– Но она же землерыл!
– Не зови ее так. И вообще чтобы при мне этого слова не было! – резко сказала Мари, и ее глаза засверкали гневом. – Мы – Землеступы. Если хочешь называть нас даже там, у себя, то зови нас этим именем.
– Но щенок выбрал тебя, что означает, что ты определенно не…
– Я тоже, – перебила Мари. – Я – Землеступ, и моя мать была Землеступом, и мать моей матери.
Почуяв ее возбуждение, Ригель подбежал к ней. Она вернулась на свое место у очага, и пес прижался к ней, с обожанием заглядывая ей в лицо. И картинка сложилась.
Это она была женщиной в огне! И она была связана со щенком, как мы с отцом и догадались, думал Ник, пока она ласково шептала что-то псу и заваривала себе чай.
Неужели его подвела память, и он забыл, как она выглядела в тот день, когда подожгла лес – или она сильно изменилась? Нет, ошибаться он не мог. Ему не надо было разглядывать ее поближе, чтобы понять: она выглядела точно так же, как любая землерылиха. Длинные темные волосы и невнятные черты лица.
Но что случилось, отчего все изменилось – или он и вправду застрял в кошмарном сне? Ник решил, что узнать это можно только одним способом. И решился:
– Так это ты подожгла лес в тот день, когда старуха упала и сломала шею?
– Она не была старухой. – Голос Мари показался ему безжизненным.
– Прости. Я не хотел задеть, – сказал он, осторожно подбирая слова. – Но это же была ты, так?
– Это была я, – ответила она. – А ту женщину звали Ледой. Это была моя мать.
Сказанное точно прошило Ника насквозь. Так вот почему глаза девушки показались ему знакомыми! Они были того же цвета, что и у погибшей женщины. Мари и в самом деле была полукровкой, дочерью мужчины из Племени и женщины из землеры… точнее, Землеступов, поправился Ник про себя. Он посмотрел ей в глаза:
– Мне очень жаль.
– Мне тоже, – ответила она.
– Я не хотел, чтобы это случилось. Это был несчастный случай.
– Знаю. Я была там.
Помедлив, она спросила:
– Я видела, как ты подошел к ней. Она сказала тебе что-нибудь прежде, чем умерла?
– Она назвала меня Галеном. Она… она подумала, что я пришел за ней.
Мари отвернулась и часто заморгала. Перед тем, как говорить, она прокашлялась, но голос все еще дрожал:
– Галеном звали моего отца.
– Он был из моего Племени, – подтвердил Ник.
– Да, верно. А потом вы убили его за то, что он любил мою мать.
– Мари, я его не убивал.
– Что ты делал на нашей земле, Ник?
Он помедлил с ответом. Но решение не было трудным, потому что он не хотел лгать. Эта девушка, наполовину Землеступ, которая спасла ему жизнь – заслуживала больше, чем мириады полуправд. Его отец бы согласился с ним, пусть все остальное Племя не согласилось. И он скажет правду, ровно столько, сколько знает. Но попросит правды в ответ.
– Я отвечу на любые твои вопросы, но мне тоже нужны кое-какие ответы, – сказал он.
Она подняла брови.
– Как-то опрометчиво говорить такое той, кто спас тебе жизнь.
Ник вздохнул и поморщился от боли, причиненной движением, и завозился, чтобы хоть как-то устроиться поудобнее. Наконец, он заговорил:
– Я вовсе не хотел показаться неблагодарным. Знаю, я твой должник, но ты, наверное, догадываешься, что и мне интересно кое-что о тебе узнать.
Мари слегка кивнула.
– Да, это я представить могу. Согласна. Итак, вопрос за вопрос. И что же ты хочешь знать?
– Почему ты не похожа на маленького ребенка? И не выглядишь депрессивной, меланхоличной? Почему вы с Зорой обычные?
Мари удивленно заморгала, а потом расхохоталась – громко и искренне, отчего Ригель возбужденно вскочил и радостно залаял и запрыгал вокруг нее. Ей пришлось успокоить щенка и вытереть глаза прежде, чем отвечать, но и когда она заговорила, в серых глазах еще плясал подавляемый смех:
– Прости за такую реакцию. Просто думать о нас с Зорой, как об обычных – это и в самом деле очень смешно.
– А разве это не так? Разве остальные женщины-землеры… Землеступы не печальны и не апатичны до оцепенения?
– Нет, конечно. Просто мы с Зорой, ну, – она замолчала, вероятно, подбирая слова, – лучше всего нас назвать знахарками. А обычно на целый клан Землеступов приходится лишь одна.
– Вот почему вы необычные? Потому, что вас две на один Клан? – спросил он.
– Вроде того. Вообще знахарка у нашего клана была всего одна: моя мать. Она погибла, не успев толком обучить преемницу. Можно сказать, что мы с Зорой вдвоем работаем, чтобы заменить маму на ее месте, но ни одна из нас не владеет ее искусством в должной мере. А у знахарок обычно бывало по одной ученице.
– Я еще жив, так что вы вполне справляетесь, – сказал он.
– Я делаю все, что могу, не так хорошо, как мама, но все же, – сказала она.
– Прости, но я все еще в замешательстве. Ты говоришь со мной так, как ни в чем не бывало, будто ты тоже из моего Племени. И я не помню, что было в эти несколько дней, но если бы у Зоры была смертельная тоска, я бы заметил. Все, что я помню о ней – что она зла на меня и хочет перерезать мне горло.
