— Еще как можешь. И отец будет только рад. За жизнь наследника никакая цена невелика, — с бесконечной уверенностью сказал Алестар. — Джиад, не упрямься. Я никогда не смогу изменить прошлого, но будущее — могу. Если кто-то и создан для счастья — так это ты. Захочешь — останешься в своем храме, но по доброй воле, понимаешь. И если… — он замолчал, но продолжил с явным усилием, — если ты кого-то встретишь… кто сделает тебя счастливой… ты сможешь уйти с ним. Лучше уж тебе будет хорошо без меня, чем плохо со мной. Любые деньги — это очень мало за такое…
— Спа… сибо…
Она бы разрыдалась снова, если бы слезы не кончились уже давно. Так что Джиад сделала единственное, что сейчас могла, — потянулась и коснулась губ принца быстрым поцелуем, совершенно не боясь того, как это можно понять. И замерла, как замер, даже дыхание затаив, и сам Алестар.
ГЛАВА 12. Золото и жемчуг
Как она уснула после того злосчастного разговора, Джиад не помнила. Просто в какой-то момент ее обволокло тяжелое, но не удушливое тепло, проникая в каждый уголок измученного тела, а плотная вода превратилась в колыхание волн, поднимающих и опускающих Джиад в странном ритме под биение огромного глухого барабана. В надвигающемся сне она точно знала, что это чье-то сердце, но не понимала — чье. А потом и это стало неважным, только волны укачивали ее с материнской заботой, как воспоминание из самого-самого далекого детства. Такое раннее, почти стертое… А может, оно и вовсе никогда не существовало, просто редкий ребенок в храме не придумывал себе совсем другую жизнь и родителей, которых никогда не знал.
Что-то очень глубокое и болезненное, как давно зажившая и все-таки иногда ноющая рана, растревожил в ней прошлый день, за который сейчас было стыдно, но как-то не всерьез, не по-настоящему. Да, она вела себя недостойно жрицы Малкависа. Но она давно ступила на дорогу, которая неминуемо должна была увести ее прочь от храма, и случилось это по дозволению самого Малкависа. Если, конечно, тот сон в лихорадке Зова не был бредом.
Окончательно запутавшись, Джиад просто глубоко вздохнула, не торопясь поднимать приятно тяжелые веки. Ей, наконец-то, не было холодно, и тянущая боль в пояснице отступила, а вместе с ней ушла буря чувств, туманящая рассудок. Все-таки это было странно… Ведь совершенно точно талисману еще не вышел срок, да и действие его в последние месяцы очередного года становилось слабее, так почему все это? Не иначе, Зов и жизнь под водой нарушили какое-то равновесие в ее теле. А может, и запечатление постаралось?
Она все-таки лениво приоткрыла глаза и обнаружила, что по уши закутана в ворох покрывал, толстым мягким слоем облепивших тело. И это тоже было непривычно: какой страж позволил бы себе лишиться возможности в любой момент вскочить и схватить оружие? А у нее и оружия-то нет, если не считать нож близнецов, снятый вместе с поясом и лежащий на постели в ногах. Убрать, кстати, надо, а то Жи погрызет кожаные ножны.
Мысли текли ленивые и расслабленные, словно что-то притупилось в ней после вчерашнего. Или, наоборот, раздвинулись некие границы, так что теперь все воспринималось иначе. Умом понимая, что храмовые требования заставляют стыдиться такого поведения, Джиад всей сутью отказывалась чувствовать свою вину. Какое, оказывается, облегчение — позволить себе хоть иногда побыть слабой! Как сказал рыжий: и море не закипело. Где он, кстати?
Джиад приподнялась и наткнулась взглядом на спящего рядом — только руку протяни — принца. Вот уж кому не было холодно. Разметавшись по ложу, обнаженный Алестар даже руки раскинул, будто обнимая все море, и улыбался во сне. Огромный пышный плавник, похожий на серебристо-прозрачное кружево, принц расстелил по кровати, и тот слегка колыхался краешками в едва заметном течении внутри комнаты. Джиад бросила вороватый взгляд на безмятежное лицо принца, пригляделась внимательнее… Нет, точно спит. Не удержавшись, она осторожно выпутала из одеяла ногу и пальцами коснулась блистающей серебряной роскоши. Совсем чуть-чуть, только попробовать, действительно ли на ощупь так мягко, как на вид…
Плавник лежал на ложе совершенно неподвижно, она быстро убрала ногу, чувствуя себя глупо и странно смешно, и тут услышала лениво-расслабленное:
— Мой хвост в полном твоем распоряжении, можешь просто пощупать.
Не открывая глаз, принц все так же якобы спал. Джиад залилась краской, кляня себя за любопытство, и неловко отозвалась:
— Прошу прощения. Я… нечаянно.
— Конечно, — кротко отозвался Алестар, распахивая ресницы над смеющимися, невозможно наглыми глазищами. — Я так и подумал. Знаешь, я раньше считал двуногих уродливыми. Эти ваши пальцы на ногах, да и сами ноги… Дурак был, признаю. Под водой ты и правда странно двигаешься, а вот на суше…
Он приподнялся на локте, весело посмотрев на смущенную Джиад, убрал со лба выбившуюся из прически прядь и продолжил вроде бы не всерьез, но с мягкой настойчивостью:
— На суше ты очень красиво ходишь. Я видел тогда на острове. А людям наши хвосты нравятся?
