Снова скрипнула дверь. Давешний сопляк объяснял диспетчеру, почему он только сейчас подготовил свой шарабан к выезду. Тот растирал рукой волосатую макушку и отмахнулся. Отговорками никого не удивишь. Он знал их все. Знал наизусть. Сопляк их тоже знал. Но нужно же было что-нибудь сказать. Тот особенно и не старался, даже улучил момент, чтобы, долдоня свое, ехидно посмотреть на скамейку для штрафников. Кралик тут же вскочил. Но диспетчер был начеку. Усадил его на табуретку, уговаривал: успокойся, дружище, ведь ничего страшного не произошло.
Кралик ему все объяснил. Но не успел уйти один, как вошел другой. И постоянно трезвонил телефон. Все лезут со своими оправданиями. Диспетчер морщился от них, как от головной боли. И только когда становилось совсем невмоготу, сухо говорил: «В чем дело, коллега?»
А дело было в том, что Кралик считал себя жертвой глупой истории. Ведь Паннах ожидал его с каким-то странным нетерпением. Сидел как на иголках и все порывался что-то рассказать. Вроде того, как он однажды протаранил ворота завода, когда его автокар протискивался сквозь толпу ждущих рабочих, чтобы подвезти к заднему люку целых десять мешков цемента. Паннах тогда только глянул на накладную и поехал. А однажды ему пришлось даже принимать роды. Это произошло, когда он, по собственным словам, в виде исключения притормозил возле молоденькой девчушки, которая, подняв руку, одиноко стояла на обочине. Он еще не успел добраться до райцентра, а девчушка уже сползла на пол между сиденьями. Паннах свернул на обочину и помог ей. Родился мальчик: три килограмма семьсот пятьдесят граммов. Кралик удивился такой точности. Но позже об этом было напечатано в газете, и пришлось поверить. И у истории с цементом тоже нашлись свидетели. Но то, что Паннах рассказал ему вчера, на фоне свинцово-серых облаков, при свете лампы, этому без водки просто нельзя было поверить. Сперва хозяин принес по кружке пива. И, услышав начало рассказа Паннаха, отошел в угол к печке. Он еще не знал, к чему все эти разговоры: свободный день, внеплановый рейс, усилитель руля. Наклонившись через стол, Паннах произнес еще одно слово: экскурсия. Кралик уже немного выпил и думал: любит человек поговорить, ведь даже ребенку известно, что автобусные экскурсии запрещены. Но Паннаху это не мешало. Слова из него так и сыпались, он говорил о номенклатурных единицах, об интеллигенции и о знаменитом исключении, которое есть во всяком правиле. Начальник смены чуть ли не на коленях умолял его: народ со связями, не могу же я им дать кого попало. Дойдя до этого места, Паннах хлебнул пива из кружки. Ты меня знаешь, сказал он, никому не могу отказать. Вообще-то я хотел взять отгул и наконец-то срезать спаржу. И потом, у меня телега барахлит: когда идешь на поворот, гремит и стучит, как будто цепями по ней колотят. И усилитель не помогает. И потом, номенклатурные единицы. Короче, я соглашаюсь, меняю, так сказать, личное на служебное, и в субботу ровно в семь я на месте. Они все тоже, мужички и бабоньки. Сразу садятся в автобус. А я себе думаю: где тот, который всегда опаздывает? Ведь всегда хоть один, да опаздывает. Бежит, как говорится, высунувши язык. Но не тут-то было. Мне дают знак трогаться. Я трогаюсь. А когда выезжали на дорогу, телега как затарахтит. Я и забыл глянуть на табличку с названием конторы. Не помню названия, хоть убей. Длинное такое, а в середине слово «редакция». «Новая родина». Или что-то в этом роде. Не запомнил, у меня голова другим была занята. В тот момент для меня было важно выехать на шоссе. И чтоб пассажиры себя вели прилично. С интеллигентами я уже имел дело. Раньше. Значит, как