– Ну да, Зора думает о тебе именно так. И нет, она не тоскует.
– Но почему? – Ник развел руками, после чего ему пришлось крепко зажмуриться и перетерпеть приступ боли и тошноты. Когда он открыл глаза, Мари стояла возле его ложа, озабоченно глядя на него.
– Думаю, тебе пора выпить отвар и поспать. Семь дней назад ты едва не умер.
– Я выпью, но это важно. – Собственный голос показался ему до омерзения слабым. – Можно мне еще воды?
Мари подошла к питьевому ведерку, зачерпнула воды в большую деревянную кружку и подала ему.
– Спасибо, – сделав большой глоток, он продолжал. – Единственные землеры… точнее, Землеступы, которых я видел, не могли и двух слов сказать – так печальны они были. И не могли ухаживать за собой, как малые дети. А мужчины пытались убить меня, то есть не так, как Зора, а нападали. Так почему? Почему вы с Зорой не такие? А эта чудесная нора? Тут красиво. Потрясающие картины. Кто их рисовал? Ваши жилища все так выглядят?
Она поймала его взгляд и покачала головой, недоверчиво глядя на него.
– Во-первых, это уже не один вопрос. Во-вторых, дай угадаю: единственные Землеступы, которых ты видел, кроме меня и Зоры, – это ваши пленники?
– Да-да, то есть я видел их на Фермерском острове. – Нику стало не по себе, и на сей раз не из-за ран.
– Фермерском острове? Там, где вы держите рабов?
– Ну, гм, они там работают на нас.
– Нет, Ник. Если бы они просто работали, они могли бы уйти тогда, когда захотят. Но если они попытаются сбежать, ваши люди убьют их. Удерживать против воли и заставлять работать на себя называется рабством!
Она сердито посмотрела на Ника серыми своими глазами, но он выдержал ее взгляд:
– Ты права. На Фермерском острове мы держим женщин, которые ухаживают за грядками. Они все апатичны. До такой степени, что скоро ложатся и умирают. Но они не такие, как ты! Они не…
– Если выпустить их на свободу, они станут такими, как я! – Мари гневно исторгала слова. – Нас нельзя держать в клетке. Это убивает нас. Ваш народ убивает нас! Почему наши мужчины бросаются на вас всякий раз, как встречают? Да потому, что они защищают нас, вот и Ксандр хотел спасти Дженну, когда твои люди схватили ее. Ты убил его за это, а ведь она была его дочерью!
– Я… я знаю. – Ник не нашел в себе сил выдержать ее взгляд. – Я говорил с ней. Она… она такая же, как ты. Она в самом деле говорила со мной!
Глаза Мари расширились:
– Ты видел Дженну после того, как захватил ее?
– Нет. Я не работаю на Фермерском острове и не надзираю за землерыл… гм, за вашими. Я резчик, и…
– Сходи и найди Дженну, когда я отправлю тебя домой и ты вернешься в Племя. Обещаю, что она будет такой же поникшей и пустой. Она рабыня, и рабство убивает ее так же верно, как ты убил ее отца. Знаешь, сколько ей было?
– Нет.
– Всего шестнадцать зим. Шестнадцать! – повторила Мари.
– Мне… мне очень жаль.
– То, что тебе жаль, не спасет Дженну от смерти от горя. И не вернет ее отца. А теперь моя очередь задавать вопросы. Что ты делал на нашей земле?
– Я был ранен не здесь. Мы устроили вылазку в Город-Порт. Свежеватели напали на нас из засады. Не знаю, вернулся ли хоть кто-то в Племя. В меня попало копье, и я свалился в буруны. – Ник замолчал: перед его внутренним взором снова предстали Кристал и Грейс.
– Не тогда. До этого, когда ты приходил с Охотниками. В ту ночь, когда вы поймали Дженну и в следующую, когда погибла мама. Тогда ты что здесь делал?
– Я искал Ригеля. – Заслышав свое имя, щенок поднял уши и повернул голову, прислушиваясь к Нику. Он встряхнулся, гоня прочь мысли о тех, кого потеряли во время вылазки. Позже. Он подумает об этом позже, если эта девушка позволит ему вернуться в Племя. Если его вообще оставят в живых.
– Я так и думала, – сказала Мари.
– Ты запутала следы – твои и его, чтобы сбить нас с толку. Так? – спросил Ник.
– Да. Мы с мамой запутали следы, наши и собаки. Потому мы и были у ручья в тот день.
И тут повисла неловкая тишина: оба поняли, что мать Мари погибла оттого, что Ник искал щенка. Чтобы отогнать сосущее чувство вины, Ник попытался сменить тему:
– Ригель прекрасно выглядит, правда.
Выражение лица Мари изменилось, потеплело.
– Считаешь? Я толком не знаю, чем его кормить и сколько давать. И его мех, такой густой, он повсюду. Боюсь, что делаю что-то не то, потому что он лезет клочьями.
Ник усмехнулся, но снова стиснул зубы, чтобы выдержать новый приступ ноющей боли. Тело его покрыл пот, и Мари, подойдя к нему, поднесла к его губам снотворный чай. Он помотал головой.
– Успеем. У меня есть еще вопросы. Я потерплю. Больно, да, но так здорово снова шевелить мозгами. – Он помедлил и спросил: – Можно мне чего-нибудь поесть?
– Я разогрею тебе бульону, но все равно скоро придется выпить снотворное. Если боль вернется раньше, тебе вряд ли понравится.