– Ты осознаешь свою уникальность, милая?
От его «ласкового» обращения хотелось поежиться.
– Да, у меня осталось немного магии, – подтвердила я хрипло. – Разве это такая уж редкость, что вы за мной гонялись?
Захарий, тонко улыбнувшись, кивнул:
– Это такая редкость, что ее нельзя отдавать кому-то другому.
Я обмерла.
– Вы… – мой голос дрогнул, – вы меня убьете?
Он искренне удивился:
– Зачем?
– Я не собираюсь входить в вашу стаю.
– А придется. – Захарий довольно ухмыльнулся. – По закону девушка входит в стаю мужа.
У меня задергался глаз. Это конец… Пока валялась без чувств, меня выдали замуж! Но почему тогда Андрей не «обрадовал»? Не сообщил о невыполненном супружеском долге? Он не упустил бы такой повод поиздеваться!
Слава небу, что удержала язык за зубами, – следующие слова вожака развенчали мое невольное заблуждение.
– Свадьбу сыграем позже, а этой ночью проведем ритуал соединения. Полнолуние – идеальное время для заключения союза.
– Я не собираюсь замуж, – заявила твердо.
– Это ты сейчас так говоришь. Я готов поспорить, через полчаса ты прыгнешь на шею моему сыну.
И снова судьба и то, что я не азартна, уберегли от беды – я промолчала и вскоре убедилась, что правильно сделала. Иногда молчание не просто золото, а страховка от возможных неприятностей.
Вожак выпустил меня из клетки и, ничего не объясняя, повел из здания.
После побега маршрут выхода наверх слегка стерся из памяти. Да и бежала я тогда, доверившись интуиции, особо не осматриваясь. Впрочем, и запоминать ничего не пришлось – выйти из комнаты с клеткой и по коридору к лифту.
Оказавшись на улице, я с наслаждением вдохнула прохладный воздух полной грудью. Кондиционерам не сравниться со свежестью леса. Пару часов назад прошел дождь. Раскаленная земля приняла большую часть влаги. И воздух пропитался одуряющим ароматом живицы и хвои, запахом мокрой травы и летних грибов. Но острее всего пахло волчьей шерстью – я даже чихнула.
– Будь здорова, – вежливо пожелал Захарий и подтолкнул в спину: – Скорее, нас ждут.
Кто ждет, можно и не уточнять, – рассказал нос.
Утоптанная дорожка привела к густому высокому орешнику, и когда мы прошли сквозь него по узкой тропинке, я замерла, пораженная открывшейся картиной. Большая поляна, по кругу разбросаны толстые бревна. И на них – волки. Одни стояли, другие сидели, некоторые и вовсе вальяжно разлеглись… Гигантские зверюги, серые, смоляно-черные, серо-коричневые, молча встретили нас. В их желтых глазах светилось ожидание, любопытство и… азарт?
Удивляться тому, что я вроде бы определила эмоции незнакомых оборотней, времени не было – старший Горобинский, подталкивая в спину, вывел в центр поляны, где росла старая сосна. Дерево было настолько огромно, что его ствол могли бы обхватить разве что человека три, не меньше.
Оказавшись у сосны, я принялась считать волков, краем глаза не выпуская из вида вожака, поднявшегося на поросший мхом валун. Прямо король-лев из известного мультфильма…
К оставшемуся возле подножия «трона» Андрею подошли друзья – Соболев с Алиной. Девушка бросила на меня быстрый взгляд, в котором легко читалась злость. Похоже, дуется, что я подставила их, сбежав? Да еще так подленько, уложив в кровать к здоровяку… Эх, от нее мне теперь сочувствия не дождаться, это точно.
– Вервольфы живут бок о бок с людьми тысячелетия, – зычно начал вожак свою речь. – С каждым столетием меняемся мы и наши законы. Но порой происходит нечто, что заставляет вернуться к истокам, к древним законам. В нашем случае поводом стал спор за свободную самку.
Я насторожилась. Спор предполагает как минимум двух участников. Что Андрей претендует, понятно, а кто второй? И есть ли он?
Любопытство мое осталось неудовлетворенным – имен Горобинский не назвал.
Ловко обошел скользкий момент. Я могла бы поднять этот вопрос, да вот толку от него? Вся эта речь – показуха, видимость, что придерживаются своих законов. Как скажет вожак, так и будет. Ну что ж, если выдадут замуж против моей воли, в истории оборотней я стану первой новобрачной, которая искусает супруга.
– По нашим обычаям выбирает женщина. Но если претендентов много и она не может определиться, за нее сражаются.
Захотелось захихикать. Да на здоровье! Пускай дерутся, плакать, если поубивают друг друга, не буду.
– Но если самка из чужаков, – голос вожака посуровел, – и крутит хвостом, нарочно сталкивая сильных самцов стаи лбами, она не заслуживает священного поединка.
Ого, приплыли… Неожиданно.
– Я никого не…
– Заткнись! – прошипел вмиг оказавшийся рядом Андрей и сжал мою руку.
Кости затрещали, ломаясь. От боли потемнело в глазах.
– Такую самку имеет право попробовать каждый свободный самец стаи, чтобы решить, стоит ли за нее проливать кровь своих братьев. Это древний закон, и он справедлив.
Слова старшего Горобинского подернулись туманом и взбудораженным воем. Сильная и смелая на словах волчица, я почувствовала, как уходит земля из-под ног.
Андрей подхватил меня на руки и понес с поляны прочь. Понес мимо своих соплеменников, словно победитель – трофей.