только я выехал на шоссе, тут же подрегулировал зеркало заднего вида и попытался найти глазами ящик. Его не было. Ни одной бутылки пива. Вот это да, подумал я, значит, крепкое. Тогда пора бы начинать, а то если приберегут на обратную дорогу, — конец. Но они ни гу-гу. Сидят себе, смотрят на гравий. Ты знаешь, он там насыпан по всей дороге с правой стороны. Собственно, ничего особенного не видно: слева хорошо сохранившийся лес. Кусты в прекрасном осеннем уборе. Заглядеться можно. Но нет, народ смотрит на гравий. Как будто он золотой. Ну, думаю, хорошенькое начало. Ищу в зеркале того, который перед отъездом подписал мне путевку. Седенький старичок с отвислыми розовыми щечками. Он сидел впереди один и дремал. Смотри-ка, думаю, хоть один разумный человек нашелся. Наверное, ночью не выспался, но стесняется и хочет показать, что хоть он и начальник, но готов разделить радость поездки с коллективом. Другой бы на его месте доехал до места на персоналке, толкнул бы речь, а до начала выпивки сел бы на заднее сиденье и укатил восвояси. Знаем, видали. В один прекрасный момент пухленькая секретарша прискачет, чтобы осведомиться о самочувствии начальника. А до тех пор можно спокойно спать. Но секретарша не показывалась. Я был единственным человеком, видевшим, что он спит, повернув голову набок и откинувшись на спинку кресла. Сидевшим сзади казалось, будто он смотрит в окно.
Как обычно, когда я выехал на автостраду и немного прибавил скорость, он проснулся. Ну вот, подумал я.
Ну вот, подумал и Кралик. Он вспомнил, что в том месте, где речь зашла о выезде на автостраду, Нимак принес им по третьей кружке пива. А четвертую? Паннах не думал об этом, он пил, вытирая рот, и рассказывал. Вот так почти два часа мы ехали все время прямо на юг, продолжал он. Я по опыту знаю, что здесь нужно: врубить музыку. Ставлю одну из ходовых кассет. От песни к песне. Немного старовато, потому как долгое время лежало без дела. Но я решил: сойдет, эстрада все равно новым не балует. Так что полный вперед и гуляй на всю катушку. И все в таком духе. Тут седенький старичок трогает меня за плечо и просит, нельзя ли сделать чуточку потише. Я говорю: у меня есть и похлеще, про невесту угольщика и т. д. А он машет рукой: лучше вам его совсем выключить, у нас свой репертуар… Ну, как тебе это нравится?
Кралик вспомнил, что ничего не ответил. Паннах не дал ему слова сказать — так он разволновался.
И тут они запели, воскликнул он. Я сперва решил, что ослышался. Сидят в моем автобусе, едут на экскурсию и поют безо всякой выпивки. Конечно, в автобусе не раскачаешься, не распоешься. Хоть в зеркале и было видно, что губы у них шевелятся, но слов я не разобрал. Судя по ритму, они пели что-то пролетарское или народное. А может, и нет. Мне их песня вначале показалась знакомой, а потом нет. Что-то похожее… Как бы там ни было, а мне нужно было свернуть с автострады и проехать несколько поворотов. И тут началось такое, что любое пение заглушало. Телега дребезжала и громыхала, как металлолом, а мне показалось, будто к привычным звукам добавился еще один, который бил по мозгам так, что меня аж пот прошиб. Тихо, крикнул я, ради бога, тихо. И что же ты думаешь, они повиновались с первого раза. Начальник подошел ко мне и спрашивает, не посещаю ли я церковь. Нет, говорю, просто усилитель барахлит. Он хотел еще выяснить, нельзя ли мне чем-нибудь помочь. И хотя мне было не до смеха, я все-таки улыбнулся. Чем они могли мне помочь, интеллигенция и номенклатурные единицы, все в джинсах и «саламандре». Хотел бы я посмотреть, как они валяются под автобусом. Но старичок встал в проходе и что-то объяснил своим людям. Когда начался извилистый подъем в гору и скрежет не утихал, я быстро посмотрел в зеркало и убедился, что они хорошо подготовились. У кого была трость или зонтик, тот колотил ею об пол. Другие барабанили голыми руками по стеклу или по спинкам кресел. А кому это не нравилось, тот голосом подражал скрежету. Адский грохот, скажу я тебе. Такого даже сломанный усилитель не выдаст. Кралик вспомнил, что в этом месте Нимак остановился у стола. Он только поставил очередную кружку пива, а в свой угол у печки не вернулся. Паннах не обратил на это внимания. Он говорил и говорил… Хочешь верь, а не хочешь не верь, повторял он, если бы не площадка для разворота, я бы скис. Такого никто не выдержит. Я проехал последний поворот и остановился. Над нами возвышался замок. И тут, действительно, появилась пухленькая секретарша. Хихикая, она пригласила меня на чашечку кофе. Но вначале придется, конечно, осмотреть зал приемов. Я натянул свою голубую спецовку и не сказал ни да, ни нет. Хоть я и не надеялся исправить рулевое управление, но все-таки хотел создать у себя и у пассажиров иллюзию, что все необходимое сделано. Через час я бросил это дело. Вымыл руки водой, капавшей со скалы, сунул спецовку в ящик, и мне захотелось выпить кофе. Я таки поднялся в замок. В задних кабинетах ресторана были накрыты столы. Какое-то время я постоял под его сводами, пока официантка не спросила меня, где же экскурсионная группа. Вы меня спрашиваете, ответил я. Но все-таки почувствовал себя в некоторой степени ответственным и потащился к кассе музея, расположенной у входа в башню. Там меня оглядели с ног до головы и объявили, что господа еще пребывают в зале приемов. Ну вот, подумал я. Значит, все закончится еще позже, чем запланировано. Ну что же, немного поторопим господ. Меня не хотели впускать. Но я нахально заявил, что я из их группы. И меня пропустили. Сперва я шел по коридорам и разным там залам со стеклянными витринами и диаграммами, затем вверх по винтовым лестницам. Двери были такими огромными, что не будь они открыты, к ручкам пришлось бы тянуться. Со стен на меня глядели почтенные старики в доспехах и в старинной одежде с кружевами. Я было решил, что заблудился, как вдруг услышал смех, прошел вперед и очутился в шестиугольном зале. На стенах позолота, с расписного потолка свисают многорукие светильники. Паркет сверкает. Тяжелые парчовые занавески обрамляют высокие окна. А под складчатым, словно высеченным резцом балдахином из сверкающего бархата стоит один-единственный предмет: стул. Да еще какой! Огромное резное кресло с гнутыми ножками и обтянутым белым шелком сиденьем. И на этой прекрасной вещице восседает руководитель группы, подняв руки над подлокотниками сантиметров эдак на десять. Я видел, что он почти не касается шелка своим задом и застыл в этом неудобном положении, как изваяние. Женщина в сером платье пыталась стащить его с трона. Подчиненные громко смеялись над тщетными потугами смотрительницы. И сам начальник тоже смеялся. Розовые щечки его дрожали. Я не могу встать, кричал он, не могу, и все тут, вы же видите! Вот они и развлекались: женщина тянула, народ смеялся, двигался, кружился в хороводе. Смешно, конечно. Но тут начальник остепенился. Его рука вытянулась, но он не смог встать. Пот выступил у него на лбу. Я это заметил и бросился к нему. Не хватало только, чтобы он здесь грохнулся. Но как только я вошел в зал, все кончилось. Люди перестали танцевать, женщина отпустила начальника. А тот быстро поднялся, как ни в чем не бывало. Ну, вот и отлично. Я ведь только хотел выпить кофе. А кофе был и вправду отменный.