Я учуял грызуна! Но, черт, как это у меня получилось?
Когда ветер изменился, он ощутил сладкий аромат. Похоже на жасмин, но кругом были одни ползучие растения. Потом они свернули за угол, потом еще раз. Он едва их увидел, такими маленькими они были. Полузадушенные вездесущим плющом, росли две веточки. И четыре цветка, по два на каждой.
Я унюхал четыре крошечных вянущих цветка жасмина куда раньше, чем прежде почувствовал бы запах огромного цветущего куста! Что со мной происходит?
– Сюда. Мы оставили лодку тут, – позвал от реки свежеватель по имени Железный Кулак.
Тадеус кивнул и последовал туда, куда было указано. Свежеватели шли молча. На всех троих были только штаны из грубо выдубленной кожи. И еще их тела – голые торсы, руки и даже шеи и бритые головы – покрывали странные рисунки из линий и символов. Внимательно рассмотрев их, Тадеус определил, что каждый рисунок повторяется трижды – точно три зубца гигантского копья, которое сжимала в руке статуя их Богини. В сопровождение ему дали лишь троих мужчин, но женщин он не скоро забудет – тех, что стояли вокруг эшафота, молчаливых и странно манящих. Самой главной из них, кажется, была безглазая. Вероятно, она была подругой того, кто звался Заступником. Во снах его отныне будут преследовать провалы на месте ее глаз – так же неотвратимо, как налитые груди, пухлые губы и густая копна каштановых волос, ниспадавших на изгиб талии.
– Вот тут. Твоя лодка тут. – Железный Кулак остановился у берега там, где начинался спуск к реке.
Тадеус кивнул и стал осторожно пробираться по берегу, крепко прижимая к себе раненого терьера. Он быстро добежал до каяка, причем быстрее, чем осознал это. Тогда он оглянулся назад, не зная, что сказать свежевателям, и надо ли вообще что-то говорить, почти не сомневаясь, что они вот-вот передумают и потащат его обратно через мертвый Город на пропитанный кровью эшафот.
Они ушли.
Тадеус не стал мешкать и размышлять. Он бросился к каяку, устроил Одиссея на носу лодки как можно удобнее, избавился от единственного уцелевшего в битве балласта, схватил весло, все еще привязанное к заднему сиденью и сильно оттолкнул каяк от берега, запрыгнув на борт с необычайной легкостью, очень похожей на ту, с какой двигается терьер.
Затем он начал выгребать против течения. Сначала он беспокоился, что сил провести каяк между остатками мостов и среди бурунов ему не хватит, но скоро Тадеус осознал, что он все осилит. Он греб с необычайной быстротой. Он несся по реке с такой скоростью, точно на веслах сидела целая команда Охотников.
Это всего лишь адреналин, конечно. Как только тело осознает, что опасность миновала, он развеется.
Но этого не случилось. Тадеуса переполняла тугая сила, точно сплетенная из гнева, который в нем не стихал. Она не угасала. Не выветривалась. Она лишь росла.
Одиссей жалобно заскулил, и Тадеус ненадолго остановился, чтобы погладить маленького терьера и пробормотать утешительные слова. Он посмотрел на руку. Повязки на запястье и на сгибе локтя высохли. Он медленно развязал ткань на запястье.
Рана начала подживать. Она затягивалась по краям лоскута кожи Одиссея, который приложил к ней Заступник. С раны слезала струпьями старая отмершая кожа – Тадеус с отвращением стряхнул ее, и она отвалилась, обнажив розовую новую кожицу. Тадеус уставился на нее, потрясенный увиденным. Трясущимися от поспешности руками он развернул следующую повязку, на локте. То же самое! Потрескавшаяся кожа заживала, впитав плоть Одиссея, а лоскуты отмершей сразу же отпали.
Тадеус поднял руку и напряг мышцы, ощущая их силу и здоровье.
– Вылечите меня? Нет, мне не нужно ваше чертово лечение! Совсем не нужно! – Тадеус снова наклонился за веслом, размышляя: «Заступник был прав. Я не болен. Я изменился. И мне это нравится. Очень».
Когда Мари, наконец, добралась до Ригеля, Зоры и Ника, она порядком вспотела: управляться с легкими, но нескладными носилками матери было непросто. Со вздохом облегчения она положила носилки и поношенную лекарскую сумку Леды возле того места, где лежал Ник, потом подошла к Ригелю, хваля его за смелость и добрую службу.
– Я тоже сторожила, знаешь ли, – сказала Зора.
– Спасибо тебе, – сказала Мари. А потом лукаво улыбнулась:
– Тебя тоже погладить?
Зора захихикала:
– Нет уж, оставь силы на него.
– Он в сознании? – спросила Мари, присаживаясь на корточки возле Ника.
Зора пожала плечами:
– Не знаю. Когда я вытирала его и покрывала твоей рубахой, – кстати, слишком короткой, – он не сказал ничего, только кряхтел. Но несколько раз открывал глаза – правда, только для того, чтобы посмотреть на твое чудище.
Мари взяла Ника за запястье и легко нащупала его пульс. Он был ровным, но более частым, чем ей бы хотелось, а кожа парня была прохладной и влажной. Она уже собралась позвать его по имени, как он открыл глаза.
– Серые, – говорил он так, будто еще толком не очнулся. – Твои глаза, они серые.
– Как ты себя чувствуешь, Ник? – Она не отреагировала на замечание о цвете глаз.
– Бывало и лучше, – ответил он. – Спина болит. Туда угодило копье свежевателя.