— Да, — ровно сказала Джиад. — Люди считают вас красивыми.
Она отвела взгляд от лица самодовольно улыбнувшегося принца и не удержалась:
— Хвост прекрасен, ваше высочество. Совсем как у павлина.
— У павлина? А кто это?
Подтверждая сказанное о красоте, Алестар плавно взмахнул предметом обсуждения, и великолепный блестящий веер плавника опустился на бедра Джиад, скрытые, к счастью, одеялом.
— Птица такая, — невинно сказала Джиад. — Очень красивая. Если распустит хвост, всю эту кровать накрыть можно.
— Ого…
Судя по вытянувшемуся лицу, Алестар сравнил размеры и понял, что соотношение не в его пользу.
— Но… все-таки я похож? — уточнил он, немного подумал и решительно поинтересовался: — Так, а в чем подвох? С этим… павлином?
— Что? Какой подвох? — растерялась Джиад, уже жалея о начатом разговоре.
— Такой. Я-то знаю, что я красивый. Всю жизнь вокруг твердят, надоело уже. Только ты никогда не похвалила бы меня именно за это просто так. А если похвалила, значит, с этим павлином какой-то подвох. Ну, скажи, я не обижусь. Интересно же.
Усмехнувшись, он откинулся на подушку, глядя на Джиад блестящими яркими глазами, в которых и впрямь светилось чистое азартное любопытство. Она невольно устыдилась, потому что вспомнила павлина не только за роскошный хвост и привычку им красоваться, но и за чрезвычайную глупость. А это, выходит, было как раз несправедливо…
— Поет павлин ужасно, — выдавила она, наконец, чувствуя себя совсем неловко. — Куда хуже других неприметных птичек.
— А-а-а-а, — понимающе протянул Алестар. — Ясно… То есть, кроме хвоста, других достоинств нет?
Он скорчил надменно обиженную физиономию, но тут же фыркнул:
— Ну и ладно! Лучше уж быть красивым павлином, чем дурной чайкой, например. У тех ни хвоста, ни голоса. Жалко, что другие птицы над морем не живут, только пролетают иногда.
Улыбнувшись без малейшей обиды, Алестар сел на ложе, как обычно свернув хвост полукругом, и внимательно глянул на Джиад.
— Как ты себя чувствуешь? — спросил он негромко и совершенно серьезно.
Перед ответом Джиад слегка замялась. Не потому, что искала в себе следы несуществующего нездоровья, а потому что ответ на этот вопрос явно был мостиком к разговору о других случившихся вчера вещах.
— Хорошо, — настороженно отозвалась, наконец, она. — И… прошу прощения за вчерашнее…
— Зачем? Ты ни в чем не виновата.
Принц перебросил через плечо растрепанную косу и принялся распускать сложное плетение.
— Я помню, что обещал тебе вчера, — сказал он совершенно обыденным тоном. — Сегодня же поговорю с отцом — зачем тянуть? Твоя Аруба, она ведь на морском берегу? Туда ходят корабли?
— Да… — все сильнее настораживалась Джиад.
— Не доверяю я вашим человеческим корабелам, — объявил Алестар, расплетя косу, так что рыже-золотое покрывало волос укрыло его плечи и грудь до самого пояса, мягко стелясь и колыхаясь в воде. — Тебе, конечно, туда плыть на салру слишком далеко, придется нанимать корабль. А вот золото… Его лучше доставить под водой. Ну, это моя забота.
— Ваше высочество…
Слова снова потянули внутри что-то болезненное, Джиад едва не поморщилась.
— Может быть, лучше дождаться решения вашего отца?
Алестар вскинул голову, глянул надменно, став до ужаса похожим на холодного наглеца, впервые встретившего Джиад тогда у скалы, и бросил с тем же пугающим высокомерием:
— Ты не веришь? Мое слово — честь всего моря. А мой отец сам никогда не позволит мне нарушить обещание, это недостойно королевской крови. Джи… — добавил он гораздо мягче, будто возвращаясь к себе новому и недавнему, — думай обо мне как хочешь, только не сомневайся в моих обещаниях, прошу. И… скажи, сегодня ты тоже не станешь надевать украшения?
— Зачем? — поразилась Джиад перемене темы для разговора, но даже обрадовалась этому. — Ах, да…
У нее действительно вылетело из головы, что сегодня особенный день для всего Акаланте. Но что же решил Алестар? Неужели будет участвовать в гонках?
— Я хочу, чтобы ты сопровождала меня на Арену, — подтвердил ее опасения принц. — Это интересно, поверь. Прошу тебя!
Джиад вздохнула: любопытство и, пожалуй, желание выполнить просьбу Алестара, боролось в ней с яростным несогласием оказаться на виду у целого города да еще и в сомнительной роли избранной наследника. И все-таки отказать было неловко. Вот она, обратная сторона благодарности, когда лишаешься возможности сказать «нет».
— Если вы хотите, ваше высочество, — согласилась она, утешаясь тем, что увидит зрелище, которое вряд ли наблюдал кто-то из людей за последние несколько сотен лет. — А украшения обязательны?
Принц возвел глаза к потолку и отозвался тоном, исполненным ядовитого страдальческого терпения: