– Хорошо. До встречи, Дэвис. – Двое собратьев, склонившись над Кэмми, неопределенно махнули на прощание.
Ник поспешил прочь с мыслью: хорошо, если Клаудия разглядит, какой славный парень Дэвис! Хотя он и не спутник овчарке, зато смельчак и добрая душа, да и чувства юмора ему не занимать, чего не скажешь о Клаудии. Пыхтенье Кэмми и тихий смех девушки долетали до него сквозь шум дождя, и Ник улыбнулся, довольный.
Удачи, Дэвис! Удача тебе ох как понадобится!
Тадеус ненавидел Ника. Он лишь недавно осознал, как люто его ненавидит. Николас, сын Сола – тюфяк, баловень, ничтожество.
– Вот как бывает, когда папаша ни в чем тебе не отказывает, – говорил он Одиссею, мерно дышавшему в такт его словам. Но видишь, даже папаша, Жрец Солнца, и тот не заставит ни одну собаку выбрать его. Бедный, бедный Ник! – Слова его сочились ненавистью и ядом. – Все бы отдал, лишь бы поставить бедняжку Ника на место!
Одиссей тявкнул, и Тадеус, оборвав свою речь, нагнулся и потрепал терьера за уши, но стоило ему выпрямиться, голова пошла кругом. Тадеус покачнулся, сжал виски и, сотрясаясь всем телом, рухнул на колени.
– Жар, – выговорил он. – С ума схожу от жара. Должно быть, что-то подцепил.
Одиссей приник к своему спутнику, мелко дрожа от страха.
– Да что ты, ничего со мной не случилось. Только бы голова скорее прошла, вторые сутки маюсь. – Тадеус тер кулаками глаза. Они будто огнем горели с тех пор, как разболелась голова. – Нечего сказать, больным глазам дым пошел на пользу! – бубнил он. – А все Ник! Все Ник! – Чем сильней становился жар, тем пуще закипал гнев.
Одиссей вновь жалобно взвизгнул.
Тадеус потрепал его по макушке:
– Говорю же, здоров я. Успокойся, малыш. Я здоров, не то слово! Боль – это пустяки. Впервые за всю жизнь у меня в голове прояснилось, и, говорю тебе, Одиссей: пришло время изменить порядки в Древесном Племени. – Убрав руку с жесткой шерсти терьера, он посмотрел вдаль и принялся расчесывать в кровь локти. Он позабыл о тревоге, исходившей от Одиссея, позабыл о непонятной головной боли, о рези в глазах. Все отбросил прочь, остался лишь гнев, что разливался по телу с каждым ударом сердца. – Нет, неправильно это. Несправедливо, что какому-то Нику живется лучше, чем нам, лишь потому что у его отца спутник-овчарка. Нюх у тебя, Одиссей, лучше, чем у любой овчарки, ни одна с тобой не сравнится! А воздается тебе по заслугам? Да черта с два! Если я ничего не предприму, прозябать нам с тобой всю жизнь в рядовых Охотниках, не ценит нас Племя! – Тадеус продолжал яростно расчесывать руки и не заметил, как кожа начала слезать. – Когда я совершу задуманное, нас с тобой ждет награда, верь моему слову.
Едва Тадеус произнес обещание, он ощутил внутри сильный толчок. Голова, казалось, вот-вот лопнет. Его вырвало, внезапно и обильно, желчью и кровью с черными сгустками.
Стоя на четвереньках, Тадеус хватал воздух, пытаясь удержаться и не упасть. Одиссей исступленно лизал его в лицо. Нетвердой рукой отстранив терьера, Тадеус зашептал ему что-то невнятное, но утешительное.
Тошнота отступила так же внезапно, как и накатила, а с ней исчезли и головная боль и резь в глазах.
Тадеус сел на корточки, вздохнул свободно.
Боль не возвращалась.
Он вытер рот серой от сажи рубахой.
Боль так и не вернулась.
Он снова глубоко вдохнул. Теперь ему лучше. Несравненно лучше. Теперь он здоров, совершенно здоров.
Тадеус поднялся. И зашагал, потом побежал, затем, осклабившись, полетел галопом по тропе, быстроногий и могучий, как олень.
Он не замечал, что Одиссей за ним еле поспевает. Не замечал ничего, кроме силы, что разливалась по жилам.
18
Ник был уверен, что разыскать отца не составит труда, даже в толпе на Празднике приплода, поэтому не торопясь смыл с себя копоть, грязь и пот, переоделся в чистое, а затем пошел на звуки музыки.
Права была Клаудия: Племя не умещалось на просторной площадке вокруг священных сосен, где выращивали драгоценные папоротники. Люди теснились и за ее пределами, рассаживались вдоль проходов, соединявших семейные гнезда, коконы-мастерские, дозорные вышки и многочисленные холостяцкие коконы. Ник остановился, ухватился за толстый сук и приподнялся, чтобы лучше видеть, как счастливое Племя празднует рождение выводка терьеров.
Воздух наполняла музыка, вился сытный дух дикого риса, овощей и грибов, щедро приправленных чесноком и зеленым луком, звенел смех и крики «ура»: на трапециях и канатах, подвешенных к верхним ветвям сосен вокруг площадки, выступали воздушные гимнасты в пестрых трико. Волосы у них – и у мужчин и у женщин – были выкрашены в яркие цвета, от розового, как лепестки камелии, до свекольного и василькового. Ник смотрел, как грациозно перелетают они с трапеции на трапецию, делая пируэты, неизменно в такт музыке. Они походили на диковинных птиц, и Ник зааплодировал вместе со всеми, когда с последним, самым громким аккордом гимнасты взмыли в воздух наперекор земному притяжению. Затем Ник двинулся сквозь толпу, улыбаясь на ходу, отвечая на приветствия, и со всех сторон его толкали Псобратья, явно успевшие отведать всеми любимого весеннего эля.
Сол восседал там же, где обычно. Рядом с ним, на почетном месте, Ник увидел счастливую, сильно захмелевшую Розу, спутницу Фалы. С превеликим облегчением он убедился, что Тадеуса здесь нет, хотя Старейшины сидели почти в полном составе позади Сола.
Завидев сына, Сол помахал и радушно улыбнулся. Ник почтительно кивнул отцу, затем поздоровался с Розой.
– С прибавлением! Сколько щенят у Фалы?
– Пять! – заплетающимся языком ответила Роза. – Пятерых принесла! Крупные, черные, все здоровенькие! Клянусь всеми богами, умница девочка, постаралась на славу! – Роза подняла кружку величиной почти с кувшин. – За Фалу! – крикнула она.
– За Фалу! – подхватили Ник и все, кто сидел рядом. Ник подошел поближе к отцу. Сол подвинулся, освобождая ему место на скамье.
– Кружку эля моему сыну! – воскликнул Сол.
Почти мгновенно в руке у Ника очутилась пенная кружка весеннего эля.
– Праздник удался, – сказал Ник, от души хлебнув.
– По-моему, нет лучше повода для праздника, чем рождение щенят, – заметил Сол.
Ник глянул на отца, вскинув бровь:
– А ты-то как, славно попировал?
Сол ответил точно таким же взглядом:
– Не настолько, чтобы это помешало мне тебя выслушать. Если, конечно, тебе есть о чем доложить.
Ник шепнул отцу в самое ухо:
– Есть о чем, только с глазу на глаз.
Сол кивнул и вновь обратился к Розе:
– Прости меня, долг зовет. Еще раз поздравляю с приплодом Фалы. Да благословит Солнце всех вас, живите и процветайте!
– Ссспасибо, Сол, – промямлила Роза.
Сол оглянулся на главу Совета Старейшин.
– Сирил, займешь мое место? Мне нужно переговорить с Ником.
– Буду рад! – Седовласый старик подлетел с таким проворством, что дал бы фору многим из молодых; его сопровождала овчарка с посеребренной мордой. – И эль свой ты тоже мне передашь?
Сол улыбнулся.
– Кружку, дружище, я забираю с собой. Чую, она мне пригодится после беседы с Ником.
Взгляд мшисто-зеленых глаз Сирила остановился на Нике. Тот кивнул и улыбнулся старику.
– Приветствую, Сирил!
– Приветствую тебя, Николас! У тебя и вправду важный разговор с нашим Солом, или для него это лишь предлог, чтобы отправиться пораньше на боковую? – Сирил продолжал громким насмешливым шепотом: – Знаешь ведь, годы уже не те!
Ник усмехнулся.
– Так и я ему то же говорю. – Из двенадцати Старейшин, составлявших Совет Племени, Сирил всегда нравился ему больше остальных. Лишь он один прислушивался к мнению молодых – и лишь он один не растерял чувства юмора.
– Если я и спешу в постель, то всему виной стройная красотка, что часто делит ее со мной, – ответил Сол. И пока Сирил хохотал, Сол слегка хлопнул Ника по плечу и сказал: – Ну, пойдем.
– Да, отец, иду, – отозвался Ник. – Сирил, Дэвис вот-вот подойдет доложить о пожаре, который мы тушили сегодня на стороне землерылов.
– Что за пожар? – Сол повернулся и приблизился вплотную к Сирилу, чтобы их не услышали другие. – Пострадавшие есть?
– Из Псобратьев никто не пострадал. Дэвиса с Кэмероном слегка опалило, а Тадеус и Одиссей, кажется, и вовсе не пострадали.
– Вот и хорошо! Выпьем же за Тадеуса! И за Одиссея, отца щенят моей Фалы! – Роза вновь подняла кружку, всю в хлопьях пены, и толпа взревела.
Сол вздохнул.
– Теперь понятно, почему Тадеус не доложил о пожаре.
– Если твой пес – отец выводка, это не оправдание, – вмешался Сирил.
Ник придал лицу невозмутимое, но озабоченное выражение, а в мыслях засчитал очко в пользу своих. Теперь Дэвиса отблагодарят за доклад, а Тадеусу светит заслуженный выговор. «И поделом ему», – подумал Ник.
– Иди с Николасом. А я буду здесь, дождусь Дэвиса с докладом. После восхода созовем Совет? – спросил Сирил.
Сол бросил взгляд на Ника, и тот едва заметно покачал головой.
– Нет нужды созывать Совет лишь ради того, чтобы распекать Тадеуса, – сказал Сол.
– Ты прав. Выслушаю Дэвиса, а потом поговорю с Латрелом. Уж он-то придумает, как приструнить наглеца, – отозвался Сирил.
– Только не сегодня. Сегодня и Дэвиса, и тебя, дружище, ждут пенные кружки, а все неприятные дела отложим на завтра, – заключил Сол.
– Согласен, – подтвердил Сирил.
– Пойдем, Ник.
К удивлению Ника, отец не повел его в гнездо привычным маршрутом. Вместо этого Сол что-то шепнул Лару, и тот затрусил впереди, прокладывая им дорогу: гуляки расступались перед огромным псом. Все трое пересекли широкую платформу и пустились вверх по винтовой лестнице к площадке перед домом Сола.
С минуту оба молчали. Стояли рядом, а Лару пристроился между ними. Ник гладил густую шерсть овчарки, любуясь городом на ветвях – всюду сверкали огни и, словно светляки, мерцали зеркала.
– Я назначил другую дату для вылазки в Город-Порт. Будь готов выступить к следующему полнолунию.