В полузабытье увидела бледное лицо кусающей губы Алины и хмурого Соболева, скалой стоящего за ее плечом. Здоровяк начал что-то говорить, но девушка треснула ему локтем под дых.
Почти у самой полосы орешника пригрезился родственник.
– Макс, спаси…
Двоюродный брат мне привиделся, ведь только в кошмаре на шепот о помощи он мог испуганно отшатнуться. И это стало последним, что я запомнила.
Очнулась под холодными струями душа.
– Что же ты слабенькая такая? – бормотал Андрей, стаскивая с меня намокшее платье. – Даже неинтересно.
– Посмотрела бы я на тебя, когда объявили бы о милой традиции коллективно насиловать упирающихся женихов.
Горобинский, даром что волк, громко заржал:
– Мне бы такая традиция понравилась.
Идиот… Ну что тут еще сказать?
– Оставь в покое мой лифчик и проваливай из душа, – потребовала я сердито, ударив по его наглой лапище, стаскивающей бретельку с моего плеча.
Поднявшись на ноги, попыталась выпихнуть наглеца прочь.
– Ты – моя невеста, я имею полное право тут находиться.
Он так удобно стоял, широко расставив ноги на скользких плитах, что грех было не воспользоваться случаем.
– Имей свое право в другом месте!
Колено само рвануло вверх. Андрей крякнул. Толчок ладонью в голову – и он вывалился из раскрытой кабинки.
Закрыв матовую дверцу, обессиленно привалилась спиной к кафельной стене. Тело била крупная дрожь. И в то же время было жарко. Рука не болела, хоть я точно слышала, как что-то сломалось в кисти.
В полубреду я не задумывалась, что говорила и делала. И когда Андрей попытался вернуться, послала его подальше, сопроводив напутствие самыми постыдными ругательствами, которые знала, но до сегодняшнего дня никогда не использовала.
Несколько секунд постояв в проеме душевой кабинки, он ушел. Жаль, не туда, куда посылала.
Сменив ледяную воду на теплую, простояла под жестко бьющими по голове и сгорбленной спине струями целую вечность. Говорят, вода уносит боль, смывает печали и негативные эмоции. Врут – мне легче не стало.
Покинув кабинку, у запотевшего зеркала нашла два больших полотенца и длинный халат с пушистыми розовыми шлепанцами. Какой заботливый будущий муженек…
У выхода из ванной комнаты меня поджидал мрачный Андрей. Молча ухватив за локоть, повел обратно в темницу.
Идти было недалеко, и все же, надеясь успеть, я затараторила:
– Андрей, пожалуйста, не поступай со мной так! Зачем тебе связывать свою жизнь с нелюбимой? Я ведь не нужна тебе!
– Помолчи! – оборвал он мою попытку достучаться до его разума и души. – Я или кто-то другой – не важно, главное, чтобы ты осталась в стае!
Шлепанцы на размер больше, чем требовалось, спадали с моих ног – так быстро Андрей тащил меня за собой.
В комнате с клеткой ожидал сюрприз – перед диваном стоял накрытый льняной скатертью стол. Щедро заставленный блюдами с мясом, овощами и фруктами, с тканевыми белоснежными салфетками, он выглядел нереальным. Да и старший Горобинский, чинно восседавший во главе стола, показался галлюцинацией.
– Что-то вы задержались, дети. Неужто делали мне внука?
Я поперхнулась воздухом от возмущения, Андрей помрачнел еще больше.
– Нет? Жаль, – зло взглянув на сына, тяжко вздохнул вожак. – Не хочешь вливаться в нашу семью по-хорошему, Мария?
Я промолчала. Он себя вообще слышит? Бред, какой же бред! Ситуации ненормальнее не придумаешь.
– Меня обратили насильно, держали в клетке, преследовали, похищали. И теперь я еще должна выйти замуж и рожать вам внуков?! Я похожа на сумасшедшую?
Встав из-за стола, Захарий приблизился вплотную и погладил меня по щеке, как кошку:
– Клянусь тебе, девочка, ты не уйдешь с турбазы свободной.
– Значит, меня вынесут вперед ногами, – пробормотала я обреченно.
Вожак осуждающе покачал головой:
– Думать о смерти в столь юном возрасте глупо. Нужно бороться за жизнь, выгрызать у судьбы счастье зубами.
– Что вы сейчас и делаете, мучая меня? – спросила я с горечью. – Вот только я – сомнительное счастье, клянусь вам. Мои способности случайны и недолговечны. На вас-то я не могу повлиять, так какой из меня ментальщик?
Захарий не ответил. Ушел, жестом позвав за собой сына.
Могу собой гордиться – я испортила всегда готовым пожрать оборотням аппетит.
Опустившись на диван, подобрала под себя ноги. В чужом халате, фактически голая, раздавленная заявлением вожака, что меня ни за что не отпустят, ощущала себя актрисой абсурдного фильма, в котором, как ни стараются герои исправить ситуацию, делают только хуже.
Оставшись одна, ощутила удушье. Воздуха не хватало, и я задыхалась. Паника захлестывала. Наступило четкое осознание всей серьезности ситуации.
Горобинский-старший не шутил – не соглашусь на Андрея, отдадут всем желающим. А сколько на поляне было волков без пары? Двадцать? Тридцать? Откуда такая жестокость? Или все же пугают и ничего не случится?.. Проявлю стойкость – и меня будут вынуждены отпустить? Не до конца же они монстры, что-то светлое должно оставаться в их душах? Абсолютно плохих людей не бывает. Или же я ошибаюсь и Горобинские еще хуже, чем кажутся?