Должно быть, здорово!
Полная решимости, Мари вошла в большую комнату норы и пихнула ногу Зоры – раз, другой. Та что-то пробормотала и свернулась калачиком, подтянув ноги к себе. Мари вздохнула, подошла к двери и подхватила свою трость. Лукаво улыбаясь, она хлопнула ей по заду девушки.
Та замахала ладонью, точно хотела отогнать назойливое насекомое:
– Перестань!
– Я ухожу и мне нужно, чтобы ты пошла со мной.
Зора перевернулась и, щурясь сонными глазами, посмотрела на нее:
– Нет. Я лучше посплю. Иди одна.
Мари уже схватила было шкуру, в которую завернулась Зора, чтобы стащить ее с ложа, но тут же передумала. И вспомнила присказку матери: Сначала думай головой, а потом маши руками.
– Хорошо. Оставайся тут. Но потом не жалуйся на запах: нести будет от тебя, а не от меня.
Серые глаза Зоры широко распахнулись от изумления:
– Ты собираешься помыться?
– А что тебя удивляет?
Та села.
– Никогда не видела тебя чистой.
– Видела, и не один раз. Просто ты не видела истинного цвета моих волос и кожи, потому что почти всю жизнь мне приходилось скрывать их ради своей безопасности. Я не грязнуха, Зора. Я просто не такая, как все.
Зора втянула носом воздух подле нее и поморщилась:
– От тебя пахнет.
– Моя мать умерла. Я была в трауре.
– А что, траур означает «не мыться?» – Зора постаралась подавить смешок.
– Зора, не смешно. Поднимайся и пошли со мной. Мне надо смыть с себя кучу всего, мне очень жаль, но потребуется твоя помощь.
– Правда? – Зора зачесала волосы назад и принялась заплетать их в толстую косу.
Мари наблюдала за ее ловкими пальцами и, наконец, спросила:
– Поможешь мне с волосами?
– Наконец-то! Рада за тебя, Мари.
– Знаешь, мне больше не надо быть как все в Клане, и я не вижу причин, чтобы не стать настоящей, собой! – Мари задумалась, почему, когда она говорила с Зорой, слова звучали так неискренне – ведь многие недели она не испытывала ни малейших угрызений совести.
– Послушай, мы ведь с тобой можем помогать друг другу. Во многом.
– В смысле?
– А почему не может быть двух Лунных Жриц? – спросила Зора. – Вдвое меньше работы.
– Нет. Я только что сказала, что хочу быть собой, а то, что я есть, не имеет отношения к Клану, – сказала Мари.
– Я просто подумала.
– Ты идешь со мной в купальню или нет?
– Иду, иду. – Зора встала и, будто бы жила здесь всегда, подошла к ларю, где хранились травы, и заварила себе кружку утреннего чая.
Мари вздохнула и уселась на табурет матери.
– Если ты пьешь чай с ромашкой, то и мне тоже сделай.
– А рагу еще есть, или этот все слопал?
– Ригель ест крольчатину сырой, так что есть. В котелке.
– Тебе оставить? – спросила Зора, насыпая щепоть ромашки во вторую чашку.
– Нет, мы уже поели. Это ты дрыхла, – сказала Мари, почесывая Ригеля за ушами.
– У меня такое ощущение, что если я сейчас выйду наружу, то увижу, что солнце едва-едва поднялось. И это не называется «дрыхнуть». Это ты встаешь неестественно рано.
– Так думают о рассвете почти все в Клане, именно поэтому я и поднимаюсь так рано. Если никто вроде тебя не притаился, чтобы меня караулить, я почти точно не встречу никого из Клана, – пояснила Мари.
– Если еще кто-то остался, – сказала Зора. Вчера они жутко орали – как будто кого-то убивали. Много кого.
– Еще одна причина, чтобы встать пораньше.
– Нет, еще одна причина для того, чтобы было две Лунных Жрицы, – ответила Зора.
– Перестань, – оборвала ее Мари. – Прошу тебя.
И посмотрела так, что Зора отвернулась и печально поджала губу.
Мари молча пила чай, пока Зора доедала завтрак, а потом они поделили на двоих кучу грязной одежды, взяли трости и котомки и отправились через заросли колючей куманики.
– А мы правильно идем? – спросила Зора.
– Мы идем к ручью. Это напротив тропинки к норе. – Мари подняла тростью ветку с острыми, как ножи, шипами, чтобы Зора и Ригель смогли пройти. – За следующим поворотом колючки закончатся, но не отставай. И ни к чему не прикасайся – пока я тебе не скажу.
– Почему? Для чего?
– Проще показать, чем объяснить, – Мари дошла до очередного поворота в колючем лабиринте и подняла ветвь, похожую на стену с шипами. Выйдя из зарослей, она очутилась в поросшей кустарником низине.
Зора шлепком убила здоровенного комара и с отвращением покосилась на пятно крови на месте укуса.
– Не вижу я никакого ручья. Одни комары, грязь и сорняки, и еще клены какие-то странные.
– А ты и не должна ничего видеть. И сорняки не просто сорняки. Как и деревья не просто деревья. Присмотрись получше.
Зора вздохнула, но сделала так, как ей велела Мари.
– Брр. Вот это, вьющееся и низенькое, которое повсюду – это ядовитый сумах. А кусты – жгучая крапива. Никогда не видела такую огромную! – Она сощурилась, чтобы лучше разглядеть странные растения с несоразмерно большими листьями, формой напоминающими кленовые.
– Мать-Земля, да это же никакие не деревья! Это заманиха! Коснись ее стебля или наступи на росток – сразу огребешь зазубренных шипов. Не вижу я никакого ручья и не хочу сюда идти. А другой дороги нет?
– Ты ведешь себя так, как нужно. Потому-то мы с мамой особенно пестовали эту живую изгородь. Труднее всего было пересаживать заманиху, но ее заросли любого отвадят. Ручей чуть западнее, и ядовитые растения растут повсюду. Есть только один безопасный путь, так что держись меня.
– И что, каждый раз идти через крапиву?
– Как только ты запомнишь дорогу, будет проще. Когда ты увидишь ручей и купальню, поймешь, что оно того стоит.
Мари легко пробиралась через заросли заманихи, кусты крапивы и перешагивала ветки сумаха, не касаясь их, и скоро пришла к неглубокому широкому ручью. Он стал полноводнее после весенних дождей, но вода была чистой и блестела на раннем утреннем солнце. Мари вошла в ручей, слегка поморщившись, когда холодная вода обвилась вокруг ее лодыжек.
– Разве в нем можно купаться? Тут слишком мелко!
– Ну, в нем мы не купаемся, во всяком случае, не моемся. В основном он для того, чтобы набирать воду. А купальня вон там, – Мари указала, где именно. – Быстрее и безопаснее идти туда вдоль ручья. Чтобы не сталкиваться вот с этим, – она жестом обвела густые заросли сумаха и крапивы вдоль берега. – Когда найдешь место для собственной норы, тебе придется пересадить их туда, ну и колючки с заманихой, конечно.
– Но как я это сделаю, я же исколюсь и обожгусь!
– С помощью перчаток, здравого смысла и лунной магии, – голос Мари прозвучал точь-в-точь, как голос ее матери. – Пошли, это недалеко.
Нигде не было ни единой живой души, кроме трещащих сорок да пары серых белок, которые обстрекотали Ригеля и растворились в кронах деревьев.
– Надо будет проверить ловушки. У нас почти кончилось мясо, – сказала Мари.
– Хорошо, хоть к ним не придется продираться через крапиву, – Зора почесала ногу и поморщилась: – Подошла слишком близко к чертову кусту.
Мари собиралась сказать ей, что она вполне справляется, как послышался шум падающей воды. Она прибавила шагу, и скоро перед ними предстал тройной водопад и питаемый им круглый и чистый пруд. Ригель вбежал в него, полакал блестевшую на солнце воду, потом улегся на согретый солнцем камень, довольно вздохнул и закрыл глаза.
– Разве он не должен сторожить? – удивилась Зора.
– Он справится с этим и с закрытыми глазами. Попробуй меня схватить, и увидишь, – сказала Мари.
– Ну верю, верю, – Зора принялась изучать водопад и такой манящий прудик. – Невероятно! Понятия не имела, что тут есть такое, – восхитилась она.
– Потому что выше по течению наш славный ручей превращается в поток пены, который пробегает через узкое ущелье. Там воды толком не набрать, такие скользкие камни. Но много лет назад был обвал породы, отчего образовалась плотина. Вытекая, вода разделилась на тройной водопад, не такой мощный, но хватило нам на прудик и еще на ручей. После обильных дождей он становится бурным, особенно по весне, но плотина всегда удерживает поток, и даже если бы она этого не делала, вода бы все равно смывала крапиву и сумах. Но когда она уходит, все вырастает снова. – Мари прошлепала по ручью к самой низкой части пруда. Чистую одежду и луковицу мыльного корня она пристроила на широком плоском камне.
– Принеси сюда грязную одежду. Пусть замачивается, пока мы вымоемся. Так лучше отстирается, и, если так и будет солнечно, на этом камне она высохнет в два счета.
Зора последовала за ней, бросив охапку грязной одежды в воду в мелкой части пруда. Потом Мари достала из-за пояса маленький кривой ножик и вручила его Зоре.
– Хочу, чтобы ты меня подстригла.
Зора вопросительно глянула на нее:
– Уверена?
– Посмотри на них. Они же мерзкие! Хочу избавиться от них.
– На сколько?
На мгновение Мари задумалась, потом провела ладонью по шее на уровне челюсти:
– Вот по сюда.
– Это коротко, – заметила Зора.
– Они отрастут. И на сей раз без краски и грязи. Просто отрежь их.
Зора пожала плечами:
– Хорошо, это же всего лишь твои волосы. И очень-очень грязные к тому же. – Состроив гримасу, она подняла их, собрала в хвост и принялась стричь.
Мари закрыла глаза, стараясь не обращать внимания на дергающую боль. Когда Зора закончила, Мари машинально потянулась к волосам. Голова была странно легкой, как будто пустой.
– Вроде бы ровно. Когда избавилась от грязных колтунов, стало легко. Помой голову. Я хочу посмотреть, какие они у тебя на самом деле.
Мари поднялась, сняла одежду и кинула ее к мокнущему белью. Потом отрезала себе щедрый кусок мыльного корня и глубже зашла в пруд.
Она ощущала на себе взгляд Зоры, но обернулась лишь тогда, когда окунулась в пруд по плечи. Та стояла на берегу.
– Не смотри на меня так. Мне неловко.
Зора сморгнула, и Мари увидела, что ее щеки краснеют; девушка отвернулась.