. Ник ожидал, что грести будет тяжело, но спустя минуты они уже пришвартовались у ближайшего из двенадцати плавучих домиков. Сквозь решетки на окнах тянулись чьи-то грязные руки, слышалась неумолчная мешанина звуков, тоскливых и исступленных. Тяжело было вычленить в этой невнятице отдельные слова, лишь одно-единственное слово пробивалось вновь и вновь сквозь гул голосов: «Помогите… помогите… помогите…»
Ник содрогнулся. Он знал, что на него смотрит Дженна, и ему подумалось на миг, насколько проще быть трусом или таким же толстокожим, как Тадеус. Тогда ему не пришлось бы смотреть ей в глаза, ободряюще улыбаться. Без оглядки на других Ник обратился к Дженне:
– Не бойся, здесь тебя никто не тронет.
Дженна промолчала, но Ник, оттеснив Тадеуса, бережно взял ее на руки и перенес на настил перед домиком.
Дженна застыла, будто обратилась в камень. Затем медленно повернулась и уставилась на ближний домик, и взгляд ее отражал ужас, подобного которому в жизни не видел Ник. Сердце у него упало при виде ее бледного, искаженного страхом лица. Тадеус и другие Охотники уже вытаскивали из лодки других пленниц, а самки в домах прижали лица к решеткам, и вблизи крики о помощи были слышны отчетливей. Дженна устремилась к одному из окон, будто и вправду желая помочь узницам.
Ник покосился на Тадеуса, но тот, к счастью, был занят, выгружая из лодки самую крупную из пленниц. Ник выпрыгнул из лодки, подошел к Дженне, снова взял ее за руку и увел от окна.
В тот миг, когда он был возле окна, он расслышал слова пленниц – столь же отчетливо, как слышал речь Дженны, обращенную к нему.
– Она омыта!
И другой голос добавил:
– Жрица!
А третий подхватил:
– Где наша Жрица Луны?
Дженна опомнилась быстрее, чем Ник. Резко повернула голову к окну. «Нельзя!» – не сказала, а процедила она. Землерылихи притихли. Дженна развернулась и пошла вперед Ника обратно к пристани.
– Эй, Дженна, а кто такая Жрица Луны? – вполголоса спросил Ник.
Но она не ответила, даже не замедлила шаг, а лишь молча заняла свое место рядом с четырьмя другими пленницами. Ник смотрел, не отрываясь, как Тадеус вел их по деревянному настилу вдоль ряда домиков, как отпер дверь одного из них и втолкнул Дженну внутрь. Напоследок она оглянулась на Ника, и в тот же миг Тадеус захлопнул дверь перед ее бледным ошеломленным лицом.
Ник не мог забыть это лицо. Оно стояло перед глазами всю обратную дорогу домой, пока они брели с Охотниками назад, в Племя, к чудесным домам в сосновых ветвях.
Вспоминал его, когда устало простился с О’Брайеном и повалился на мягкое ложе в своем уютном холостяцком гнезде. Мысленно видел его, когда закрыл глаза в надежде, что его наконец одолеет сон. Но вместо того, чтобы уснуть, он вскочил: теперь он понял, почему лицо Дженны так врезалось в память!