Дождь смыл с ее щек грязь и кровь, а под ними открылась тайна. Кожа у Дженны была бледной – почти цвета луны – а вовсе не серой, какой бывает по ночам у всех землерылов.
– Ерунда какая-то! – рассуждал вслух Ник, ероша волосы. – Неужели померещилось?
Ник стал перебирать в памяти подробности той ночи – все подряд, не только те, что относились к поискам щенка.
Землерылов он в этот раз ловил без особого усердия. Необходимость привести еще пленных он использовал как предлог, чтобы присоединиться к отряду Охотников, и затем убедить их углубиться на юг, подальше от тех мест, где они обычно охотились. Поймать самку, ранившую Мигеля, он не особо стремился – это тоже был предлог. Нет, он не чувствовал стыда за содеянное. Он и во второй раз поступил бы так же, сделал бы все возможное, чтобы найти щенка, даже если пришлось бы убивать еще самцов и брать в плен самок.
Ник опустил взгляд на свои руки, и у него вдруг засосало под ложечкой. «Это же был ее отец… отец, – сказал он тихо. – Отец Дженны». Он содрогнулся, вспомнив, как девчонка бросилась на окровавленное тело. Она так рыдала и убивалась, будто сердце ее вот-вот разорвется на части. И ведь правда, отец ее защищал. Ник лишь теперь это понял. Он вспомнил, как самец-землерыл стоял посреди тропы, весь облепленный пауками, но стоял неподвижно. Он не нападал, пока не схватили Дженну – лишь тогда он бросился на них.
Ник погрузился в воспоминания, и вдруг новая подробность заставила его вскочить с постели и встряхнуться: самец был залит кровью и бледен, но кожа его, как и у дочери, не была землистой.
13
В ту ночь Ник почти не спал. Ну и пусть, зато еще задолго до рассвета он был уже на ногах. Он не пожалел времени, чтобы привести себя в порядок. Ведь Сол – не только его отец, но и Жрец Солнца, глава Древесного Племени, и если предстать перед ним лохматым и заспанным, он будет недоволен и не станет выслушивать Ника.
Свежевымытый и опрятный, Ник пробирался вдоль подвесных мостиков и изящных дощатых настилов в самое сердце Племени, где в красивом просторном гнезде жил их предводитель, Жрец Солнца. Красота и изящество здесь ценились наравне с удобством, художники были в почете наряду с Вожаками и Охотниками, а то и больше, и Племя воспитало не одно поколение искусных мастеров, а те, в свою очередь, создали древесный город несравненной красоты.
В сизых предрассветных сумерках Ник помедлил перед закрытой дверью отцовского гнезда, собираясь с духом и любуясь великолепной резьбой, обрамлявшей вход – сторожевыми овчарками, лучистыми солнцами. Рука невольно потянулась погладить резьбу. С горькой улыбкой он вспомнил, как золотистая голова матери склонялась над этим орнаментом, который она с такой любовью вырезала для дома двадцать зим назад. Даже столько времени спустя после ее смерти Ник часто тосковал о ней и думал о том, как по-иному сложилась бы вся его жизнь, если бы она не умерла в тот страшный день, десять зим назад.
– Ах, это ты, Ник! Ну и напугал же ты меня! С добрым утром!
Ник так и застыл с поднятой рукой, растерянно хлопая глазами: в дверях стояла Маэва со своим щенком, Фортиной. Длинные волосы с проседью рассыпались по ее худым плечам, струились по спине; из одежды на ней была лишь тонкая сорочка. Маэва вспыхнула под взглядом Ника.
Фортина тоненько, вопросительно тявкнула и вывела Ника из задумчивости.
– Ох, прости, Фортина! Вижу, тебе нужно выйти! – Ник шагнул в сторону, пропуская Маэву с собакой.
– Спасибо, Ник, – сказала Маэва и, чуть помедлив, добавила: – Удалось вчера напасть на след щенка?
– Да, – подтвердил Ник.
– Ах, я за тебя так рада! И неважно, кто что говорит. Я тоже верю, что он жив. Не сдавайся, Ник. – Маэва ласково коснулась его плеча и поспешила за нетерпеливой Фортиной.
Ник проводил их взглядом. В душе боролись смущение оттого, что в дверях он столкнулся с любовницей отца, и радость оттого, что Маэва на его стороне и тоже верит, что щенок жив.
– Так и будешь стоять на пороге или все-таки зайдешь? – прогремел из глубины гнезда голос Сола. Вдохнув поглубже, Ник вошел в отцовский дом, дом своего детства.
Гнездо Жреца Солнца размерами превосходило другие семейные жилища. Круглое и изящное, как прочие гнезда, оно точно так же сочетало красоту и удобства, но, в отличие от остальных, имело три уровня. Середину нижней комнаты занимал полированный сосновый стол, а вокруг – скамейки; здесь люди Племени могли встречаться в более доверительной обстановке, чем на общем форуме. Винтовая лестница вела на второй этаж, в бывшую спальню Ника, где он прожил первые шестнадцать зим, пока не перебрался в холостяцкий кокон. Теперь в ней помещалась отцовская библиотека – крупнейшая в Племени частная коллекция книг. С площадки второго этажа вверх вели ступени – широкие, прочные, как раз для большой собаки – оттуда и раздался приветственный лай Лару, и пес сбежал вниз по лестнице, по-щенячьи виляя хвостом, чтобы поздороваться с Ником.