– Знаю. Я принесла тебе болеутоляющее. Выпей, тебе станет легче. – Мари кивнула Зоре: – Приподними ему плечи, чтобы он мог пить, только осторожно, не коснись раны. – Пока Зора поддерживала Ника, Мари поднесла флягу к его губам.
Сначала Ник медлил. Потом его рот изогнулся в улыбке:
– Проще не травить меня, а убить как-то иначе.
– Я предлагала перерезать тебе глотку твоим же острым ножом, но Мари и ее чудище были против, – заметила Зора.
– Не обращай на нее внимания, – сказала Мари. – Она такая.
Пока Ник пил, его глаза улыбались Мари. Когда фляга опустела, Мари помогла Зоре осторожно уложить его.
– Отлично. Я собираюсь подготовить тебя к переноске, когда подействует отвар, – заявила Мари.
– Пере… чему? – не поверил своим ушам Ник.
– Нельзя оставаться тут. Тебя сожрут насекомые, – пояснила Зора. – Не то чтобы я возражала, но вот Мари и Ригель против.
– Я отнесу тебя в мою нору – в мой дом, – сказала Мари. – Он недалеко, но это вовсе не означает, что нам будет не трудно. Мы сейчас на возвышенности, а чтобы попасть туда, надо спускаться.
– Как? – спросил Ник.
Мари покосилась на носилки, лежавшие поодаль.
– Ну, я привяжу тебя к вот этому, и мы тебя понесем. Или потащим.
– Кажется, будет больно, – простонал Ник.
– Еще как, – злорадно хмыкнула Зора.
– Когда отвар подействует, станет легче. Скажешь, когда начнешь неметь.
– Почему? – спросил Ник.
Мари нахмурилась и посмотрела на него, прикидывая, не приложился ли он головой серьезнее, чем она думала. – Потому, что не хочу тебя растрясти, пока не сработало снадобье.
– Нет, я имел в виду – почему ты решила спасти меня, а не убивать?
– Я это предлагала, – ввернула Зора.
Мари свирепо посмотрела на нее, а потом обернулась к Нику:
– Я не убийца.
– А тебе и не надо ей быть. Ты могла бы просто бросить меня тут.
– Скажем так: Ригель не хочет, чтобы ты умирал, и мне этого достаточно, чтобы хотя бы попытаться тебя спасти, – сказала Мари. Потом позвала Зору к носилкам. Она приготовила конопляные веревки и стала рыться в сумке в поисках палочки, которую надо было сунуть в зубы пострадавшему, чтобы он не прикусил язык. Зора тоже подошла и теперь заглядывала ей через плечо. – Сначала мы перекатим его на носилки. – Мари понизила голос, так, чтобы слышала только Зора, и продолжила: – А потом придется привязать его к ним, да покрепче. Чтобы не выпал, когда мы потащим его вниз по камням вдоль водопада.
– Почему бы просто не привязать его к носилкам и не повести их по воде? А то и вовсе спустить их вниз вместе с водопадом? Если выживет – Ее воля, а если нет, – она пожала плечами. – Значит, Она не хочет, чтобы он жил.
– По воде не стоит, но только потому, что я опасаюсь, что второе погружение в холодную воду он не выдержит. А про водопад – тоже мимо, потому что это его точно убьет, и Богиня тут будет ни при чем. И вообще ей наверняка нет дела до полумертвого Псобрата да двух недо-жриц, – Мари закатила глаза и покачала головой. – Было бы куда полезнее, если бы ты мне помогла.
– Хорошо. Я просто пошутила. Ну, почти. Говори, что мне делать.
Мари покосилась на Ника:
– Как теперь ты себя чувствуешь?
Он посмотрел на нее своими темно-зелеными глазами, взгляд его был рассеянным и остекленевшим:
– С-с-сонным.
– Отлично. Мы с Зорой попытаемся переложить тебя на носилки. Потом привяжем, чтобы ты не выпал. Постараемся аккуратно и быстро, насколько возможно, но, в общем…
– Н-надеюс-сь в-выруб-итьсссс, – пробормотал Ник.
– А я и рассчитываю на это, – процедила сквозь зубы Мари. Она подтащила носилки и подоткнула их поближе к телу Ника, потом скомандовала Зоре:
– Бери его за ноги. На счет «три» перекатываем его на носилки. Раз, два, три!
Ник закрыл глаза и застонал, но Мари действовала быстро и скоро уже крепко привязывала его к носилкам толстыми веревками.
Когда они с Зорой затянули их так крепко, как только хватило сил, она склонилась над ним:
– Ник?
Он моргнул и слегка приоткрыл глаза:
– Мы уже пришли?
Он говорил так, точно у него язык не помещался во рту.
– Нет. Гм, не совсем. Сожми-ка это в зубах. Это кусочек ивовой древесины, он поможет тебе не прикусить язык и немного облегчит боль. А еще я завяжу тебе глаза. – Мари достала из сумки бинт.
– А глаза зачем?
– Потому что я буду лечить тебя в своей норе, но ты не должен знать, где я живу. Ясно?
Ник слабо кивнул: «Ты такая ум-м-ная. Совсем не как большой ребенок».
Мари нахмурилась.
– Что-то он странное говорит. – Зора уставилась на Ника из-за плеча Мари.
Он начал было возражать, но Мари заставила его замолчать, сунув в рот кусочек дерева. Он покорно открыл рот и зажал его в зубах. Потом она быстро завязала ему глаза.