А норманны, воспользовавшись попутным ветром, без труда добрались до родных берегов, но и их радость была омрачена. Уж очень много потеряли они ранеными и убитыми на острове Вюльпензанд. Норманны чувствовали себя виноватыми перед павшими; ведь эта победа не была совместима с их понятием о рыцарской чести: мертвых они бросили непогребенными, а раненых — неперевязанными. Хартмут не смел даже попадаться на глаза Гудрун. Когда на горизонте замаячили зубчатые стены норманнского королевского замка, старый король Людвиг решил замолвить доброе слово за своего сына.
«Посмотри вокруг! — сказал он дочери гордой Хильды. — Ты видишь, сколько у нас замков? Тебя ожидают драгоценности и такие сокровища, о которых ты даже не подозреваешь. У нас есть верные вассалы во всех концах страны. И наши рыцари умеют хорошо воевать. В этом ты сама убедилась. Мы пережили долгие годы унижения от короля Хагена, но во всем равны вам, хегелингерам. Если ты выйдешь замуж за моего сына, вся страна будет служить тебе».
Однако Гудрун смерила его презрительным взглядом. «Ты пытаешься оправдать мое похищение, старый король, — отвечала она. — А я должна стать твоей снохой и, таким образом, оправдать ваше наглое злодеяние. Но знай: меня не интересует, сколько замков и вассалов вы тут имеете, сколько богатств и оружия хранится в ваших складах и арсеналах. Я уже выбрала себе мужа, пусть он менее могуществен, чем вы, но я ему останусь верна, потому что, в отличие от вас и вашего сына, он настоящий герой и свою честь ничем и никогда не запятнал».
Людвиг отлично понимал, что имела в виду Гудрун. И если бы это ему сказал какой-нибудь мужчина, он заставил бы его посрамленно склонить голову. Но сейчас о его вине говорила женщина. И все же гнев овладел Людвигом. Он схватил Гудрун за волосы и бросил ее за борт. К счастью, Хартмут оказался рядом. Он тотчас прыгнул за девушкой, ухватил ее за белокурые косы и, рискуя жизнью, вытащил из морской пучины.
Но даже этот отважный поступок оставил принцессу равнодушной. Правда, Хартмут спас ей жизнь, но ведь он и похитил Гудрун.
Тем временем в замке норманнов Герлинт готовилась к встрече, которая должна была продемонстрировать могущество и блеск норманнского двора. Старая королева ни секунды не сомневалась в том, что Гудрун покорится ее воле. Разве Хильда, мать принцессы хегелингеров, тоже не была похищена? И разве она в конце концов не согласилась на брак с Хетелем? Женщина в ее положении должна покориться и попытаться показать себя в самом лучшем свете.
В полной уверенности, что цель ее достигнута, Герлинт торжественно встретила возвращающихся воинов. Рядом с ней стояла Ортрун, ее дочь, сестра Хартмута. А позади — тысячи рыцарей и князей в праздничных одеяниях. Но и Хартмут знал, как следует отпраздновать свою победу и возвращение на родину. Он шествовал во главе своих вооруженных воинов, держа Гудрун за руку. Она, конечно, шла не по своей воле, но приличие требовало соблюдения придворного этикета.
С тоской думала дочь короля хегелингеров о павших в бою земляках, о погибшем на поле брани отце, оставшейся одинокой матери, поверженных в уныние князьях. Думала и не могла сдержать слезы. Ее печальный взгляд тронул сердце юной Ортрун, которая вообще отличалась жалостливым характером. Не в силах совладать с собою, она заплакала. Плакала Ортрун, но не королева Герлинт. Слезы ее не трогали. Ей хотелось поскорее увидеть венец своих стараний, женить сына на плененной принцессе, и потому с подчеркнутой вежливостью она подошла к Гудрун и приветствовала ее, собираясь обнять как свою невестку. Однако Гудрун уклонилась от ее объятий. Она твердо решила, что подойдет только к плачущей Ортрун. Лишь с большим трудом Герлинт смогла скрыть свой гнев. Она постаралась сделать так, чтобы ее раскрытые для объятий руки окружающие расценили как приглашение к празднеству.
Гудрун не сопротивлялась, когда ее отвели в дальнюю комнату замка, но принять участие в празднике вместе со всеми она не захотела.
«Она очень горда, эта принцесса хегелингеров, — заявила Герлинт вечером того же дня Хартмуту. — Тебе нужно сломить ее гордыню силой. Она твоя собственность, и ты можешь обойтись с нею так, как обходятся со своей собственностью. Насладись ее красотой, но не чувствуй себя при этом чем-то ей обязанным. А если она не захочет стать твоей женой и королевой, то сделай ее своей любовницей. Иначе люди из твоей свиты очень скоро начнут говорить: у нас слабый король. Он не может справиться даже с женщиной, ради завоевания которой мы пожертвовали своим добром и жизнями».
Но Хартмут не пожелал обесчестить Гудрун. Он хотел, чтобы она была королевой рядом с ним. «Ей нужно прежде преодолеть боль разлуки, — сказал он матери. — Мы предпримем все, чтобы развеселить ее».
И вот лучшие норманнские князья и рыцари принялись демонстрировать свое искусство в единоборстве перед окнами женщин из страны хегелингеров. Благородное состязание с оружием произвело большое впечатление на свиту Гудрун, в особенности на Герегард, дочь одного из князей хегелингеров. Она никак не могла насмотреться на это зрелище.
«Ну, посмотри хоть разок, — умоляла она Гудрун, — эти норманны дерутся так же отлично, как наши воины».
Однако Гудрун отказалась смотреть на поединки.
Вскоре армия одного из соседних княжеств напала на страну норманнов. Хартмуту пришлось собрать всех своих дворян и выступить на защиту страны. Перед тем как отправиться в поход, он передал Гудрун под опеку матери.
«Не беспокойся, — сказала Герлинт сыну. — Принцесса еще молода, и мы ее легко приручим. Когда вернешься из похода, она уже согласится стать твоей женой».
Полный надежд отправился Хартмут на войну. Но он не знал, что понимала Герлинт под словом «приручим». В тот же день старая королева отделила Гудрун от ее свиты. Фрейлинам заменили одежду, заставили чесать лен и выполнять другую тяжелую работу, которая для княжеских дочерей была унизительна.
«Зачем ты сделала это?» — спросила Гудрун норманнскую королеву.
«Для того, чтобы сломить твое высокомерие. С тобой будут хорошо обращаться, если ты подчинишься нашей воле».
В ответ Гудрун только рассмеялась. Но Герлинт не имела намерения шутить. Она привела свои угрозы в исполнение. Принцесса из Хегелингера лишилась всех своих дорогих одежд, ей выдали платье из грубого муслина; она должна была теперь убирать покои старой королевы и топить печи. Самая ничтожная служанка при дворе могла помыкать ею. Еще никогда принцесса не выполняла такой тяжелой работы. Гудрун должна была поддерживать огонь в печи, сучить пряжу и носить воду. Она притворялась неумелой, за что над ней постоянно насмехались, и молча сносила издевательства норманнов.
Плененные фрейлины во всем поддерживали Гудрун. Только Герегард не вынесла тягот и унижений своей подневольной жизни и уступила настойчивости одного пожилого норманнского дворянина, выйдя за него замуж. С этого дня ей жилось хорошо. Ее признали за норманнку, и она пользовалась всеми преимуществами своего нового положения.
Герлинт была очень довольна. Она приказала вымыть Герегард в бане, подарила ей из собственных запасов дорогие одежды и драгоценности и привела молодую княгиню, благоухающую благородными травами, к Гудрун. Принцесса сидела перед топкой печи и раздувала огонь. Зола застряла у нее в волосах, а руки были исколоты лучиной.
«Вот смотри! — сказала Герлинт с металлом в голосе. — Так хорошо живут люди, которые умеют вовремя покориться. А тебе жилось бы еще лучше, ты могла бы стать королевой, вместо того чтобы выгребать золу из печи».
«Я и есть королева, даже если руки мои кровоточат от заноз, а жар печи обжег волосы, — отвечала Гудрун. — Мой отец Хетель был повелителем страны хегелингеров. Но твой муж Людвиг убил его. Была бы я мужчиной, то отомстила бы ему за все. Но я женщина и принадлежу Гервигу, правителю Зеландии. Я верна ему и останусь такой навсегда».
«Ты еще пожалеешь о своем упрямстве», — сказала Герлинт в гневе. И оставила Гудрун с Герегард одних. Но тщетно ловила Герегард хотя бы один-единственный взгляд своей бывшей повелительницы.
«Ты презираешь меня, — сказала она в конце концов. — Ты упрекаешь меня за то, что я проявила слабость».
«Я никого ни за что не упрекаю, я хочу только справедливости», — возразила Гудрун, не прерывая работы.
«Что это такое — справедливость? — спросила Герегард. — Разве мы, женщины из твоей свиты, должны ради какой-то там справедливости гибнуть, разве мало мужчин уже пало на поле битвы и мало вдов оказалось в нужде из-за этой твоей справедливости?»
Обиженная Гудрун продолжала топить печь. Неужели Герегард права? Неужели она, Гудрун, пожертвовала ради каких-то пустых слов счастьем своих земляков? Она стала раздувать огонь, пока над тлеющими углями не вспыхнули язычки пламени. Тогда Гудрун поднялась на ноги и сказала: «Посмотри сюда, жена норманна! Здесь перед тобой нет принцессы, перед тобой служанка в грубом платье, с волосами, полными золы. Но даже эта служанка чувствует несправедливость, свершившуюся с нами. И она не забудет ее. А если и эта несправедливость породит новую, за это я уже не в ответе».
«А кто же тогда в ответе?» — спросила Герегард.
«Этого я не знаю, — ответила Гудрун. — Я знаю только, что могущественные люди желают стать еще более могущественными. Я вижу, что они хотят придать еще больший блеск своему двору, увеличить число своих подданных, поднять авторитет своего сословия, но делают это все не благодаря уму, а с помощью грабежей, убийств и обмана».
«И как же ты надеешься изменить все это?»
«Я должна поддерживать огонь, оставь меня одну», — ответила ей на это Гудрун.
Разгневанная тем, что пример Герегард никак не повлиял на решение Гудрун, Герлинт наваливала на свою новую служанку все больше и больше работы. Но ей не в чем было упрекнуть Гудрун, не за что обругать ее. Дочь могущественного короля научилась работать быстро, она стала все делать охотно и ловко, выполнять все требования королевы. От этого Герлинт гневалась еще больше.