– Как дела, дружище? В такую рань уже скачешь вовсю? – Ник с любовью погладил пса по густой мягкой шерсти.
– Это он хитрит, а на самом деле устал. Щенок Маэвы ему полночи спать не давал. Вернешься после полудня – он будет дремать где-нибудь на солнышке, – усмехнулся Сол, спускаясь навстречу Нику из спальни на втором этаже и на ходу натягивая рубаху.
Ник лукаво посмотрел на отца.
– У тебя тоже вид слегка помятый. Щенок Маэвы и тебе уснуть не давал? Тоже вздремнешь с Лару?
– Это тебя не касается, Николас. – Широкая улыбка отца смягчила его слова, и Ник улыбнулся в ответ.
– Ты ведь знаешь, я не хочу, чтобы ты был один, – сказал Ник, поглаживая Лару. – Да и Маэва хорошая.
– Это верно. Чайку? – предложил Сол, направляясь к небольшой жаровне, расположенной в безопасном месте, на краю гнезда. Внутри лежали угли и трут вперемешку с горючим сланцем, а над жаровней висел железный котелок – редкостное сокровище.
Ник кивнул.
– Еще бы, стосковался по твоему чаю!
– Заглядывай почаще ко мне в гнездо. – Сол с улыбкой оглянулся и подошел к одному из окошек на самом верху жилища. Солнце еще не взошло, но край неба уже зарумянился, и когда Сол глянул вверх, его зеленые глаза вспыхнули янтарем. Он поднял руки и ловким, привычным движением щелкнул пальцами над растопкой – и взвились светляками крохотные искры, весело занялся трут.
Нику нравилась вольная холостяцкая жизнь, но гнездо его было куда скромнее отцовского, а о такой роскоши, как живой огонь, и речи не шло, ведь только Жрец Солнца умел подчинять себе солнечную силу и высекать огонь. Разнеженный привычным утренним ритуалом отца, Ник откинулся на спинку скамьи, а Лару растянулся у его ног, положив голову ему на колени.
Отец налил крепкого дымящего чая в две деревянные кружки, одну протянул Нику и сел напротив него.
– Вижу, пришел ты неспроста, даже Тадеуса опередил.
– Мы нашли следы щенка, – без предисловий выпалил Ник.
Сол встрепенулся.
– Вот как? Что же за следы?
– Отпечатки лап под кустом остролиста, недалеко от того места, где сходились землерылы.
– А помет? Не было там помета?
– Нет.
– Значит, не определить, насколько свежие следы.
– Отец, если ты позволишь мне вернуться туда сегодня с терьерами, я докажу тебе и всем, что следы свежие и щенок мой жив.
– Ник, я не меньше тебя желаю, чтобы щенок был жив, но нашими поступками должен руководить разум, а верить, что щенок-подросток пережил девять ночей в лесу в одиночку – неразумно.
– Теперь уже не девять ночей, а десять. – Ник указал на Лару. – Вот его отец. Если в жилах щенка течет кровь такого исполина, разве трудно поверить в то, что ему удалось выжить?
Сол помрачнел.
– Не всякий сын наследует силу отца.
Ник стиснул зубы: опять отец за свое! Он знал, что Сол разочарован: ему, Нику, следовало бы стать преемником отца, но этому не бывать, если его не выберет в спутники овчарка.
– Неужели ты не понимаешь, отец? Ведь в этом-то все и дело! Я не стану тем, кем ты меня хочешь видеть, если не найду щенка – моего щенка.
– Николас, это камешек не в твой огород. Я не о нас с тобой толкую, а о собаках и щенках.
Ник посмотрел в мшисто-зеленые глаза отца и увидел в них фальшь, но спорить не стал, а решил зайти с другого конца.
– Мы захватили вчера пять самок и убили нескольких самцов.
Сол примирительно кивнул.
– Сейчас время весенних работ, поголовье землерылих нужно пополнять, тем более что Племя быстро растет.
– Отец, ты хоть раз видел, чтобы землерылы ночью не серели?
Сол непонимающе покачал головой:
– Разумеется, нет. А почему ты спрашиваешь?
Ник пересказал события той ночи, начиная со встречи на тропе с отцом Дженны и кончая открытием, что и самочка и ее отец – оба белокожие.
Сол задумчиво потягивал чай и заговорил не сразу.
– Землерылы, признаюсь, давно занимают мои мысли. Они не живут, а прозябают. Я то и дело спрашиваю себя: не бесчеловечно ли это, содержать их в таких условиях? Вероятно, твое ночное открытие может им помочь, улучшить их жизнь.
– Но всякий знает, что они как большие дети – не в состоянии о себе позаботиться. Только и умеют, что растить фрукты-овощи да молча тосковать. Мы их оберегаем, даже от них самих, всю их недолгую жизнь. А взамен просим лишь одно: ухаживать за нашими растениями, им ведь не привыкать.
– Мы держим их в рабстве, Ник. И не просим ухаживать за растениями. Они наши пленники, а значит, обязаны подчиняться приказам, – возразил Сол.
– Но им будто бы все равно, – сказал Ник.
– Ты прав, но безразличие ими овладевает лишь в плену. – Сол задумчиво покачал головой. – Для меня это загадка. В дикой природе у них должны быть навыки выживания, иначе землерылы давно бы вымерли; однако на Фермерском острове они становятся беспомощными. Только спят, едят и растят урожай.
– По-твоему, на воле все иначе?
– Думаю, да, сынок. На самом деле, полагаю, на воле они совсем иные.